Дом шалунов

– Не отдам!

– Дай!

– Как же?!

– Дай!

– Не дам, тебе говорят! Раз!

Прежде чем Сенька успел опомниться, Миколка торжествующе восседал на его груди и собирался задать врагу порядочную трёпку. Не помня себя, Сенька завизжал как поросёнок и далеко отшвырнул от себя картуз, сорванный им ради шутки с головы Миколки. Но Миколка не удовольствовался этим и шлёпнул Сеньку раза три по спине, прежде чем выпустить его из своих цепких сильных ручонок.

– Вот тебе, не таскай чужих картузов в другой раз! – произнёс он наставительно тоном взрослого человека.

Сенька заревел. В ту же минуту показалась ватага крестьянских ребятишек, бегущих с конца деревни по направлению к лугу, где находились оба мальчика. Тут были и Ванька вихрастый, и Стёпка-козёл, и Митяйка рыжий, и два Андрюшки – Андрюшка хромой и просто Андрюшка, и Прошка беззубый, и Ванька маленький, и Санька-толстяк, и другой Санька – обыкновенный. Все они устремились к двум находившимся на лугу мальчуганам, один из которых продолжал реветь во всё горло.

– Чего глотку-то дерёшь? – суровым тоном взрослого обратился к ревущему Сеньке Стёпка-козёл, самый большой и сильный из ребят. – Чего орёшь, спрашиваю?

– Да всё он… Всё чужак забижает… Взлез, накинулся на меня и прибил! – всхлипывая, жаловался Сенька.

– Ты чего, чужак, дерёшься, а?

И Ванька вихрастый, грозно сжав в кулаки свои грязные ручонки, с задорным видом подступил к Миколке.

Миколка вспыхнул.

– Не ври, Сенька, не я тебя, а ты меня задрал первый, – произнёс он. – Я мирно лежал тутотка на опушке, стадо стерёг, а он с меня, братцы, – пояснял черноглазый Миколка, – картуз-то как сдерёт… Да на дерево ещё грозил закинуть… Ну, я его, значит, и того… Бока ему намял, чтоб не баловался!

И Миколка с гордостью оглянулся на окружающих ребят.

Он был меньше их ростом и казался стройнее и красивее всех. На вид ему было лет девять. Золотисто-русые кудрявые волосы так и горели на солнце; чёрные глаза сверкали умом. Тонкое загорелое личико дышало удалью и здоровьем. Мальчик был одет беднее всех. На нём была старая рваная рубашонка, широкие ситцевые штанишки, все заплатанные, едва держались на узеньком ремешке, ноги были босые. Однако несмотря на нищенский вид мальчик казался настоящим красавчиком…

Окружающие ребята враждебно и зло поглядывали на него.

– Эге! Ты драться, брат! – значительно проговорил Андрюшка хромой, проковыляв вперёд. – Так ты дра-а-аться! Братцы! – обратился он к товарищам. – Чужак дерётся. Давайте отлупим чужака! Больно зазнался! А?

– Отлупим его! Отлупим! – согласился Митяйка рыжий. – Чего с ним долго хороводиться! Хватай его, ребята! Раз, два, три!

И Митяйка с быстротой кошки первым подскочил к стоявшему неподвижно Миколке. Но тот только и ждал, казалось, этой минуты. Он смело выпрямился и сжал кулаки; чёрные глаза сердито сверкнули на смуглом от загара лице.

– Стой! – крикнул он.

И в тот же миг рыжий, как мяч, отскочил от Миколки, отброшенный его крепкими, недетски сильными кулаками.

Митяйка взвыл во весь голос. Это послужило как бы сигналом к началу схватки. Ребята разом ринулись на Миколку со всех сторон. Одна секунда, и мальчик был бы на земле, сбитый с ног своими врагами. Но быстрее молнии Миколка нагнулся, ловко подхватил с земли огромный сук, валявшийся тут же, по соседству, и, приняв боевую позу, произнёс сурово, сверкая чёрными глазами:

– А этого хошь? Подойди-ка теперича! А ну-кась!

Но подойти никто не решался. Сук был огромный, страшный. Но ещё страшнее были чёрные глаза Миколки, вдруг ставшие из добрых и сияющих сердитыми, почти злыми. Миколка сверкал ими и размахивал суком направо и налево с поразительной быстротой.

Мальчуганы поняли теперь, что им, пожалуй, с чужаком не справиться. Они выругались громко и уже намеревались было покинуть поле битвы, как вдруг Прошка беззубый, самый лукавый из них всех, что-то оживлённо зашептал на ухо Ваньке.

По лицу Ваньки проползла довольная улыбка. Что-то недоброе промелькнуло в его угрюмом лице. И вдруг неожиданно лицо это сделалось испуганным, оробелым. Ванька широко раскрыл рот и пронзительно заорал на весь луг:

– Глянь-ка, Миколка, глянь-ка! Волк твою Белянку дерёт!

Ответный, ещё более громкий и отчаянный вопль пронёсся по лугу. Миколка весь затрепетал с головы до ног, как былинка под дуновением ветра. В его прекрасных чёрных глазах отразился ужас. Лицо мальчика стало белее мела. Испустив новый громкий крик, Миколка со всех ног ринулся к лесу, где паслось овечье стадо, вверенное его присмотру.

А мальчишки весело загоготали на разные голоса. Шутка им удалась вполне: они «надули» Миколку…

Глава IX

Печальные мысли Миколки

Стадо, тихо позвякивая колокольчиками и пощипывая травку, мирно паслось на опушке леса. Любимая Миколкина овца, Белянка, гуляла тут же, с наслаждением лакомясь сочной травой. Миколка сразу понял, что никакого волка и не было и что злые, бессердечные мальчишки хотели только хорошенько его напугать. Чёрные глазёнки Миколки снова загорелись. Он сжал в кулаки свои маленькие, сильные загорелые руки и погрозил ими в ту сторону, где ещё пестрели на лугу цветные рубашонки его постоянных врагов – мальчишек.

Потом он быстро подошёл к Белянке, доверчиво потянувшейся к нему навстречу своей милой, тупой овечьей мордочкой с добрыми, глупыми глазами, и произнёс ласково, заглянув в эти глаза и обняв Белянку:

– Беляночка моя!.. Добренькая… И вы все овечки да барашки мои милые! Одни вы у меня. Как есть одни вы да Кудлашка! Добрые вы мои, одни вы меня не обижаете, голубчики! Спасибо вам, родненькие… Ввек вас не забудет Миколка, право слово, не забудет никогда!

И мальчик прижал голову овцы к своему сильно бьющемуся сердцу…

Белянка доверчиво тёрлась о его грудь и руки и тихо, жалобно тянула своё неизменное: «Бэ! Бэ-бэ-бэ!» Она точно хотела сказать этим: «Не горюй, не тоскуй, маленький Миколка! Я с тобой, твой друг и приятель. Белянка с тобой».

И мальчику показалось, что он понял блеяние своей любимицы. Он крепко сжал кудрявую шею овцы и, закрыв глаза, опустился на траву рядом с ней. В тот же миг что-то неожиданно защекотало голую пятку Миколки, что-то шершавое и влажное прикоснулось к ней. Мальчик испуганно открыл глаза, оглянулся и вдруг тихо, радостно рассмеялся:

– Ты, Кудлашка? Ох и напугала же ты меня!

Чёрная, кудлатая, вполне оправдывающая своё прозвище собака с ласковым визгом отскочила от его ноги, около которой прилегла было тихохонько, и быстрым прыжком очутилась у груди своего друга.

Миколка ласкал Кудлашку, обнимал Белянку и чувствовал себя почти счастливым в эту минуту. Потом он прилёг на мягкий мох, вскинул чёрные глаза к небу и стал думать: «Почему они не любят меня? За что обижают постоянно? Что я им сделал такого, что они дразнятся каженный день да прибить норовят? Неужто всем чужакам так горько на свете живётся?»

Миколка был «чужак», то есть чужой мальчик, из другой деревни. Своя – Миколкина – деревня лежала за добрый десяток вёрст от этой… Здесь, в этой деревне, Миколка всего полтора года. Как это случилось, что он очутился здесь, Миколка помнит отлично. Помнит он своё детство, которое мирно и беззаботно протекало в той, своей, деревне. Помнит и невесёлое, но ласковое, морщинистое лицо «мамки»… Мамка его любила крепко… Никогда не била… Кормила пирогами с маком по воскресеньям, покупала медовых пряников в базарные дни… Мамка была добрая. И Миколка её тоже любил. Он горько плакал, когда она умерла. Мамку схоронили, поставили крест на её могилке, на погосте… Тятька, и без того сердитый и суровый, сделался ещё сердитее со дня мамкиных похорон, стал крепко скучать по мамке, стал пить водку с горя, а под пьяную руку бил Миколку… Вскоре и тятька помер, свезли и его на кладбище и схоронили подле жены.

Теперь круглым сиротой остался Миколка. Один на свете… Собрались мужики со всей деревни и решили так: кормить Миколку даром нельзя, у самих ребят куча. Надо отдать Миколку в соседнюю деревню в пастушки – овец пасти. Там требуется такой пастух. В соседней деревне живёт к тому же одиноким бобылём отставной солдат Михей. У него изба большая. Больно велика для одного, Михей может взять к себе и Миколку заместо сына. Кормить же Миколку будет деревня – за то, что он станет пасти овец.

Так и порешили.

Миколка поселился у Михея в избе, стал пасти баранов и овечек. Михей был злой мужик и под горячую руку частенько колотил Миколку за всякий пустяк. Ребятишки не любили Миколку. Они чувствовали, что он был какой-то особенный, гордый, серьёзный, не лгал никогда, не бранился – не им чета. Миколка тоже не любил ребятишек. Любил он только своё стадо, Кудлашку мохнатую, любил поднебесную высь голубую, лесную чащу любил… Радостно и любо ему было лежать так одному на зелёном мху, на мягкой мураве [8 - Мурава? – густая луговая трава.]. Колокольчики овец звучат так серебристо и красиво… В лесу мёдом пахнет, диким левкоем, смолой… Птицы поют… Приветливо, звонко…

Под этот звон, под это пение чудится странное что-то Миколке… Всегда одно и то же чудится, постоянно всё одна и та же картина представляется ему: будто лежит он в белой мягкой постельке, будто пуховые перинки под ним, а голубое стёганое одеяльце его накрывает… И откуда взялись только перинка эта и это одеяльце? Где он, деревенский парнишка, мог видеть всё это?.. Но не только перинка да одеяльце чудились Миколке. Словно в облаке, тихо, неслышно приближается к нему женщина, молодая, прекрасная, с тёмными ласковыми глазами, с руками мягкими и нежными, гораздо более нежными, нежели шерсть на спине его Белянки. Женщина эта склоняется над ним, гладит его волосы своими нежными руками, целует его глаза, щёки и тихо поёт…

И голос у неё нежный, нежный… «Должно быть, у ангелов Божьих на небе бывают такие голоса!» – думается Миколке, и сладко-сладко становится у него на душе… Сердечко мальчика так и замирает в груди… И любит он бесконечно и голос этот сладкий и нежный, и руки эти мягкие, и печальные кроткие глаза, с такой любовью и лаской устремлённые на него, Миколку.

Кто эта женщина, которую он часто видит, точно во сне, Миколка не знает, но он чувствует какую-то особенную радость, когда она является в его мечтах. Иногда ему кажется, что он когда-то, давно-давно, бывал с ней постоянно и что она всё время ласкала, лелеяла его и пела ему ту же сладкую песню… И сейчас он слышит эту песню, нежную и чудную, как дыхание ветерка:

Утро синеет лучистое
В пышном уборе своём,
Солнце встаёт золотистое
Там, за зелёным холмом.