Паж цесаревны

– Видите ли, – начал горячо и искренно Андрюша, – все эти господа говорят вам неправду… потому что боятся вашего отца и хотят только угодить вам, как дочери Курляндского герцога, первого вельможи при императрице, а будь у вас отец не столь важный сановник, они и не стали бы разговаривать с вами…

Точно свет померк в глазах Гедвиги и точно мрак воцарился кругом, так тяжело и мрачно стало на ее душе… Этот смелый мальчик говорил с нею так, как никто еще не осмеливался говорить!.. Он был искренен и чистосердечен, и эта искренность-то и убивала все радостное настроение Гедвиги. Но она все еще не хотела признать, что он прав и, цепляясь за последнее средство, она спросила взволнованным голосом:

– Так, значит, я не хороша собою, как Венера, с которою сравнивали меня эти господа?

Андрюша быстрым взглядом окинул тщедушную фигурку с небольшим горбом на спине.

– Нет! – отвечал он просто, без малейшего колебания.

– И моя ловкость и грация?..

– Я не сравнил бы их с ловкостью Дианы.

– Значит, я ничтожна и…

В гордых, черных глазах Гедвиги мелькнуло злое выражение.

– Вы умны и, должно быть, очень добры, принцесса, – произнес мальчик ласково, идя навстречу горбуньи своими честными, славными глазами.

– Добра? – вскричала девочка, – но знаете ли вы, что все меня считают отвратительной маленькой злючкой?! И отец, и братья, и мать…

– О, они ошибаются! – уверенно произнес мальчик, – и крестненький, и матушка, и цесаревна говорили мне всегда, что дети не могут быть злыми.

– Кто это крестненький? – поинтересовалась Гедвига. На минуту оживленное личико мальчика затуманилось.

Глаза его приняли тоскливое выражение.

– Крестненький – это Шубин… – ответил он печальным голосом, – его сослали в Камчатку, дали ему жену-дикарку, предварительно пытав и продержав его долго в каменном мешке…

Гедвига вздрогнула и побледнела.

Она знала печальную судьбу Шубина, знала, что не кто иной, как ее отец, виновник его несчастий.

Чтобы как-нибудь выйти из тяжелого положения, она снова спросила, тщательно избегая взгляда своего юного кавалера.

– А отец ваш кто?

– Мой отец умер еще до ссылки крестненького; он умер на дыбе, – произнес он так тихо, что Гедвига едва могла расслышать его.

Еще большая бледность покрыла ее лицо. Губы девочки дрогнули, когда она спросила:

– И тоже по приказанию моего отца?

Красноречивый взгляд был ей ответом.

Что-то необычайное свершилось с Гедвигой. Ей хотелось схватить за руку этого милого юношу-ребенка, увести его далеко-далеко из бальной залы и, упав перед ним на колени, говорить ему, задыхаясь от слез:

«Я не виновна, что отец мой оказался злодеем по отношению твоих близких… Но я готова какими угодно мерами вознаградить тебя за то ужасное горе, которое ты испытал, милый ты, милый мальчик!.. Вместо того, чтобы проклинать меня, дочь твоего злейшего врага, ты называешь меня доброй без лжи и лести!»

Жгучий, мучительный стыд охватил душу Гедвиги и, прежде чем танец был окончен, она вырвала руку из руки юного пажа и, расстроив ряды танцующих, вышла из залы.

Глава V

Юный паж и старая императрица

– Какой красавец-мальчик! Я хочу принять его в свиту моих пажей! – послышался грубоватый голос за спиною растерянного, смущенного, молодого Долинского в минуту внезапного исчезновения его дамы.

Андрюша поднял голову.

Перед ним, опираясь на руку герцога Курляндского, стояла императрица.

Мальчику и прежде издали приходилось видеть государыню, но так близко еще никогда он не был перед нею. Перед ним было смуглое, рябое, постаревшее лицо, черные, проницательные глаза и полная, грузная фигура государыни, с трудом передвигавшей ноги по скользкому полу.

– Я хочу принять его в свиту моих пажей, – повторила еще раз Анна. – Прикажи, герцог, от моего имени графу Левенвольде, чтобы он занялся судьбою этого красивого мальчика. Он мне нравится.

Последние слова императрица произнесла, ласково глядя на Андрюшу и положив свою толстую руку на чернокудрую голову мальчика.

Окружающие императрицу вельможи и нарядные красавицы, при виде неожиданной милости к незнакомому юноше, заулыбались и закивали ему. Десятки прелестных женских ручек протянулись к Андрюше, десятки улыбок посылались ему. Вся бальная зала, казалось, занялась этим, до сих пор никому неведомым, мальчиком.

К государыне между тем спешил Левенвольде, осторожно прокладывая себе дорогу среди блестящей толпы.

– Вот тебе новый подчиненный, граф! – произнесла Анна Иоанновна, чуть-чуть выдвигая вперед Андрюшу, – обучи его как следует всему, что требуется в нашем придворном этикете. С сегодняшнего же дня он будет считаться моим личным пажом.

– Никак нельзя этого сделать, государыня! – произнес, сосредоточенно глядя в глаза своей повелительнице, обер-гофмаршал.

Императрица нахмурилась. Она не терпела противоречий.

– Нельзя? Почему? – резко сорвалось с ее уст.

– Этот мальчик, – спокойно выдерживая гневный взгляд Анны, произнес Левенвольде, – этот мальчик – паж Ее Высочества цесаревны Елизаветы.

– А… – протянула значительно государыня, и тотчас же лицо ее приняло прежнее довольное выражение. – Что ж, цесаревна не поскупится сделать нам удовольствие, я чаю, и уступить нам своего пажа… Тем более, что мы осыпем его милостями, какие он может получить, только состоя при особе нашей… Мальчик, кажется, не глуп, он поймет, какая будущность ждет его, если он с этих пор получит место личного нашего пажа. Не правда ли, мальчик, ты счастлив перейти на службу нашу? – обратилась Анна к Андрюше, ласково приподняв его лицо за подбородок.

Теперь на нее смотрели два прекрасных, черных глаза, не умевшие скрываться и лгать. Смелое, отважное лицо мальчика ясным взором впилось в лицо государыни.

– Нет, Ваше Величество, я не буду счастлив в этом дворце! – произнес Андрюша своим звонким, молодым голоском.

Казалось, молния ворвалась в эту минуту в огромную залу и опалила всех присутствующих, лишая их зрения, голоса и слуха, так неожиданно, так поражающе дерзок был ответ юного пажа. Гробовое молчание воцарилось в зале.

Императрица стояла с грозно-нахмуренными бровями, с внезапно засверкавшим гневным негодованием взором. Безмолвный ужас был написан на лицах присутствующих. Все молчали.

– Ты смел и отважен, мальчик, – произнесла императрица после долгой паузы, – а я люблю смелых и отважных. Скажи же мне, чем мы заслужили твою немилость, что ты не хочешь состоять при особе нашей?

Последние слова звучали худо скрытой насмешкой, которой не заметил Андрюша.

– Ваше Величество, – произнес он, выходя вперед и низко склоняясь перед императрицей, – я не могу уйти из дворца цесаревны. Ее Высочество облагодетельствовала меня. Ваше Величество, я сирота, и цесаревна Елизавета приютила меня, обласкала меня и заменила мне моих умерших родителей. Всем своим счастьем, всем благополучием я обязан Ее Высочеству… Нет, милостивая государыня, никакие почести, никакие награды не смогут соблазнить меня уйти от нее… Всю мою жизнь я отдам ей до последнего вздоха, все мои дни до конца жизни посвящу цесаревне моей! – пылко заключил мальчик, обводя сверкающим взором тесно сплотившуюся вокруг него и Анны толпу придворных.

– Жизнь следует посвящать только Ее Величеству государыне! – прозвучал резкий голос за его спиною. Эти слова сказал герцог Курляндский с трудно скрываемым гневом.