Сибирочка

Горничная пояснила в тот же вечер господину Шольцу, что за барышней Сибирочкой приезжала госпожа Вихрова и куда-то увезла ее с собой. А следом за ними скрылась и «черная барышня», как называла вся прислуга Эллу. Господин Шольц на другое же утро поехал к матери Никса разыскивать у нее своих артисток. Но каково же было его изумление, когда ему передали, что за госпожою Вихровой еще рано утром приехали какие-то люди и увезли ее куда-то и что с тех пор она не возвращалась. Господин Шольц теперь уже совсем потерял голову, не зная, где искать Эллу и Сибирочку. Он по нескольку раз обращался к Никсу, спрашивая его, не знает ли он, куда отправили его мать, и не знает ли он, зачем и куда она увезла накануне Сибирочку. Но Никс, который сам знал не больше директора, испуганный за участь матери, весь дрожащий и бледный, мог только ответить одно:

– Клянусь вам, Эрнест Эрнестович, что я ничего не знаю!

На этот раз, обычно лживый и далеко не честный, мальчик не лгал. Он действительно ничего не знал из всего того, что произошло в эти сутки. Только смутная догадка в том, что открыт давнишний проступок его матери, пришла ему на ум и несказанно мучила его.

Весь этот день прошел в ужасных волнениях и для него, и для директора цирка. Наступил вечер. В этот вечер давалось первый раз придуманное мистером Биллем представление «Христианка и львы».

Нечего и говорить, что касса театра «Развлечение» с утра ломилась от напора публики. Всем хотелось посмотреть на диковинное зрелище, и все торопились запастись билетами на этот вечер.

Но чем больше покупалось билетов в кассе, тем мрачнее и озабоченнее становился господин Шольц.

– Сибирочки нет. Представление надо заменить другим. Пусть Никс занимает публику со львами! – голосом, полным тоски и раздражения, обращался он несколько раз к мистеру Биллю.

Последний тоже вышел на этот раз из своего обычного спокойствия.

– О! – говорил он. – О, этот маленький Сибирушка зарезал нас без ножа своим поступком…

И он, усиленнее, чем когда-либо, курил сигару за сигарой.

– Я все-таки надеюсь, что она вернется сегодня же. Она должна вернуться, если она с Эллой! Элла не даст ее в обиду, она обещала мне это! – неожиданно вскричал Андрюша, незаметно подошедший к обоим старикам.

Он был очень бледен. Он не сомкнул глаз в эту ночь. В его лице не было ни кровинки. Бедный мальчуган решительно не мог понять, куда девалась его маленькая подруга, и находился в состоянии отчаяния от горя и тоски по ней.

Между тем к подъезду «Большого дома» приехали кареты; надо было отправляться в театр-цирк. Несмотря на постигшее его горе, Андрюша должен был сегодня, как и всегда, смешить публику и балаганить в роли клоуна. Ему ведь платили жалованье за это. Он не мог подвести начальство, которое надеялось на его исполнительность, как всегда.

Час представления настал. Прозвучал гулкий звонок за кулисами. Опера кончилась, начиналось цирковое отделение.

Мистер Билль и господин Шольц ужасно волновались. Они чувствовали необходимость выйти к публике и возвестить об отмене пьесы «Христианка и львы».

Господин Шольц решил взять эту неприятную обязанность на себя. Он надел фрак и белый галстук (что он делал только по самым торжественным дням) и готовился уже выйти за занавес, отделявший кулисы от сцены-арены, как неожиданно к нему кинулась его дочь, Герта. Плача и смеясь в одно и то же время, в каком-то странном, радостном, так мало свойственном ей возбуждении, девочка лепетала, задыхаясь:

– Они идут, папа! Они вернулись, они здесь!.. Смотри, смотри! Вот они! – И она протягивала вперед дрожащие руки.

Действительно, по коридору быстро шли, вернее, бежали Сибирочка и Элла. Андрюша еще издали увидел свою названую сестру и опрометью кинулся к ней.

– Где ты была? Что случилось с тобой, милая, дорогая? – градом посыпались его вопросы, в то время как он сжимал ее в своих горячих братских объятиях.

Но Эрнест Эрнестович не дал поделиться пережитыми впечатлениями детям. Внезапная радость охватила старика. Девочка вернулась! Отменять пьесу не надо, и касса останется полной в этот вечер! Он чуть не прыгал, как мальчик, сжимая костлявые руки мистера Билля, но мистер Билль уже принял свой прежний невозмутимый вид и скомандовал своим спокойным голосом, точно ничего не случилось за эти сутки:

– Публикум ждет, публикум все равно до того, пропадал или не пропадал мисс Сибирушка, а поэтому разберем все после, а теперь марш одеваться, чтобы через десять минут начинать пьесу. Алло!

Глава XXII

«Христианка и львы»

– Я готова! Мистер Билль, я готова!

– Очень хорошо!

Прозвучал новый звонок. Занавес тихо раздвинулся, из-за кулис на арену выехала колесница, вся убранная цветами, такая, какие были в Риме тысячи лет тому назад. На колеснице стояла Сибирочка в белой римской тунике и в синем плаще, накинутом на голову. Из-под плаща, вдоль спины и плеч, струились ее белокурые волосы, обрамляя пушистыми локонами прелестное, но бледное, как мрамор, личико девочки. Пережитые за последние сутки волнения и страхи, проведенный среди чужих, незнакомых ей людей день в полиции, где ее неоднократно допрашивали по делу арестованных Зуба, а за ним и Анны Степановны, – все это не могло не повлиять на бедную девочку. Теперь же к пережитым за день волнениям примешивалась еще новая тревога: Сибирочка сильно волновалась за предстоящее ей исполнение новой роли, которая могла бы не удаться благодаря тому, что страшная усталость сковывала все тело девочки.

Однако она принудила себя улыбнуться, когда колесница, объехав всю цирковую арену, очутилась прямо перед ложей князей Горловых, где сидели сам князь и княжна Аля, еще издали посылавшая Сибирочке ободряющие улыбки. Очевидно, они не подозревали, что случилось за эти сутки с их любимицей, так как растерявшемуся господину Шольцу и в голову не пришло оповестить Гордовых об исчезновении девочки и ее черной подруги.

Сибирочка медленно и величаво сошла с колесницы. Двое Ивановых, одетых как древневековые рабы, подвели ее к клетке, где метались, по своему обыкновению, Цезарь и Юнона в ожидании представления. Как раз против клетки, на золотом троне, под балдахином, окруженный свитой в белых римских одеждах, сидел император Нерон, то есть Никс, с заранее приготовленным лавровым венком в руке. Сибирочка в этот вечер успела сообщить ему, что его мать находится в полиции, где ее допрашивали по делу Зуба, и мальчик, который все же по-своему любил мать, хотя и был подчас резок с нею, очень боялся за ее участь.

Как он был далек теперь от желания мстить Сибирочке или Андрюше! В забывчивости он хватался за голову каждую минуту и потирал лоб.

– Что с тобою. Вихров? Ты сегодня точно мокрая курица, – шепотом спросил его Денис Иванов, игравший одного из его приближенных римлян.

Но Никс не успел ответить. Надо было начинать. Сибирочка, игравшая Веронику, уже стояла перед ним на коленях и, ломая руки, молила не бросать ее на растерзание львам. Но Нерон – Никс по пьесе должен был быть чуждым жалости. Властным движением руки он приказал рабам втолкнуть Веронику в клетку.

Рабы схватили Веронику – Сибирочку под руки и повели. Публика, заинтересованная совершенно незнакомым ей ходом пьесы, затаив дыхание следила за тем, что будет дальше, тем более что следить было нужно как можно внимательнее, так как юные актеры не говорили ни слова, а только поясняли жестами рук каждую фразу. Еще минута – и Сибирочка очутилась в клетке у львов.

По замыслу мистера Билля львы должны были сразу броситься на девочку и сделать вид, будто они хотят растерзать ее. Это должно было длиться до той минуты, пока Нерон – Никс не бросит лавровый венок в клетку, как бы в насмешку венчая им приговоренную к смерти Веронику. Львы должны были смириться разом, чуть только на одного из них будет надет этот венок.

Пьеса шла своим ходом. Юнона и Цезарь бесновались. Сибирочка стояла бледная и прекрасная между двумя рычащими и мечущимися около нее зверями, делавшими вид, что они хотят разорвать на части обреченную им жертву. Вдруг зеленый кружочек, стукнувшись о решетку клетки, упал к ногам Сибирочки – Вероники. Она быстро нагнулась, подняла венок и, со светлой улыбкой, вполне войдя в свою роль, надела его на шею Юноны.

По пьесе львица должна была мгновенно упасть к ногам девочки, но, к полному изумлению последней, Юнона испустила отчаянный рев и с изогнутой шеей, по которой текли две алые струйки крови, заметалась по клетке, издавая дикое рычание. Сибирочка подняла изумленные глаза, собрала все свои силы и, впиваясь в львицу глазами, вскричала:

– Сюда, Юнона! Ко мне!

Но Юнона прыгала и бесновалась, точно что-то терзало ее невыносимо и больно. Вдруг она сделала прыжок и, прежде чем кто-либо мог опомниться, лапой толкнула Сибирочку на пол и вонзила ей в тело с тем же воем-рычаньем свои страшные когти…

Глава XXIII

Ужас. – Спаситель

Отчаянный вопль боли и ужаса потряс стены театра… Алая струя крови брызнула из раны, и Сибирочка сразу лишилась чувств.

И точно эхом на крик девочки прозвучало в театре еще более отчаянное, еще более ужасное:

– Спасите ее, спасите! Убейте львицу, сорвите венок!.. В нем иглы… иглы!..

Это кричал Никс, как безумный носясь по арене, путаясь в длинной пурпуровой мантии римского императора.

Публика, ровно ничего не понимая из всего, что происходило, кричала, шумела и бестолково суетилась на своих местах. Со многими дамами и детьми сделалось дурно. Кто-то рыдал в ложе. Шум и суета росли с каждой минутой.

– Где укротитель? Где укротитель? – неистовствовала публика, не замечая того, что мистер Билль, находившийся тут же на арене, уже бежал к клетке, на ходу вынимая из кармана револьвер, который он на всякий случай носил всегда с собою.

Во все это время Юнона с глухим рычанием стояла над бесчувственной Сибирочкой. Вид и запах крови, казалось, опьяняли ее. Ее глаза принимали все более и более разъяренное выражение. Вот она снова подняла свою страшную лапу, и…

Раньше нежели львица успела нанести новый, на этот раз уже, бесспорно, смертельный удар, из-за кулис выскочил кто-то и, далеко оставив за собою мистера Билля, метнулся к клетке.

Размахивая белыми широкими рукавами клоунского балахона, который он не успел еще снять, Андрюша в несколько секунд очутился у клетки.

Мальчик был смертельно бледен, несмотря на густой слой румян, покрывавших его щеки. Сильным движением руки он рванул тяжелую железную дверь клетки и, прежде чем кто-либо успел остановить его, очутился с глазу на глаз с рассвирепевшими львами.

Глава XXIV