За что? Моя повесть о самой себе

– Катиш – это вы! – воскликнула я, бросаясь на шею смугляночке.

– Отгадала-таки! Как это ты отгадала, девчушка моя ненаглядная? – прозвучал ласково надо мной ее чарующий голос, и до слез растроганная пепиньерка Екатерина Сергеевна Титова крепко сжала меня в своих объятиях.

Глава V. Кузины. – Жертва Катиш. – Страшная ночь

Поздние розы цветут и благоухают… Небо нежно голубеет над сиреневой беседкой, где мы сидим с Катиш… Она чуть ли не в сотый раз объясняет мне, сколько видов причастий в русском языке, а я смотрю осовевшими глазами на красивую зеленую муху, попавшую в сети паука.

Хотя уже начало сентября, но теплынь стоит такая, что мы целый день проводим на воздухе – учимся, читаем и обедаем в саду. Учусь я значительно лучше. Решено, что в середине зимы, как только я подготовлюсь, меня отвезут в Петербург, в институт, но не в Николаевский, где воспитывалась Катиш, а в Павловский[18 - Павловский институт – женское учебное заведение для благородных девиц.]. Я это отлично знаю и ничуть не огорчена этим. Катиш сумела привить мне интерес к той таинственной жизни, где несколько сот девочек растут и развиваются среди подруг. И потому я заранее знаю, что меня полюбят там и мне будет хорошо. Разве можно не полюбить «маленькую принцессу»? Недаром Катиш с первых же дней едва не потеряла голову от моего ума, находчивости, резвости…

Вот только насчет уроков… Все мне не даются противные спряжения и эти причастия и деепричастия! Но Катиш терпелива, как ангел, и умеет увлечь меня. Зато я люблю ее ужасно, мою милую Катиш! Она такая молоденькая, такая чудесная, кроткая, она скорее друг мне, чем гувернантка. Вот вам и старая дева с крючковатым носом! Теперь я знаю, что тети нарочно запугали меня, чтобы сделать мне приятный сюрприз, когда моя гувернантка окажется молоденькой и хорошенькой. С Катиш я стала учиться прилежнее. Вот только сегодня мне что-то не везет. Но я знаю, отчего это. К нам приехали кузины, бывшие институтки, Оля и Вера Соснины. Оля – подруга Катиш по институту, Вера – бывшая «павлушка», воспитанница Павловского института, то есть такая же, какой вскоре стану я. Они обе такие жизнерадостные, веселые. Они весь дом наполнили своими молодыми голосами. С тех пор, как они приехали, стрелки-офицеры проводят у нас целые дни. Даже Хорченко отстал от меня и перестал меня дразнить своей невестой и не отходит от Веры, стройной белокурой девушки с бойкими глазами и с такой толстой косой, что все невольно ахают, когда видят ее.

Оля совсем другая. Есть что-то меланхоличное в ее томных серых глазах, в грациозных, размеренных движениях. Вера – хороший боец, разбойник; Оля же очаровательна своей женственностью. Я ужасно люблю их обеих!

Вот они ходят по саду. Вера хохочет и закидывает назад голову, и без того отягощенную ее гигантской косой. Оля улыбается, и ее нежный голосок звенит по всему саду. Я знаю, о чем они говорят: сегодня бал в белом доме, и все они едут туда: и тетя Лиза, и кузины, и Катиш. Солнышка не будет. Он уехал в Гатчину с визитом к родителям этой противной Нелли Роновой. Он приедет завтра, а пока… О, эти надоевшие причастия и деепричастия!..

– Ага! Вы еще учитесь, маленькая мученица! – заглянув к нам в сиреневую беседку, говорит Хорченко. – Да бросьте вы ее терзать, Екатерина Сергеевна! – просит он, умоляюще глядя на мою воспитательницу. – Вы уморите девочку! Смотрите, позеленела вся…

– Неправда! – защищает меня Вера. – И вовсе она не позеленела, а по-прежнему розанчик! Целуй меня, душка!

Я чмокаю Веру, а заодно и Катиш.

– Учиться больше не будем? – говорю я голосом, в который вкрались все семь умильно-ласковых нот разом.

Против этих ласковых нот Катиш не устоять ни за что на свете! Грамматика захлопнута, и я, наконец, вместе со своей гувернанткой присоединяюсь к веселой компании.

– А вы знаете? Вчера ночью квартиру Сумарокова ограбили! – говорю я, задыхаясь от нетерпения рассказать обо всем, что узнала сегодня утром, и во всех подробностях, но оказывается, офицеры уже все знают.

– Безобразие! – возмущается Ранский. – Произвести дерзкую кражу под самым носом у воинской части!

– Наша дача еще глубже в парке стоит… чего доброго… если… – нерешительно говорит Оля.

– Ax, какая ты трусиха! Ведь у дяди Алеши семь ружей, и все заряжены! – говорит веселая Вера и тотчас же прибавляет, задорно блеснув глазами: – Ах, это ужасно интересно: воры! Я бы хотела на них посмотреть…

– Ну, уж подобного мнения я разделить не могу, – вырвалось у меня.

После обеда Катиш, Вера и Оля стали одеваться на бал.

Ах, какие они хорошенькие! Я не могу налюбоваться ими! Bepa – вся в бледно-розовом, светлая и сияющая, настоящее воплощение весны. Оля – вся в голубом, точно осененная нежным сиянием весенней ночи. А моя милая Катиш – в скромном белом платьице, с гладко причесанной черной головкой – настоящая мушка в молоке! На тете Лизе черное бархатное платье, самое нарядное из всех. Я сижу в кресле и смотрю, как они одеваются, причесываются и вертятся перед зеркалом – и Bepa, и Оля, и Катиш. Сначала мне было интересно любоваться, как они собираются, и радоваться чужой радости, но вот неслышными шагами ко мне приближается мальчик-каприз и шепчет на ушко: «А тебя-то и не берут. Тебя оставят дома, как Золушку… И ты бы могла поехать, и была бы такой же хорошенькой и нарядной… Да!»

И вдруг я неожиданно сердито кричу:

– Да, да! Сами едут… а я оставайся… Очень весело, подумаешь!

– Деточка, что с тобой? – бросается ко мне тетя Лиза. – Ведь я только отвезу их, введу в залу и сейчас же обратно… Ведь это тут же, рядом… А ты в это время побудешь с Машей и Петром. Маша у тебя посидит, пока я не вернусь из белого дома.

– Не хочу Машу! Я Катиш хочу! Одну Катиш! Пусть все едут, а Катиш останется со мной. Она моя! – извожусь я, бросая на тетю злые взгляды.