За что? Моя повесть о самой себе

– И нос у нее крюком, как у птицы, – добавила Оля.

– И глаза выпуклые, как у совы! – присовокупила тетя Лина.

– Оставьте! Зачем вы пугаете девочку? Она и без того нервна и впечатлительна без меры, – произнесла с укором Уляша.

– Пойдем лучше прибирать на туалетном столике, Лидюша! – предложила она мне.

Ах, этот туалетный столик! Чего-чего только там не было! И изящные коробочки, оклеенные раковинами, и фарфоровые пастух и пастушка, и костяная ручка на палке, которая употреблялась нашей прабабушкой, чтобы чесать спину, и «монашки»… Они-то интересовали меня больше всего.

«Монашками» мы с Уляшей называли благовонные угольки, употребляемые для окуривания комнат. Я их очень любила, они так хорошо пахли. Тетя зажгла их и поставила на пепельницу. Я смотрела, как медленно таяли они под влиянием пожирающего их огонька.

Тетя Уляша тем временем говорила:

– Не огорчайся, что тебя отдадут в институт, девочка. Там тебе не будет скучно. Там ты будешь расти среди подруг-сверстниц. Это гораздо веселее, чем быть всегда дома и играть, и учиться одной. Вместе гулять будете, заниматься…

Действительно недурно, если все получится так, как говорит Уляша, но… Вот одно скверно: гувернантка. Кому приятно, спрашивается, иметь гувернантку – старую деву с крючковатым носом и совиными глазами? Я уже готова была поподробнее расспросить о ней тетю Уляшу, но тут появилась на пороге тетя Лиза и сказала, что нам пора ехать.

Мы отправились. От Николаевской улицы до набережной Фонтанки, где находился институт и где обреталось это чудовище – гувернантка, – я непрестанно думала о ней: так она захватила мое воображение. На мои расспросы, обращенные чуть ли не в сотый раз к тете Лизе о том, какая она, та отвечала со значительной таинственной улыбкой:

– Стара… желчна… резка и сердита…

Когда мы подъехали к большому красному зданию на Фонтанке, на котором значилась надпись «Николаевский институт», я уже ненавидела неведомую гувернантку гораздо больше Нелли Роновой.

– Барышни в саду! – проговорил открывший нам дверь швейцар, которого я приняла за очень важную фигуру и, наверное, сделала бы ему реверанс, если бы тетя Лиза не удержала меня.

Он повел нас по длинному коридору с высокими окнами куда-то в самый конец его, где за стеклянной дверью зеленели деревья и целый рой крошечных существ носился, подобно бабочкам, по большой садовой площадке. Едва мы с тетей Лизой сошли по каменным ступеням на усыпанную желтым песком эспланаду[16 - Эсплана?да – площадь перед большим зданием.], крошечные девочки окружили нас.

– Новенькая! Медамочки[17 - Медамочки (от франц. mesdames – «дамы») – здесь: девочки.], новенькая! – пищали они тоненькими голосками.

– Нет, не новенькая, – улыбаясь им, отвечала тетя, – мы здесь по делу… А вот не скажете ли нам, где находятся пепиньерки?

– На последней аллее! На последней аллее пепиньерки! – затрещали девочки все разом, совсем оглушив нас.

Я не могла удержаться, чтобы не спросить тетю, что это такое – «пепиньерки». Она объяснила мне, что это воспитанницы, уже окончившие институт и остающиеся в нем для того, чтобы подготовиться и стать учительницами.

Мы с трудом пробрались через толпу девочек на большую липовую аллею, где ходили попарно и в одиночку молодые девушки в серых платьях, с книгами или с работой в руках.

– Зачем нам нужно идти к ним? – тихо спросила я тетю Лизу.

Но она не успела ответить мне, потому что нас окружили около десятка молоденьких созданий, смеющихся и серьезных, веселых и меланхоличных, черненьких, белокурых, светлоглазых и чернооких, – словом, всевозможного вида и типа.

– Ах, какой славный ребенок! Смотрите, медамочки!

– Очарование!

– Прелесть!

– Душка!

– Восхищение!

Так восклицали они хором, набрасываясь на меня, точно в жизни своей не видели маленькой девочки.

– У нее поразительные глаза, mesdames! – сказала высокая бледная девушка с длинным лицом.

– Точь-в-точь как у королевы Марии-Антуанетты, судя по картине…

– Нет, у Екатерины II были такие же, – задумчиво протянула черноглазая красавица с восточным лицом.

– А ресницы, mesdames! Ресницы точно стрела!

– «И тень от длинных ресниц упала на бледные щеки юной красавицы», – продекламировала толстенькая брюнетка со вздернутым носиком и мечтательными глазами.

– Душка! Восторг, что за ребенок! – и снова град поцелуев посыпался на мою голову, щеки и губы.

Я чувствовала себя как зверек, которого рассматривали и тормошили эти милые, но совсем чужие мне девушки. Горячий румянец пятнами проступил у меня на щеках. Я готова была уже просить тетю Лизу увести меня отсюда, как вдруг нежный, чарующий голос раздался за нами:

– Ну, что вы мучаете девочку, совсем затерзали бедняжку, – сказал кто-то позади нас.

Я быстро обернулась.

Невысокая, полная девушка, миловидная, с огромными печальными глазами и очаровательнейшей улыбкой, стояла передо мной. Она была далеко не красавица, но что-то необъяснимо милое было в этом смуглом личике, покрытом еще пушком юности, в нежно очерченном свежем ротике и в пленительной, ласковой и грустной улыбке.

– Ах, какая прелесть! – произнесла я, глядя на смуглую девушку восторженными глазами.

Все рассмеялись невольно – и девушки в сером, и тетя Лиза. Потом тетя Лиза спросила у пепиньерок:

– A мадемуазель Грейг можно видеть?

– Мадемуазель Грейг и есть, верно, та старая дева, которую мне берут в гувернантки? – спросила я самым невинным тоном, не обращаясь, собственно, ни к кому.

– Нет, мадемуазель Грейг – гувернантка этих барышень, – едва удерживаясь от улыбки, сказала тетя Лиза, – а твоя будущая наставница находится здесь, среди этих барышень…

Я не верила своим ушам.

– Как! – обрадовалась я. – У меня не будет злой старой девы с крючковатым носом и совиными глазами?

– Не будет, – лукаво улыбнулась черноглазая красавица, особенно нежно поглядывавшая на меня, – если ты сумеешь угадать, которая из нас Катиш Титова – гувернантка, приглашенная твоим отцом в ваш дом…

– А-а-а-а! – протянула я и тряхнула кудрями, как делала всегда в минуты затруднений. Глаза мои забегали по молодым лицам. Вот черноокая смуглянка, первой заговорившая со мной… Она и красива, и добра… Но я бы не хотела ее иметь гувернанткой. Слишком уж она великолепна…

Вот белокурая девушка с мечтательными, восторженными глазами. Она говорила о том, что мои глаза похожи на глаза казненной французской королевы… Тоже не то. Эта так и будет душить меня своими поцелуями… И надоест мне очень скоро.

Вот серьезная, бледная, длиннолицая девушка, но она так нервна и болезненна на вид, что, наверное, не сделает и шагу со мной по саду от головной боли… Вот рыженькая, вот шатенка, опять белокурая… Которая же из них?

Вдруг глаза мои встретились с нежными печальными глазами той, что подошла к нам позже всех. Ее очаровательная улыбка блеснула и тотчас утонула в ее удивительно глубоком взоре.

О, как я могла сомневаться и выбирать! Как я могла искать среди других ту, улыбка которой покорила меня в первую же минуту!