Смелая жизнь

Дядя Канут позаботился окружить дочерей и племянницу сверстниками и сверстницами одного приблизительно возраста с ними. Самый старший из участников бала едва достигал семнадцатилетнего возраста. А потому-то этот бал и кипел искренним, беззаветным детским весельем. Пара неслась за парой, юные лица сияли, глаза горели. Тут и там слышались возгласы, звенел смех, неподкупный смех ранней молодости.

Первая пара превосходила все остальные. С неподдельной грацией носилась маленькая эльфа по паркету из одного края залы в другой. Ее белокурые локоны растрепались и в живописном беспорядке обрамляли юное личико, с искрящимися восторгом глазами. Гибкая, ловкая, кудрявая, как мальчик, она была прелестна – эта юная красавица Зося. Но и ее брат не уступал ей ни в чем. Мерно позвякивая в такт музыке шпорами, выставив вперед грудь с малиновыми отворотами, Юзек Вышмирский увлекал сестру все быстрее и быстрее, то вертясь с головокружительной быстротой, то несясь проворнее птицы по ровному гладкому полу залы… Ни малейшей тени обычного равнодушия, ни скучающей апатии не было теперь заметно в его тонком, красивом лице. Казалось, в нем проснулся истый поляк, подвижный и веселый, удалой и смелый, настоящий сын своей отчизны.

– Браво, Юзеф, браво! – не могла не крикнуть Надя, когда юная чета Вышмирских проносилась, увлеченная танцем, мимо нее.

– Дай-то боже ему также отличаться на ратном поле! – с тихим вздохом произнес старый Канут, глядя им вслед.

– Верите ли, пан Дуров, – произнес он, помолчав с минуту, – я люблю этих детей не менее своих собственных. Молодые Вышмирские вверены моей опеке; они сироты, пан улан, и за благополучие их я должен отвечать перед богом. Их покойный отец так просил меня сделать из них хороших, честных людей… Их отец был истый поляк и вояка. И сына желал видеть таким же… А Юзек… Ну, да молод он очень… Не правда ли, молод? – как бы утешая сам себя, произнес старый Канут. – И потом, мой юный друг, вы не откажете поддержать моего племянника в минуты малодушия? Не правда ли?

Надя молча поклонилась в ответ и крепко пожала протянутую ей руку старого Канута.

В двенадцать часов ночи мерные звуки полонеза возвестили о конце бала, и все юное общество двинулось в столовую, где накрытые столы ломились под тяжестью обильных яств и напитков.

– Я сяду между вами и Юзей, – успела шепнуть Зося Наде, мерно выступая мимо нее об руку с братом под торжественные звуки полонеза.

Но сидеть рядом с гостями-уланчиками оказалось слишком много желающих. И Рузя, и Ядя, обе сестры Канут, и Владя Станкевич, их соседка по имению, и Марина Гликинская, и множество других – все и наперерыв стремились иметь своими соседями юных коннопольцев, которые не сегодня завтра должны были выступить в поход и биться с неприятелем.

Весть о походе разнеслась с быстротою ветра по всем окрестностям Гродно. И немудрено, что и в замке Канутов уже успели узнать о нем. Теперь молодежь буквально затормошила своими расспросами юных воинов.

– А он страшный, Наполеон? – слышался с одного конца стола наивный возглас.

– Говорят, он сын простолюдинки-корсиканки? Правда ли это? – неслось с другого конца.

– Ужасный человек, беспощадный, проливающий без сожаления потоки крови! Вы слышали об этом?

– А вы не боитесь драться с ним?

Надя едва успевала отвечать на все эти вопросы, в то время как Вышмирский преспокойно занялся ужином. Все оживление его исчезло, и лицо Юзека снова приняло спокойное, апатичное выражение красивой маски, которое так не нравилось в нем девушке. Он, казалось, оставался равнодушным ко всему, что не касалось его сестры и мазурки, этот изнеженный и холодный красавчик Юзек!

Зато она – его сестра – принимала горячее участие в общем разговоре.

– Драться с Наполеоном – о, это такая смелость! – звенел ее молодой голосок. – Ведь этот Наполеон покорил уже полмира… Египет, и Италия, и сильная Австрия – все это уже у его ног. А Индия, а Испания – ведь он и до нее добрался! О, какой опасный враг предстоит вам, какое трудное дело! Храни вас всех господь и его святая матерь! – с искренним порывом сорвалось с уст девочки.

– О, вам нечего бояться, милая барышня, – произнесла Надя, с ласковым сочувствием кивнув ей головою. – Если в дело усмирения зазнавшегося героя вступают русские, то Аустерлицкий победитель скоро поймет, что значит поражение. Недаром еще живы у нас суворовские питомцы! О, я верю в победу России, верю в могущество ее и в львиную храбрость русских войск! За нас бог!

Надя проговорила все это горячо, пылко, с тем искренним убеждением, которому не поверить было нельзя.

И все поверили горячим речам юного уланчика.

Увлечение и искренность Нади подняли целую бурю восторга в кругу молодежи.

Если они и не были русскими, все эти юные гости старика Канута, то все-таки они теперь искренно сочувствовали этому отважному молоденькому уланчику, так уверенному в силе и непобедимости своей родины.

– Виват, пан улан! – неожиданно крикнул тот же звонкий, уже знакомый Наде голосок, и панна Зося протянула свой бокал Наде.

Они чокнулись, сочувственно улыбаясь друг другу.

– О, как вы должны быть храбры, пан Дуров! – воскликнула толстушка Рузя, в свою очередь чокаясь с Надей.

– Ваши родители должны очень гордиться вами! – вторила ей Ядя, и обычно насмешливые глазки девушки теперь с восторженным сочувствием остановились взглядом на госте.

– Его родители и не подозревают всей его доблести! – неожиданно вмешался в разговор до сих пор все время молчавший Юзек. – Его родители ничего не знают… Ведь он бежал из дому, чтобы записаться в войско! – умышленно громко заключил свою речь юноша.

Едва только молодой Вышмирский успел произнести эти слова, как мертвая тишина разом воцарилась в большой столовой Канутов.

Все эти турчанки, баядерки, маркизы, феи и пастушки, негры и арабы, рыцари и волшебники – словом, вся закостюмированная толпа гостей разом замолкла. Все глаза, как по команде, устремились на Надю.

А она, смущенная, испуганная, с побледневшим лицом, тщетно ловила взглядом взгляд Юзефа. Молодой Вышмирский, казалось, всячески избегал ее глаз. Лицо его уже не было теперь апатично спокойно, как несколько минут тому назад. Напротив, оно носило теперь печать необычайного раздражения; губы кривились в насильственную усмешку, все черты приняли далеко не приятное выражение.

– Что с Юзефом? Какая муха укусила тебя, милый кузен? – с деланным смехом произнесла находчивая Ядя, желая вывести этим симпатичного гостя из неприятного для него положения. – Пан Дуров, я уверена, не совсем доволен такой болтливостью!

– Пью за здоровье пана Дурова! – весело крикнул старый Канут. – Какими бы путями вы ни попали в войско, но раз вы в нем и так горячо любите военное дело, да поможет вам бог! Храбрость – лучшее украшение каждого юноши! – И, говоря это, пан Казимир скосил глаза в сторону вспыхнувшего до ушей племянника.

Юзек понял намек дяди и весь сгорел со стыда.

Между тем хозяин подал знак выходить из-за стола, и под новые звуки полонеза гости Канутов покинули столовую и разошлись по приготовленным для них комнатам, где их ждали сладкий сон и мягкие постели.

ГЛАВА IV

Белая эльфа в новой роли

Маленькая уютная спаленка, бывшая детская Юзека Вышмирского, гостеприимно приняла под свой кров обоих улан. Прямо на полу, поверх груды ковров (постели были уступлены гостям) лежали мягкие перины, представляя собою весьма уютное и удобное ложе. В переднем углу висело распятие из слоновой кости, и на высоком каменном пьедестале высилась мраморная статуя Мадонны, перед которой теплилась серебряная лампада.

– Послушай, Вышмирский, – едва перешагнув порог комнаты, произнесла Надя. – Зачем понадобилось тебе выдавать меня перед твоими родными и гостями? Мой побег из дому – тайна… А кто не умеет хранить чужих тайн – тот болтун.

– Отвяжись! – грубо отрезал молодой хозяин. – Если тебе не нравится мое поведение, дерись со мною, что ли! Слава богу, у каждого из нас нет недостатка в сабле! А читать себе нотации всякому мальчишке я не позволю… Пожалуйста, оставь меня в покое. Я хочу спать.

И, говоря все это тем же ворчливым тоном, он бросился, не раздеваясь, на свое ложе и зарылся головой в подушки.

Надя пожала плечами и тоже растянулась на мягкой постели, сбросив предварительно сапоги и мундир.

Все ее оживление мигом пропало. На душе стало пусто, тоскливо и обидно на Юзека. Она не могла понять причины его внезапной заносчивости и гнева. Юзек Вышмирский был далеко не чужд ее душе. Она успела привыкнуть к мальчику и полюбить его. Он все-таки был ее единственный друг и товарищ среди всех этих больших и сильных людей, которые их окружали в ее новой полковой жизни. Женственный, скорее похожий на девочку, нежели на юношу-солдата, Юзек возбуждал в ней горячее сочувствие и жалость. И вдруг этот Юзек так неожиданно гадко обошелся с ней. За что? Что дурного она сделала ему? Эта странная ссора, намек на дуэль… О, как все это смешно и глупо!.. И, стараясь забыться и ни о чем не думать, Надя повернулась на бок и всеми силами пыталась заснуть.

Легкая дремота уже слегка кружила голову девушки, мешая и туманя ее мысли, как неожиданно дверь в их горнице скрипнула, отворилась, и белое видение с прозрачными крылышками появилось на пороге.

– Тсс! – приложив пальчик к губам, произнесло чуть слышно белое видение. – Я к тебе, Юзек. Спит твой товарищ?

– Как мертвый! – отвечал, бросив мельком взгляд на лежащую с закрытыми глазами Надю, Вышмирский. – Двигайся потише, Зося, чтобы не разбудить его. Что тебе нужно, крошка?

– Юзек, мой мальчик, братец мой милый, – начала девочка тихим, но быстрым шепотом, и Надя была поражена новым, глубоко печальным выражением в ее голосе, так несвойственным веселой, жизнерадостной паненке, – Юзек, милый, ты боишься похода?

– Не знаю, крошка! – произнес тот. – Иногда мне кажется, что быть убитым не так уже страшно, но когда я подумаю о тебе, о нашем замке, о кузине Яде, о, тогда!.. Зачем, зачем дяде Кануту понадобилось сделать меня солдатом?

– Слушай, Юзеф! – серьезно, как взрослая, заговорила Зося. – Ты знаешь, как я люблю тебя… А когда так сильно любишь и молишься за близкое существо, как я молюсь за тебя, молишься много и часто, господь его сохранит, непременно сохранит, вот увидишь! И божия матерь сохранит тебя для нас, мой Юзек! Я ведь буду так горячо, так много молиться за тебя. И потом, слушай, у меня есть крестик, распятие Исуса, вот он… Это распятие мать надела мне на шею, когда умирала… Возьми его, Юзек. Оно оградит тебя от всего дурного. Я верю в это, я знаю, тебя не убьют. Юзя мой, братец мой милый! Ты не можешь умереть, ты такой юный, здоровый, красивый! Вот оно – распятие… Сам Исус и его святая матерь сохранят тебя при помощи его…

Сквозь едва прикрытые веки окончательно проснувшаяся Надя увидела, как маленькая паненка сняла с груди крестик и повесила его на шею брата. Потом взгляд ее обратился к Наде.

– Спит крепко, – прошептала Зося чуть слышно. – Бедняжка, как он еще молод! Совсем дитя! И какое кроткое и печальное у него лицо, взгляни, Юзек! И он должен идти в поход, драться; может быть, его ранят, убьют… О, какой ужас!.. Я не знаю почему, но мне кажется… Ах, Юзя, мне кажется, что сами ангелы заплачут на небе, если с тобой или с ним случится что-нибудь дурное! Ты говоришь, он бежал из дому? Бедный, бедный мальчик! Нелегко ему уходить на войну без материнского благословения и прощения… А может, и у него есть сестра, которая его так же любит, как я люблю тебя, мой Юзеф… Но она не может благословить его, как я тебя благословляю… А что, если… – И лицо паненки разом вспыхнуло и заалело. – Что, если я благословлю этого ребенка, Юзеф? Кто знает, может быть, мое благословение оградит его от вражеской пули.