Упавшие облака

Пара красноречивых фраз – и вечером она уже была лучшим обнаженным дополнением ночной спальни, а для неё, в свою очередь, возможность почувствовать свою привлекательность в глазах видного молодого человека. Лиза – это самый доступный вид девушек, представляющий отсутствие интереса в глазах Сергея, но для Влада – лучше не придумать для одной ничем не обязывающей ночи.

Поэтому этот ход полностью был предоставлен Сережиному лучшему другу, который донельзя избалован женским вниманием. Но при всем учете, никогда не относился к девушкам неуважительно. Все действия Влада были похожи на четко отработанный план действий, который осуществлялся в конечном счете безукоризненно. Но на следующий день от первого телефонного звонка и того же дня свидания, он никогда не перезвонит ни Лизе, ни Маше, ни Лене, ни Кате. Пока ты крепок и красив, девушка становится не более, чем объектом потребительского самоутверждения. Печально лишь то, что это действительно срабатывало в девяносто девяти процентах случаев. «Почему?» – а вот это был, действительно, вопрос.

– Давай дома за встречу? Там и о планах извилинами пошевелим, что думаешь?

– У меня есть одно неотложное дело. Дай мне адрес, не жди.

– Передавай неотложному «привет».

«Одним неотложным делом» могла быть либо работа, либо женщина. И крайней степенью неотложности было совмещение и того, и другого. По дороге на автобусную остановку Сергей вспомнил, что идти к кому-то в гости с пустыми руками нельзя, его с детства к этому приучали.

Сережа, изучающий в своей жизни такую отрасль дотошно точной и технической работы, как архитектура, считал, что верить в приметы – это невежество, но почему-то всегда их соблюдал, так.. на всякий случай: рассыпанная соль – к беде; есть с ножа, злым станешь; нужно приседать на дорожку, чтобы вернуться; скрестить пальцы, если врешь; показывать язык в зеркало, если вернулся за забытой вещью и так далее..

В продуктовом магазине Сережа взял бутылку красного вина и нелюбимую с детства коробку темных конфет с коньячной начинкой. В вопросах, о которых Сережа не имел никакого понятия, предпочитал следовать привычным правилам этикета, от чего иногда казался приторно пошлым.

На удивление, ценники на прилавках оказались ниже тех, что были в одном из немногих магазинов родного города. По всей видимости – отсутствие конкуренции, даже если бы цены подняли еще вдвое, люди не перестали бы в него ходить, так как ехать до «города» было еще дольше и затратнее.

«Город» – так у местных маленьких поселков было принято называть первый ближний крупный населенный пункт, куда родители ездили за техникой, пуховиками, ботинками и другими значимыми покупками. Сережа любил эти дни, так как ему всегда покупали горячий и ароматный пирожок с капустой. Холодок пробежал по спине от воспоминания ледяной картонки перед зеркалом, на которой он стоял в одних носках и брюках на вырост и чувствовал себя полным кретином, чему с нерусским акцентом возражала продавщица с черными, как сажа, волосами. Сейчас времена были совсем другие.

На кассе Сережа обратил свое внимание на необычную женщину. Она всем видом показалась ему какой-то особенной. У неё были длинные изящные пальцы, худощавые ноги и короткие белесые волосы. Движения её рук были плавные и вальяжные. Пальто подчеркивало её талию, и в каждом её шаге чувствовалась какая-то отреченность от действительности. Внимание Сережи упало на её продуктовую корзинку, в которой непринужденно лежала.. водка? Это действительно водка?

Девушка все также естественно двинулась расплатиться за покупку, словно в её корзинке лежали пирожные с заварным кремом. Все в ней показалось ему таким противоречивым, что он поспешил оплатить покупку, чтобы взглянуть на её лицо, но она грациозно вылетела из магазина, не оставив ни малейшего представления, почему столь аристократичная питерская дама заурядно покупает посреди дня водку в продуктовом магазине.

В первый день с ориентацией в новом городе, среди многочисленных закоулков еще имелись некоторые трудности, поэтому Сергей сразу же подошел к женщине в широкой фетровой шляпе:

– Доброго времени суток, милая дама. Не подскажите, как пройти в шестой подъезд Ленинский проспект, 162, – женщина фыркнула и отвела взгляд в сторону. Она показалась ему какой-то сумасшедшей, что Сережа предпочел поскорее удалиться. А в действительности оскорбительно было лишь то, что даже льстивое обращение не произвели на женщину никакого впечатления, хоть она и была в весьма преклонном возрасте.

– Вы ещё не созрели для Питера, молодой человек, – выдавила вслед пожилая женщина, но её слова пронеслись где-то фоном в его голове. Не ему ли самому лучше знать, до чего он созрел?

Сережа свернул в подворотню и увидел двери с табличками номеров квартир. За последний час Питер произвел на него неизгладимое впечатление парадоксального мира, и всё, что ему хотелось – это отдохнуть и разложить в голове все события уходящего дня.

Пока Сережа ждал ответа на гудки домофона, его взгляд упал на листок бумаги с напечатанной надписью:

«Уважаемые соседи, просьба закрывать двери в подъезд- первым этажам сильно дует!», и рядом маленькая надпись маркером от руки «Подъезд у тебя в Москве, олух!»

И только тогда Сергей понял, чем обидел ту женщину на лавке, от чего ему стало как-то обидно. То ли за прокуренные питерские парадные, то ли за «плебейские» подъезды родного города. Дверь открылась даже без вопроса – его ждали. Он поднимался вверх по лестнице, проговаривая про себя слово «парадная», не представляя, как надпись из трёх букв на стене и труп голубя с окурком в промежности могут быть составляющей «парадной».

Татьяна встретила гостя в домашнем халате, и из квартиры сразу повеял запах женского уюта и вкусной пищи. Время даже не коснулось ее породистой внешности.

– Что скажешь? – а о чем могут говорить люди, давно решившие, что их общение – объект крайней запрещенности после стольких лет безуспешных попыток создать что-то разрешенное?

– Просто привет, просто как дела.

– Что задумал?

– Ну.. если согласно этикету, то сейчас я должен изогнуться в поклоне, назвать цель прибытия, внести похвалу небесам за то, что мне даровали сей светлый миг встречи, остаться до первой кружки чая и, рассыпавшись в изъявлениях благодарности, распрощаться.

– Вместо этого ты пройдёшь на кухню, нальешь вина, без разрешения закуришь у стола, прожжешь скатерть, наотрез забудешь имя моего кота и в полупьяне заявишь, что желаешь остаться на ночь. В общем-то, станешь примером наихудшего поведения.

– Начнём гладью, закончим гадью.

– Ты неисправимый подлец, Сережа.

– Так мне можно войти?

Глава II

Турка нагревала темнеющую пенку черного кофе, Сергей с улыбкой смотрел в окно Таниной коммуналки, которая пахла весьма душной питерской теснотой. Удивительной показалась игра редких и, отнюдь не характерных для города, лучей солнца на низких коричневых крышах. Сергею захотелось открыть деревянную форточку и вдохнуть запах свежести. Воздух был наполнен плотным и густым оттенком мокрых гранитных плит тротуара, высокими железными фонарями и горячим хлебом. По этой же улице Сергей заметил уютную булочную, где еще до зари начинают работать пекари, чтобы к семи утра уже была готова мягкая и свежая выпечка. Неожиданно ноги коснулся рыжий мурлыкающий кот, который, спустя столько времени, все еще не забыл его запах. Забавно было то, что Сергей действительно не помнил его имени.

Настроение с утра было скорее хорошее, непроизвольно вызывающее улыбку. Впереди был целый путь, были планы, было волнующие ожидание. И все было прекрасно, кроме мыслей о текущем положении дел в пределах этой квартиры, кроме вопроса о неоднозначных отношениях, одним словом: всё, кроме Тани.

– Доброе утро. Ты уже улыбаешься? И да, значит сегодня утром кофе и никаких сигарет? – за столько лет Таня выучила все его привычки, и четко знала, что Сергей не курит за чашкой кофе. Его бабушка, по профессии врач-кардиохирург, говорила, что никотин и кофе в сочетании чревато огромной нагрузкой на сердце. Сергей, вроде как, следил за здоровьем: не курил за кофе, объедался сладким только до обеда, в случае высыпания на коже выпивал лекарство от диатеза и не пил алкоголь еще несколько часов после приема таблетки, чтобы не получить осложнения на печень. Не хрустел пальцами и не перебивал аппетит колбасой, даже если ближайший прием пищи – бутерброд с той же колбасой: нельзя и точка.

– Да, сегодня только кофе, – взгляд упал на большую деревянную фоторамку с воспоминанием Таниного дня рождения: ее отец, мать, подруга и он сам. В тот день он подарил Тане ювелирное украшение из серебра на шею, которое он долго и тщательно выбирал, тяжело разбираясь в том, что может понравится девушке, у которой есть все, что она пожелает с самого детства. Когда Таня открыла компактную коробочку, на лицах семьи нарисовалось полное разочарование, а Танина лучшая подруга что-то буркнула и вовсе вышла из комнаты. Все ждали обручальное кольцо. Предложения не последовало, а Сергей и не знал, что от него чего-то ждут.

«Ювелирный магазин, Сергей» – наставление на подарок от Таниной мамы, с которой он посоветовался за неделю до праздника. Он воспринял ее слова слишком буквально или просто прикинулся дурачком, так как чувствовал себя не готовым завести семью или готовым, но не с Таней.

В его жизни не было человека, который мог бы ему посоветовать и помочь в житейских делах, а самому ему едва ли хватало опыта выбрать хотя бы серебряную подвеску. Сережина мама относилась к Тане без особой теплоты, но и не сказать, что плохо – есть и есть. Все давно привыкли к тому, что они вместе, поженятся, заведут семью. Но иногда мама как-то печально смотрела на сына и говорила лишь о том, что нужно всегда слушать свое сердце. Стоило внутреннему голосу Сергея замолчать, чтобы прислушаться к сердцу, как он различал только равномерный стук, больше похожий на бабушкину кардиограмму. И что там было слушать – непонятно.

Все текло само собой, стабильно, без всплесков и падений, без стресса и без особой радости, без деградации и развития. Он был всегда с ней деликатен, вежлив и тактичен. Когда жить вместе стали, и то от того, что Танины родители твердили без конца, что «пора бы уже и дальше двигаться», тогда все совсем стало каким-то примитивным.

А где прописано, когда пора, а когда уже и вовсе необходимо? Получить бы большой и толстый справочник с ответами на все вопросы, в котором по главам расписаны правила жизни. Как в учебнике по многоэтажному строительству, все по порядку: подвал, первый этаж, второй, третий и так до самых облаков. А потом выходишь на крышу, чувствуешь под ногами серьезное многоэтажное здание и понимаешь, зачем оно всё было. А тогда он стоял где-то на бетонном каркасе первых этажей, и уже не понимал – зачем и для чего все это, собственно?

Вот Сергей держит в руках все ту же фотографию и ловит себя на мысли, что Таня очень хороша собой: фигура, приталенное платье, прическа, макияж, юная женственность – все на месте. Со стороны виднее. А тогда он ей даже комплименты никогда не делал – не замечал в ней ничего необычного. Да и сегодня не замечал, всю ночь не замечал. А она от чего-то его любила, хоть и показывала свой жгучий характер. Даже сейчас он смотрел на фотоотпечаток своего лица рядом с Таней и удивлялся, что она могла в нем найти?

Все родители хотят лучшего для своих детей, и Сережа не осуждал Таниных отца с матерью или, по крайней мере, уже не хотел держать на них зла. Он чувствовал, как он не дотягивает до обеспеченной и интеллигентной Тани. Чувствовал, как родители не одобряли ее выбор. Позже это чувство превратилось в крупное давление, наставления матери, которые также влияли и на Таню, что проявлялось в ее частых скандалах. В завершение всему этому пришел конец. Сергей знал, что сейчас Таня живет той жизнью, которую всегда заслуживала. Знал, что у нее периодически появлялись новые мужчины, но отношения не развивались глубже. Все внутри него остыло или никогда даже не загоралось по-настоящему: ему не снились её туманные образы в тоске, он не испытывал ревности от мысли, что у нее появляется кто-то, не щемило в груди при воспоминаниях их совместного прошлого.

А когда у него спрашивали, почему с Таней разбежались, он пожимал плечами и неоднозначно говорил банальное: «Не сложилось». Но вот он здесь, в Таниной квартире, как-то по обыкновению. От того, что где-то глубоко в душе знал, что она всегда его ждет. Сергею вдруг стало тошно от этой фотографии, и он положил рамку лицом вниз. Таня вышла из душа, и, пока динамично вытирала полотенцем волосы, рассказывала о ближайших событиях, на которых она, конечно же, обязательный будет присутствовать.

– ..а сегодня вечером будет открытие выставки картин Поля Гогена. Приходи, я там буду.

– О, а это по мне! «Я больно плясать горазд. Девушки, полюбите меня кто-нибудь»,[1 - А. Н. Островский, «Бедность не порок»]– минуты раздумий Сергей занимал фразами классиков, которые давно выходили из головы как-то инстинктивно, без напряжения. А в этот момент сам его взгляд сквозь прозрачные линзы очков становился еще более задумчивым и глубоким. Безопасное время для того, чтобы принять решение. Идти или не идти? Завести правильные знакомства – первое, о чем нужно позаботиться в новом городе, напомнил себе Сергей. Но если по-человечески.. он снова посмотрел в сторону фотографии в рамке.

– Пора бы перестать книжками баловаться, Сережа. Они и придуманы только для того, чтобы сбивать тебя с толку и выдумками потешать.

– Интересно, Татьяна, чем это у вас, в кругах высшей интеллигенции, принято таким «баловаться», да и чтобы толково? – диалоги с это девушкой превращались в какое-то словесное состязание, конфронтацию, где нет никаких компромиссов или уступок, только победа, и только поражение.

Такие моменты были единственными яркими вспышками крайне стабильных отношений. От повторяющихся всплесков адреналина наступает моментальная зависимость, и дикая ломка при их отсутствии, и тогда в какой-то момент это стало совсем невыносимо.

– Не задирайся, баловство вообще строго по вдохновению. Так можно пробаловаться до самой смерти, и ничего серьезного не увидеть, – было в ее словах что-то отталкивающее и колючее, с большим намеком на обиду.

– И часто в тебе это вдохновение просыпается? Я чисто из своего праздного любопытства спрашиваю.

– Каждую неделю, пока скучно не становится.

– Скучно? Татьяна! Для такого моралиста как ты – это почти грех.

– Ты слишком беспечный, Сережа, понимаешь? И все это тебе трезвый ум туманит.