Калейдоскоп, или Наперегонки с самим собой

9. Дедово наследство

Чем старше становишься, тем больше обращаешь внимание на разницу между тем, что происходит вокруг – на улице, в школе среди сверстников, при общении с незнакомыми людьми, и тем, что наблюдаешь у себя дома, при закрытых дверях, в разговорах с близкими и знакомыми. Между этими наблюдениями чаще всего зияющая пропасть. Хотя опять же, чем старше становишься, тем больше находишь в этом своеобразную логику. Чтобы искренне восхищаться происходящим вокруг, нужно быть законченным идиотом или изначально лживым и двуличным человеком. С другой стороны, чтобы всё-таки не выглядеть белой вороной и не отличаться от большинства, что весьма чревато, нужно носить маску – идиота или того же лжеца. Лишь дома её брезгливо снимаешь и отбрасываешь в угол. А назавтра снова натягиваешь на лицо, как бы этому ни противился.

Причина этому – вовсе не подпольное чтение запрещённых книжек или резкое отрицание существующей действительности, до поры таящееся в каждом из нас и пока не требующее выхода. Противоречие – даже не столько в природе человека, хотя естественное стремление каждого – не впускать в свой относительно обустроенный быт отвратительные и несовместимые с моралью реалии внешнего мира. Несовместимость между тобой и обществом существует всегда и на любом уровне, и чем старше становишься, тем пропасть становится шире и глубже. Преодолеть эту несовместимость, наверное, можно, но стоит ли? Не сродни ли это поражению?

Подобные размышления и сомнения характерны, наверное, даже для самого отмороженного апологета главенствующей идеологии, как бы он ни закрывал глаза на происходящее. Всё-таки законченных идиотов не так много…

Наш герой, как и любой его сверстник, естественно, оценивал это несоответствие как крайнее неудобство и постоянно пытался разобраться в причинах такого странного, с его точки зрения, явления, хотя и понимал, что однозначного ответа никто не даст. А вскоре и вовсе стал воспринимать это внутреннее противостояние как само собой разумеющееся. Рано или поздно жизнь расставит всё по местам, ведь неустойчивое равновесие – а оно есть, и ощущал его не один лишь Яшка! – рано или поздно закончится и наступит… А что наступит? Этого ни он, ни окружающие не знали. И когда наступит, тем более, было неизвестно…

Но все чего-то ожидали, словно сладкая крупка, иногда пробегавшая по спине, сулила перемены уже завтра…

В давние-предавние времена, когда Яшка был ещё совсем юным, среди друзей и знакомых его родителей было принято время от времени по выходным собираться у кого-то в гостях, накрывать стол, в меру выпивать, а потом проводить остаток вечера во всевозможных беседах. По праздникам даже танцевали под радиолу и пели патриотические и народные песни. Для хорового пения они вполне годились – не петь же любимые блатные одесские куплеты в приличной, интеллигентной компании!

При этом как-то обходились без интернета, и это истинная правда… Такие уж дикие нравы были в те времена, не чета нынешним!

Чаще всего собирались в гостях у Яшкиного дядьки – заслуженного сталевара и одного из создателей броневой стали для легендарных «тридцатьчетверок» во время Второй мировой войны. Немало интересных людей приходило на эти импровизированные посиделки, обо всех уже не упомнишь. В частности, была одна весьма колоритная пара, которая, не успев ещё раздеться в прихожей и пройти к столу, уже начинала ссориться друг с другом, не стесняясь окружающих.

– Никакой у тебя, Лизка, культуры! – ворчал супруг, высокий полный старик с большим полыхающим, как флаг над Горсоветом, бесформенным носом. – Деревня ты неумытая…

– Сам ты деревня! – огрызалась супруга. – До сих пор не умеешь себя вести в приличном обществе!

– Я – деревня?! – с пол-оборота заводился Иван Андреевич, а именно так его и звали. – На себя посмотри! Не помнишь, что ли, когда я брал тебя замуж, в вашей деревне никто даже лаптей не носил – только онучи! А в нашей деревне уже, да, люди в лаптях ходили!

– Давай, культурный, снимай свои лапти, вернее, калоши и проходи! – подталкивала его в спину обиженная супруга. Хотя она уже привыкла к этому и всерьёз не гневалась.

Препирательства этих стариков все слушали с улыбкой, но никто не вмешивался и не старался их успокоить. Да и это было, по всеобщему мнению, небезопасно.

Ещё бы – сегодня они уже пенсионеры, а раньше Иван Андреевич был одним из главных НКВДшников в области и, как он нередко любил вспоминать, сразу после войны разоблачил и отправил на эшафот или в расстрельный каземат не один десяток немецких прислужников и полицаев. При этом сердце у него ни разу не дрогнуло, даже когда он самолично подписывал расстрельные списки, а приходилось, между прочим, заниматься и этим:

– Всё надо было делать стремительно и быстро. Какой смысл тянуть до официального суда, где приговор будет тот же самый? Кто на это тогда смотрел?

Иногда во время рассказов его правая рука невольно тянулась к кобуре за пистолетом на правом боку, которого сегодня, конечно, уже не было, а раньше… раньше он чуть ли не ложился с ним спать.

– К евреям мы с Лизкой всегда относились хорошо, – он каждый раз обводил присутствующих добрым, но каким-то ледяным профессиональным взглядом. – Это недруги наговаривали на нас, что в НКВД служили сплошь антисемиты. Может, кто-то из наших втайне и не любил евреев, но помалкивал – кому охота расставаться со своей работой? В руководстве-то конторы вашего брата было более чем достаточно. Ох, и много они накуролесили в органах, эти евреи! Но большинство из наших ребят были нормальными людьми, хоть и носили в юности лапти. А некоторые, – тут он оглядывался на супругу и хитро подмигивал, – даже онучи…

– Некоторые свои лапти и сегодня не снимают! – каждый раз прибавляла супруга. – Только после напоминания, и то со скрипом…

Но долго размышлять о том, какие хорошие парни служили в чекистах и сколько среди них было евреев, Яшке не хотелось. Гораздо интересней было после этого прикидывать, какие у него самого были предки. Но уж в НКВД или позднее в КГБ никто из них наверняка не служил, какими бы хорошими людьми они ни были. В этом Яшка был уверен.

И всё-таки человеком он был сентиментальным и наивно-мечтательным. Представлял своих предков людьми сплошь положительными, о которых не грех вспомнить сегодня добрым словом. Это было для него почему-то крайне необходимо. Чем старше он становился, тем больше ему этого хотелось. Безумно хотелось заглянуть в историю поглубже, но как? Раньше об этом он даже размышлять не хотел, а вот сегодня…

Никаких документов более чем полувековой давности в их семье не сохранилось. А знать о тех, от кого ты произошёл, безусловно, каждому уважающему себя человеку необходимо. Хотя бы для самоутверждения. Чтобы не стать иваном, не помнящим родства.

Конечно же, Яшке хотелось узнать о предках не каких-то библейских, ибо он понятия не имел, кто он есть на самом деле, и к какому библейскому колену принадлежит. А может, вовсе и не к колену, а к подмышке или к чему-то поскандальней. Но шутить на эту тему всё-таки считал неприличным. Должно же быть у человека что-то святое!

Более всего интересовали его предки совсем недалёкие, например, собственные деды и бабки, о которых ещё сохранились какие-то отрывочные сведения. Если после родителей осталось достаточно много фотографий, личных вещей, и их истории ему были худо-бедно известны из их скупых рассказов, то с дедами и бабками ситуация была похуже.

Но и от них всё-таки кое-что осталось помимо десятка выцветших фотографий вековой давности. Так сказать, семейные реликвии, которые отцовский дед передал отцу с условием, что тот передаст их сыну, то есть Яшке. А уж он, в свою очередь, обязан будет передать их дальше по цепочке. Притом непременно на смертном одре, как это произошло с дедом и отцом. Про одр, конечно, Яшка уже присочинил, начитавшись всяких романтических книжек, но так звучало красивее. Прямо-таки складывалось как в средневековых рыцарских династиях.

А осталось ему от деда всего четыре реликвии. Старинный серебряный стаканчик для субботнего возлияния – кидуша, юбилейный николаевский рубль, выпущенный к трёхсотлетию дома Романовых, женский браслет из дутого золота с крохотными жемчужинками и бирюзой, подаренный дедом невесте перед свадьбой в 1913 году, и золотой перстень с рубином, тогда же ответно подаренный ему будущей Яшкиной бабушкой. Обменялись, так сказать, свадебными подарками. Что и говорить, замечательная была традиция, и реликвии замечательные.

Все эти вещи Яшка бережно хранит до сих пор и надеется когда-то на собственном смертном одре непременно передать сыну. Даже представлял иногда, как лежит на белых простынях, тянет иссохшую длань наследнику, а тот, обливаясь горькими слезами, благодарно принимает дедовские дары и обещает беречь их пуще собственного глаза.

Правда, на николаевский рубль то и дело покушались местные нумизматы, которым Яшка по неосторожности похвастался, но ни на какие заманчивые предложения он не поддавался. Аж, сам удивлялся своей стойкости.

О стаканчике и браслете он благоразумно помалкивал. А вот с перстнем то и дело случались разные необычные вещи. И это уже не то детское пластмассовое колечко с блестящей стекляшкой и фольгой, которое было ему подарено в детском саду «невестой». Тут всё сложней. Не иначе как перстень заговорён дедом.

Дело в том, что с недавних пор Яшка решил носить его, не снимая с пальца. Жена, увидев это, хмыкнула про себя, мол, совсем у человека с возрастом крыша поехала, но ничего не сказала. И правильно сделала: нечего вторгаться в святая святых. Неизвестно, как муж поведёт себя при попирании его святыни. Да и Яшке самому неизвестно. Никто ещё не попирал.

Поначалу было несколько неловко носить старомодный перстень, но потом он привык. Одна беда – для среднего пальца перстень оказался несколько туговат, а для безымянного великоват. Хотя при жаре, когда все вещи, в том числе и пальцы, согласно физике, расширяются, перстень сидел на безымянном нормально. Та же картина и для среднего пальца, но при холоде.

Так вот, повадился этот перстень вечно теряться, но не навсегда и не окончательно, а на время. Может быть, даже в показательных целях. Несколько раз Яшка смахивал его полотенцем, вытирая руки после мытья, но каждый раз находил в самых неожиданных местах, а один раз даже на другой день.

Но самая удивительная история произошла на отдыхе в Хорватии, когда он потерял его в бассейне при отеле, где они с женой остановились. Пропажа обнаружилась сразу едва Яшка вылез из воды. Пропахав бассейн несколько раз вдоль и поперёк, он вернулся в свой номер ни с чем. Ночью ему снился обиженный дед, который упрекал внука в нерадивости и грозил скрюченным коричневым пальцем. Проснулся Яшка разбитый и с головной болью. Поначалу ему хотелось вернуться в бассейн и снова приступить к исследованию дна, но что-то подсказывало, что это бесполезно. На всякий случай, он спустился в лобби и сообщил парню за стойкой, что у постояльца беда, и если его перстень кто-то обнаружит, то он будет счастлив, премного благодарен и… Однако парень слушать дальше не стал, а пошарил в одной из ячеек, где хранятся ключи, и протянул пропажу.

Обрадованный Яшка натянул кольцо потуже на средний палец и поскакал докладывать жене о находке.

– Ты бы его отблагодарил, – заметила жена, – всё-таки вернули. А могли бы и себе взять…

Яшка побежал назад и стал совать парню за стойкой деньги. Тот некоторое время соображал, потом снова полез в ячейку и извлёк взамен на деньги женскую серёжку с большим голубым камнем. Серёжку Яшка, конечно, не взял, но с тех пор решил перстень со среднего пальца больше не снимать – пусть лучше давит…

Одна вещь сегодня гложет его душу. Он, конечно, передаст сыну семейные реликвии, в этом и сомнений нет.

Но как-то неудобно рассказывать о капризном нраве этого перстня с рубином. Правда, он теперь плотно сидит на пальце и лишь изредка поблёскивает кроваво-красным полыхающим пламенем, мол, погоди, хозяин, нашим с тобой приключениям ещё не конец, ты за мной ещё побегаешь… Хотя, как теперь снять его, если он, подлец, всё глубже и глубже вгрызается в палец, и пошевелить им уже нет никакой возможности?

У каждого человека собственное представление о счастье. Или если уж не о счастье, то хотя бы о чём-то напоминающем его – какой-нибудь маленькой личной радости, без которой существовать никак нельзя. Такой, от которой становится легче жить и не так грустно размышлять о завтрашнем дне. Вне зависимости от того, удачливый ты человек или патентованный лузер. Конечно, можно всю жизнь прожить и без этого, но, согласитесь, кому захочется такое серое безрадостное существование?

У Яшки, например, сегодня в качестве этой радости – а как ещё назвать? – только одно мелкое, но довольно существенное, ежедневно возникающее желание. Кто-то, вероятно, посмеётся, посчитав его мелочью или пустяковиной, а кто-то понимающий и посочувствует. Дело в том, что каждый вечер он ложится спать с одной-единственной мечтой – как бы как следует выспаться. Беда даже не в том, что при нынешней непростой жизни на бешеных скоростях спать получается максимум пять-шесть часов, не больше, и это, кстати, почти уже не напрягает. Беда в том, что снятся Яшке всю ночь напролёт уже не детские одноглазые циклопы из старых фильмов-страшилок, а всевозможные гадости и проблемы, которые никак не удаётся разрешить в реальной жизни. К этому прибавляются печальные размышления о деньгах, которых всегда не хватает, потом о работе, приносящей только огорчения, а не удовольствия, о начальниках-садистах, не дающих заниматься в рабочее время тем, что подневольного работника больше всего интересует в данный момент, но к основной работе никак не относится, и вообще… Короче, вселенская несправедливость и зелёная тоска!

У него и в детстве были неполадки со сном. Конечно же, тогда не допекали проблемы, схожие с сегодняшними, и если уж он засыпал, то спал крепко и беспробудно до самого рассвета, даже невзирая на детские ночные кошмары, изредка заставлявшие пробуждаться на короткое время в холодном поту. Но, сразу же разглядев, что в окружающей темноте всё тихо и спокойно, Яшка быстро засыпал снова и уже никакие страхи его до утра не донимали.

Проблема в детстве была в другом. Каждый раз, когда нужно было идти в кровать, у него, как назло, наступал период бурной деятельности: срочно требовалось навести порядок в игрушках, полистать любимую книжку, раскрасить очередную раскраску, перевести переводную картинку, посмотреть интересную передачу для взрослых по телевизору. Но над его ухом раздавалась суровая и безжалостная команда «Всё, детское время закончилось!», и он уже знал, что никакие протесты и уговоры не помогут, придётся отправляться в спальню, лезть под холодное одеяло и пытаться заснуть. Некоторое время он ещё будет в темноте разглядывать, как по шторам пробегают мутные отблески от фар проезжавших по улице автомобилей, затем вслушиваться в приглушённые звуки телевизора, который смотрят родители в соседней комнате, вертеться с боку на бок, пока глаза сами собой не закроются, и он не заснёт. Эти маленькие неприятности перед сном его почти не тревожили, потому что бороться с ними было бесполезно.

Яшка даже пытался загадывать, что бы ему приснилось в эту ночь, но почему-то заранее был уверен, что ничего из загаданного не приснится. Хотя, наверное, ошибался. Загаданное частенько снилось, но запоминалось не так качественно, как всякие неожиданно явившиеся ему гадости.

Неизвестно, как с этим обстояло у других, но Яшка с самого детства выработал для себя волшебную мантру: всё плохое пускай приснится сейчас, сегодня, зато дальше будет сниться только хорошее и доброе. И наяву пусть будет так же. И это волшебное заклинание иногда срабатывало…

Правда, чаще всего происходящее завтра мало соответствовало ночным сновидениям-ожиданиям, тем не менее, с младых ногтей он был неисправимым оптимистом. Привык им быть, несмотря ни на что. И никакая логика здесь не срабатывала. А уж когда увиденное во сне сбывалось наяву, был просто на седьмом небе от блаженства.

Уже впоследствии Яшка иногда замечал, как у спящего сынишки во сне расплывалась на устах счастливая улыбка. Наверное, он в чём-то повторял отца и видел те же самые сны о завтрашнем счастье. Ну, или не совсем те же, а свои собственные…

Сегодня Яшка по-прежнему ложится спать, не переставая надеяться и загадывать, что ему непременно приснится что-то доброе и хорошее, и оно непременно сбудется, стоит лишь утром открыть глаза. Только никому об этом загодя не рассказывает – засмеют же…

10. Картофельная страда(ние)

Всё хорошее рано или поздно заканчивается. Никогда не бывает так, чтобы оно длилось вечно. Хоть эти неприятные фразы и давно навязли у всех в устах, но так, к сожалению, и есть. Беззаботные детские годы подходят к концу, и, какие бы проблемы и неудачи ни случались с нами в школе, всё это сущие пустяки по сравнению с тем, что ждёт нас впереди. Об этом тоже все прекрасно знают, даже несмотря на самые радужные ожидания.

Конечно, во многом подводят (ну, или кому-то помогают!) гены, заложенные в нас предками. Известны случаи, когда, предположим, в потомственных профессорских семьях вырастали откровенные негодяи, недостойные даже дедовского аристократического мизинца. Или в роду хронических алкоголиков и бездельников неожиданно расцветал гений чистой красоты и мощного интеллекта. Но чаще всего мы послушно наследуем основные качества предков. Как бы ни отнекивались от своих корней, но эти гены не выпускают нас за рамки, отведённые природой. Можем сколько угодно играть чужие роли, напяливать на себя чужие пиджачки, но ушки-то рано или поздно вылезают наружу.