Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

– Зач?мъ? Ну, да вотъ что. Вы, Катюша, пожалуйста, не пейте больше никогда. Это в?дь ужасно.

– Ну, хорошо. – вдругъ, р?шительно и просто сказала она.

– И съ нимъ будьте добр?е. Кто старое помянетъ, тому глазъ вонъ, – знаете. А я, какъ его понимаю, онъ очень хорошiй челов?къ. Разум?ется, гордый, тщеславный, какъ вс? они.

– Ахъ, н?тъ. Охъ, кабы вы знали, какой онъ былъ, – теперь что.[325 - Зачеркнуто: Я плоха. А онъ хуже – пл?шивый…]

– Ну вотъ, вы и не отталкивайте его.

– Что мн? отталкивать. Только.... Ну, да я уже знаю, что сд?лаю. Голубушка, можно васъ поц?ловать?

– Марья Павловна, зовутъ чай пить, – послышался голосъ изъ за двери.

– Иду! – Марья Павловна еще разъ обняла и поц?ловала и въ лобъ и въ щеку Катюшу. – Такъ, такъ, – сказала она – пить не будемъ и съ нимъ.....

– Я уже знаю какъ. И въ больницу пойду.

– Вотъ это хорошо.

– Прощайте, милая, голубушка, дорогая моя, – заговорила Катюша, ухватила ея руку и, какъ не отдергивала ее Марья Павловна, поц?ловала.

Глава 70.

На другой день Нехлюдовъ получилъ свиданье въ адвокатской. Маслова пришла тихая и робкая. Еще не садясь, она, прямо глядя ему въ глаза, сказала:

– Простите меня, Дмитрiй Ивановичъ, я много дурного говорила третьяго дня, простите меня. Но только всетаки вы оставьте меня.

– Зач?мъ же мн? оставить васъ?

– Разв? можно меня любить?

– Можно. И я люблю. Можетъ быть, не такъ, какъ....

Она перебила его:

– Н?тъ, нельзя. – Слезы текли по ея щекамъ, и выраженiе лица было жалкое и виноватое. – Нельзя забыть, Дмитрiй Ивановичъ, что я была и что я теперь. Нельзя этого.

– Н?тъ можно.

– Ничего не выйдетъ изъ этого. Меня не спасете, а себя погубите.

– А можетъ, спасу.

Они с?ли, какъ обыкновенно, по об?имъ сторонамъ стола.

– Ахъ, бросьте меня, – сказала она.

– Не могу. А напротивъ, я какъ сказалъ, такъ и сд?лаю. Если вы пойдете, я женюсь на васъ.

Она посмотр?ла на него молча и тяжело вздохнула.

– Ну, такъ вотъ что, – сказала она. – Вы меня оставьте, это я вамъ в?рно говорю. Не могу я, не пойду за васъ. Вы это совс?мъ оставьте, – сказала она дрожащими губами и замолчала. – Это в?рно. Лучше пов?шусь.

Нехлюдовъ чувствовалъ, что въ этомъ отказ? ея была ненависть къ нему, непрощенная обида, но была и любовь – хорошая, высокая любовь, желанiе не погубить его жизнь, была, можетъ быть, и надежда, что онъ не послушается ее и не пов?ритъ ей. Главное же, онъ вид?лъ, что въ этомъ отказ?, во вс?хъ словахъ, во взглядахъ, въ простот? манеры, совс?мъ не похожей на прежнюю, было начало пробужденiя, и большая радость просилась въ его душу, но онъ не могъ еще пов?рить себ?.

– Катюша, какъ я сказалъ, такъ и говорю, – сказалъ Нехлюдовъ особенно серьезно. – Я прошу тебя выдти за меня замужъ. Если же ты не хочешь и пока не хочешь, я, такъ же какъ и прежде, буду тамъ, гд? ты будешь, и по?ду туда, куда тебя повезутъ.

– Это ваше д?ло, я больше говорить не буду, – сказала она, – а вотъ Марья Павловна говорила, чтобы мн? въ лазарет? сид?лкой быть, такъ я подумала, что это лучше. Можетъ, я гожусь, такъ вы попросите, пожалуйста.[326 - Зачеркнуто: – Двигается! Двигается! Тронулось, – думалъ Нехлюдовъ, почему то вспомнивъ тотъ звонъ и пыхт?нiе на р?к? льда, въ ту страшную ночь.]

«Боже мой! какая перем?на. Господи, помоги; да ты уже помогъ мн?», – говорилъ онъ себ? въ то время, какъ об?щалъ ей попросить объ этомъ смотрителя и доктора, испытывая радость, и не радость, а какое то новое чувство расширенiя и освобожденiя души, котораго онъ никогда еще не испытывалъ.

– А я вина больше пить не буду, – сказала Катюша, жалостно улыбаясь. – Меня Марья Павловна просила, и я сд?лаю.

– Вы полюбили Марью Павловну?

– Марью Павловну? Да это не челов?къ. Такихъ не бываетъ. Я нынче ночью думала: это ангелъ съ неба для меня гр?шной посланъ. Только бы хотя немножко.... Ну, простите, – и она опять заплакала.

– Такъ вотъ, я теперь ?ду въ Петербургъ по нашему д?лу, и по д?лу, по которому Марья Павловна просила, вы скажите ей. Я почти над?юсь, что приговоръ отм?нятъ.

– И не отм?нятъ – хорошо. Я не за это, такъ за другое того стою.

И она опять заплакала.

«Боже мой, за что мн? такая радость», думалъ Нехлюдовъ, испытывая посл? вчерашняго сомн?нiя совершенно новое, никогда не испытанное имъ чувство умиленiя и твердости, ув?ренности въ сил? и непоб?димости любви, настоящей, божеской любви.

Глава LXXI.

Вернувшись посл? этого свиданiя въ свою камеру, Маслова весь вечеръ проплакала.[327 - Зач.: Камера была небольшая, третья по коридору. Въ ней стояли дв? койки съ соломенными матрасами. На одномъ спала Федосья, на другомъ Маслова. Въ углу, у двери, лежали узлы. Въ переднемъ углу надъ койкой Федосьи была икона, на которую утромъ и вечеромъ молилась Федосья.] Войдя въ свою пропахшую потомъ камеру, Маслова с?ла на одну изъ двухъ коекъ, стоявшихъ въ небольшой камер? (на другой сид?ла ея сожительница, Федосья), сняла халатъ и, опустивъ руки на кол?на, жалостно, по д?тски заплакала. Федосья, какъ обыкновенно, въ одной острожной рубах? сид?ла на своей койк? и быстрыми пальцами вязала шерстяной чулокъ.

– Ну что, повидались? – спросила она, поднявъ свои ясные голубые глаза на вошедшую.

Когда же она увидала, что та плачетъ, Федосья пощелкала языкомъ, покачала простоволосой, съ большими косами головой, особенно выставляя указательные пальцы, продолжала вязать.

– Чего плакать? Ну что рюмить! – сказала она. Маслова молчала. – Пуще всего не впадай духомъ. Эхъ, Катюха. Ну! – говорила она, быстро шевеля пальцами.

Но Маслова продолжала плакать. Тогда Федосья еще быстр?е зашевелила указательными пальцами, потомъ вынула одну спицу и, воткнувъ ее въ клубокъ и чулокъ, какъ была босая, вышла въ коридоръ.

– Куда? – спросилъ надзиратель.

– Къ господамъ, словечко нужно, – сказала Федосья и, подойдя къ двери, заглянула въ камеру Марьи Павловны.

Марья Павловна сид?ла на койк? и слушала, а сожительница ея читала что-то. Федосья отворила дверь.

– А, Феничка, ты что?

– Да что, Катюха наша пришла изъ конторы, все плачетъ, – улыбаясь сказала Федосья.

– Вернулась?