Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

– Непрем?нно, – сказалъ Нехлюдовъ и исполнилъ это об?щанiе, несмотря на то, что исполненiе его было очень тяжело для него.

Чувство жалости и любви, возникшее въ душ? Нехлюдова къ Катюш?, наполняло его душу и направлялось теперь на вс? явленiя жизни и на людей, встр?чавшихся ему, но не на вс?хъ людей: онъ жал?лъ страдающихъ, мучимыхъ, но никакъ не могъ еще жал?ть мучителей, надзирателей, конвойныхъ, смотрителя,[321 - Зач.: Онъ не могъ жал?ть только такихъ людей, какъ жандармовъ, какъ элегантный товарищъ прокурора, котораго онъ въ сл?дующiй свой прi?здъ встр?тилъ въ острог?. Эти люди мучали т?мъ, что среди общаго любовнаго настроенiя, въ которомъ онъ жилъ, они возбуждали его ненависть.] Масленникова, жандарма, прокурора. А между т?мъ онъ былъ поставленъ въ необходимость им?ть съ ними д?ло. И это было для него особенно мучительно. Онъ умомъ зналъ, что они, какъ[322 - Зачеркнуто: Масленниковъ, заслуживаютъ ея, но онъ не могъ подавить въ себ? этого чувства.И въ такомъ настроенiи онъ у?халъ изъ города въ деревню.] унылый смотритель, заслуживаютъ сожал?нiя и потому любви, но, зная, что они непосредственно участвуютъ въ мученiи людей, въ поруганiи челов?ческаго достоинства, онъ не могъ не им?ть къ нимъ отвращенiя и даже злобы. А надо было мягко просить ихъ. Такъ онъ попросилъ смотрителя, и смотритель разр?шилъ перевести Федосью къ Масловой. На выраженное же Нехлюдовымъ желанiе пос?тить еще однаго заключеннаго, который прислалъ ему письмо съ просьбой защитить его, смотритель отв?чалъ отказомъ.

– По закону запрещается, – сказалъ онъ.

Это новое отношенiе къ нему и запрещенiе пос?щать острогъ внутри было очень досадно Нехлюдову и вм?ст? съ т?мъ подтверждало его въ томъ новомъ взгляд? на тюрьмы, наказанiе, управленiе и суды, который возникалъ въ его сознанiи. Кром? сердечнаго, личнаго его д?ла съ Катюшей, въ посл?днее время его все сильн?е и сильн?е занимали общiе вопросы о томъ, что д?лалось въ этомъ дом? и во вс?хъ подобныхъ домахъ въ мiр?.

Посл? всего, что онъ вид?лъ и узналъ за посл?днее время, передъ нимъ ясно сталъ вопросъ о томъ, что это такое; этотъ острогъ и судъ и управленье – что это: не есть ли это средство избавленiя людей отъ преступленiя или огромное хронически совершаемое[323 - Зач.: людьми высшихъ класовъ.] преступленiе?[324 - Зач.: противъ низшихъ классовъ?]

Р?шенiе вопроса во второмъ смысл? было слишкомъ страшно, и онъ не могъ еще р?шить его въ этомъ смысл?; признать то, что онъ признавалъ прежде, что все это есть средство избавленiя людей отъ преступленiя, есть д?ло справедливости, онъ уже не могъ теперь.

** № 78 (рук. № 25).

Глава 69.

«Что это – хорошо или дурно», думалъ Нехлюдовъ, возвращаясь изъ острога. Дурно было это ея озлобленiе, заслуженная ненависть, которое больно растравляло въ Нехлюдов? его рану раскаянiя. Хорошо же было то, что та ст?на, которую она ставила между собою и имъ, сломлена, что она признаетъ прошедшее, вспоминаетъ его и видитъ всю ту пропасть, въ которую она упала. «Пускай она ненавидитъ того, кто былъ главной причиной этого паденiя, но она видитъ теперь то, что она стала и ч?мъ могла и теперь еще можетъ быть», думалъ Нехлюдовъ. И мысль о томъ, что онъ добьется своего, что она возродится духовно, приводила его въ восторженное и умиленное состоянiе.

На другой день, хотя въ этотъ день и не принимали въ контор?, Нехлюдовъ рано утромъ по?халъ въ острогъ, над?ясь, что смотритель пуститъ его хоть на минуту или, по крайней м?р?, скажетъ, что съ ней.

Зная, что въ этотъ день не пускаютъ, Нехлюдовъ пошелъ по знакомой л?стниц? къ смотрителю. Несмотря на раннiй часъ, съ первой площадки послышались быстрые переборы аранжировки Листа венгерскихъ танцевъ, дошедшiе уже до 10-го такта. Опять звуки эти вм?ст? съ запахомъ капусты обдали его, какъ только ему отворила дверь подвязанная горничная. Въ передней уже дожидался надзиратель съ книжкой подъ мышкой.

– Нельзя ли увидать смотрителя?

– Кто это? – послышался голосъ музыкантши.

– Папашу спрашиваютъ.

– Да кто?

– Какой то чужой.

– Что шляются. Скажи чтобъ шелъ въ контору.

И опять задребезжала трудная руляда.

– Онъ дома, – шопотомъ сказалъ надзиратель Нехлюдову.

Мальчикъ вышелъ въ переднюю, посмотр?лъ на Нехлюдова, очевидно, по порученiю отца, и ушелъ.

Смотритель вышелъ.

– Что прикажете? – Пожалуйте.

– Мн? два слова. Нельзя увидать Маслову?

– Нынче, вы знаете, не прiемный день.

– Знаю, но мн? хот?лось узнать, что съ ней посл? вчерашняго припадка?

– Ничего-съ. Только… Да пожалуйте въ гостиную.

– Н?тъ, мн? некогда.

– Такъ, припадокъ прошелъ… Только-бы я васъ просилъ, князь, не давайте ей денегъ на руки. А то вчера она, очевидно подъ влiянiемъ экстаза или что, достала какъ то вина и совс?мъ неприлично себя вела, такъ что я долженъ былъ принять м?ры.

Руляды все шли своимъ чередомъ.

– Такъ я просилъ бы васъ деньги передавать мн?.

– Но все таки нельзя-ли увидать ее?

– Никакъ не могу. До завтра.

– Мое почтенiе.

Посл? надежды обновленiя, которую подала Нехлюдову вчерашняя сцена, слова смотрителя о томъ, что она напилась, были очень тяжелы для Нехлюдова.

Давно умолкшiй голосъ искусителя опять поднялъ голову.

«Ничего ты не сд?лаешь, братъ, – говорилъ этотъ голосъ. – Она мертвая женщина. Въ ней уже н?тъ ничего челов?ческаго».

«А вотъ неправда, пока живъ челов?къ, въ немъ есть искра божiя и есть въ ней, и я найду ее».

И Нехлюдовъ былъ правъ. – Правда, что она достала вина и напилась пьяна и такъ шум?ла, что ее хот?ли посадить въ карцеръ, и только вм?шательство Марьи Павловны спасло ее, но никогда еще за долгое время она не была въ такомъ состоянiи умиленiя и надежды на возможность другой жизни, въ которой она была въ этотъ вечеръ.

Марья Павловна выпросила у надзирателя войти въ камеру Масловой и сид?ла съ ней на ея кровати, одной рукой обнимая ее за плечи.

– Марья Павловна, голубушка, – говорила Катюша вся въ слезахъ, сидя на середин? постели – разв? я не вижу, что я пропащая женщина, распутная д?вка, вотъ кто я. Да что же мн? съ собой д?лать?

– Отчаяваться не надо, – говорила Марья Павловна, слегка за плечо прижимая ее къ себ? и глядя на нее своими добрыми бараньими глазами, на которыхъ тоже были слезы.

– Да в?дь хорошо, какъ вотъ вы пожал?ли, приголубили меня. А то в?дь кому же до моей души д?ло? Имъ другого нужно.

– Ну, онъ только о душ? вашей думаетъ.

– Голубушка, Марья Павловна, не говорите про него. Не могу совладать съ своимъ сердцемъ, не могу, не могу. В?дь я любила его, какъ любила. В?дь вы знаете, в?рно сами любили, да и любите.

– Н?тъ, я этого не знаю. Я не люблю особенно никого.

– Да не можетъ быть?! – переставь плакать, съ удивленiемъ уставившись на Марью Павловну, спросила Маслова.

– Ув?ряю васъ.

– Какъ же, вы красавица такая, и никогда не любили васъ?

– Что же д?лать, такая я уродъ; меня, можетъ быть, любили, – улыбаясь своей твердой ласковой улыбкой, сказала Марья Павловна, – да я то не любила. И не знаю и не хочу.

– И не хотите?