На свод небесный покрывалом
Для засыпающей земли.
На купола шатров сабейских
Спустился мягкий свет луны,
Где звуки ночи иудейской
Вливались в море тишины.
И жрец, воздав хвалу Алмаке
За свет, дарованный с небес,
Растаяв тенью в полумраке,
С молитвой на устах исчез.
Ночь потекла своей рекою.
Лишь отблеск ближнего костра
Плясал, не ведая покоя,
На сводах царского шатра.
Восточный ветер, днём вздымавший
Горячей пыли облака,
В ночи затих, как зверь уставший,
Даря спокойствие пескам.
Казалось, что сама природа
В ту ночь уснула до утра.
И не дождавшись сна прихода,
Македа вышла из шатра.
Прохладный воздух, словно влагой,
Обдал её лицо и грудь.
И медленным, неспешным шагом
Она приблизилась к костру,
Где караванщик, сгорбив спину,
Поджав свои стопы, сидел.
Как будто вылеплен из глины,
Он молча на огонь глядел.
Ни жив, ни мёртв, с погасшим взглядом
Старик был нем и недвижим.
Едва царица села рядом,
Его покой расстался с ним.
«Чем беспокойна ты, царица,
В столь поздний час, когда кругом
И человек, и зверь, и птица
Объяты непробудным сном?
Какая тайная тревога
Тебе мешает отдохнуть?
Была нелёгкая дорога,
Был долог из Офира путь».
«Пусть отдыхает тот, кто может
Уснуть, когда до цели миг.
Но ведь и ты, я вижу, тоже
Не спишь». «Не сплю, – сказал старик, –
Лишь потому, что земли эти
Чужими я не нареку.
Вчера, лишь город я заметил,
Прогнав дорожную тоску,