Сущевский вал

Он вспоминал мужчину с расквашенным носом, пристыженную и присмиревшую при появлении стража порядка очередь, и думал: поделом им, это же не он, а они из людей превратились в быдло из-за помидоров по семьдесят копеек за килограмм. Обидно было и то, что разглядев в нем и в Лене студентов, толпа мало того, что нисколько не умерила гнев, а словно еще и обрадовалась, что нащупала у них уязвимое место.

А солнечный свет пронизывал воздух, голова – спасибо бабе Зине – больше не болела, по асфальту стучали каблучки, порхали летние платья, сверкали коленки, причин для печали не было. Вот только курсовая и проклятый этот экзамен по бухгалтерскому учету. Ничего-ничего! Вечером, сразу после работы, заедет в институт, найдет Поддубского, Васильковскую, отыграет еще накануне придуманную комедию.

Алка и Ира, сидя на столе, болтали ногами. Пустые коробки были разбросаны рядом. Ира посмотрела на Сергея с сочувствием. Он хмыкнул, представив себе, какими воспоминаниями поделилась Алка.

– Ну че, безрукие! – зарычал Тягач. – Тару собрать не можете!

Ира спрыгнула на землю, потянулась за коробкой.

– Чего ты! – остановила ее Алка. – Слушай его больше! Это их работа! Давай, Сашка! Обленился совсем!

– В другой раз вообще не придем! Сами потащите, – пригрозил грузчик.

Ира выглядела затравленной. Чувством юмора девушка не обладала, а из уст мужика, поддатого, грубого, с лицом, слепленным из сырой, непромятой глины, и вовсе не могла воспринять каких-либо шуток. Она слышала только окрик и, если бы не смешливая Алка, бросилась бы сама грузить пустые ящики на тележку.

По тротуару шла тетка с объемистой, но судя по тому, как она ею помахивала, пустой сумкой. На лице читалось разочарование, маленькие губы вытянулись в нитку. Выглядела тетка как рыбак, возвращавшийся ни с чем с промысла, сожалевший о потерянном дне и завидовавший более счастливым товарищам. Поравнявшись с лотком, она ревниво взглянула на пустую тару и спросила:

– А что продавали?

Обращалась она к Алке, но у Сергея неожиданно вырвалось:

– А вам-то какая теперь разница?

– Да нет, я вот смотрю, может, после обеда опять продавать будете, – смиренно ответила женщина.

– Вот приходите после обеда и увидите! – задиристо сказал Сергей.

– А чем торговать-то будете? – спросила женщина.

Она и впрямь держалась как заядлый рыбак, который терпеливо сносил издевки и настырно выуживал подсказки о времени и месте нового лова.

– Что привезут, тем и буду торговать, – сказала Алка. – Это ребятам виднее, чего они там наразгружали с базы.

Женщина посмотрела на Сергея и дядю Сашу и голосом, не питавшим надежды, спросила:

– Ну, серьезно, товарищи, после обеда что будет?

– Тихий час, – ответил Сергей.

– Бананы, мать, бананы будут, – сказал дядя Саша.

– Нет, ну я серьезно спрашиваю, а вам все шутки шутить.

Решив, что тратит время впустую, она побрела дальше.

– Вот народ! Видал?! Как ни скажи, все плохо! – с обидой воскликнул дядя Саша и, добавив парочку крепких слов, покатил тележку с пустой тарой к рынку.

Сергей шел рядом, придерживая столик и весы, водруженные на шаткую конструкцию из ящиков. Алка вышагивала впереди, сунув руки в карманы, отчего халат туго обтянул ее фигуру и при каждом движении подчеркивал соблазнительные формы.

– Хватит жопой вилять! – крикнул дядя Саша.

Ира брела как проданная в рабство невольница.

– Ну как прошло? – с участием спросил Сергей.

Она оглянулась на него, но сразу же отвела взгляд, отвернулась и шла молча, словно осуждала его за то, что он освоился здесь и принял местные правила игры. Сергей не обиделся, чувство превосходства над Ирой и Леной согревало его самолюбие. Впрочем, в душе Морозов честно признавал: он рад, что ему не придется стоять за лотком.

У Алки с Ирой тоже получился излишек. Сергей вышел на крыльцо, не дождавшись дележки, не хотелось ему, чтобы Алка уязвила его, подкинув рубль дяде Саше, а его словно и не заметив, как давеча сделала Купчиха.

На улице, он вдруг вспомнил, что Татьяна ничего не оставила Виктору Семеновичу. «Рубль положен грузчику, остальное наше».

А как же директор, спросил себя Сергей. Ответа он не знал.

Глава 8

– А-а, Серый! – воскликнул дядя Саша.

Сергей вздрогнул от неожиданности. Была такая привычка у Тягача: начиная разговор, окликать собеседника так громко, словно требовалось перекрыть пушечную канонаду.

– У нас тут, было дело, Рафаэль работал, – рассказывал дядя Саша по пути к торговой точке.

– Рафаэль? – переспросил Сергей.

Удивился он не столько имени, сколько перемене, происходившей с Тягачом, когда он говорил об этом Рафаэле. Голос у Тягача потеплел, глаза просветлели, наполнились смыслом.

– Рафаэль, – протянул он мечтательно. – Он вот, как и ты, студентом был. Но с грузчиками-то тогда перебор был. Так Рафаэль торговал на точке.

– Так он, знаешь что, – выдержав паузу, продолжил Тягач, и теперь его голос звучал проникновенно, словно говорил он о чем-то сакральном, – он как-то в коробку от яблок кусок бордюра подложил. И сдал Семенычу.

Они прошли еще немного, на лице Тягача блуждала благостная улыбка. Он лелеял воспоминания о Рафаэле подобно тому, как совсем древние старики, которым в молодости посчастливилось лично разговаривать с Лениным, лелеяли воспоминания о великом человеке.

Затем дядя Саша с чувством подобным сожалению о пролетевшей юности и с данью памяти об удивительных днях еще раз протянул:

– Рафаэль…

И вернулся к действительности как раз на подходе к лотку Ахмадеева.

– А давно он работал тут? – поинтересовался на обратном пути Сергей.

– Кто? – не понял дядя Саша.

– Рафаэль, – уточнил Морозов.

Тягач поморщился и пробухтел:

– Года три назад… а может, пять…

Дядя Саша заметно расстроился. Сергей поневоле напомнил ему, как ненадежна его память, и пробудил страх, что канет в забвение не только чувство времени, а и какое-нибудь дорогое воспоминание.