Ленинградский фронт

Экипаж Колобанова подбил первый немецкий танк, потом замыкающий. Затем стал расстреливать их один за другим. Немцам деваться было некуда. Справа болото и слева болото. Гитлеровцы не сразу обнаружили замаскированный КВ. Затем открыли по танку Колобанова шквальный огонь. Но броня КВ выдержала удары снарядов. Танк получил 156 вмятин от попадания бронебойных снарядов, но продолжал уничтожать немецкую технику. Когда бой закончился, КВ своим ходом вернулся в расположение батальона.

Об этом бое поэт Александр Гитович написал поэму «Танкист Зиновий Колобанов». Под поэмой подпись – «26 сентября 41-го года. Действующая армия».

Все это было так:

В молчании суровом
Стоит тяжелый танк,
В леске замаскирован.
Враги идут толпой
Железных истуканов,
Но принимает бой
Зиновий Колобанов.
И сквозь разрывов грохот
Мир смотрит на равнину,
Где старший лейтенант
Повел на бой машину…
И вот он немцев бьет,
Как богатырь былинный.
Вокруг него лежат разбитые машины,
Уже их двадцать две, как буря разметала,
Они лежат в траве осколками металла…

Сегодня на месте боя установлено панно. На нем изображена звезда Героя Советского Союза, хотя никто из танкистов Героя так и не получил. Зиновий Колобанов был награжден орденом Красного Знамени. Еще он попал в Книгу рекордов Гиннесса как человек, поставивший абсолютный мировой рекорд: в одном бою подбил 22 вражеских танка. Всего под Войсковицами рота Зиновия Колобанова уничтожила 43 немецких танка.

ВОСПОМИНАНИЯ:

Мельников Владимир

Попал я в поселок Тайцы. В 1-ю танковую дивизию[10 - 1-й танковый полк и другие подразделения 1-й танковой дивизии 12 августа 1941 года перешли к обороне в районе Гатчины, имея эшелонированную оборону танковыми засадами. Дивизия насчитывала 58 исправных танков, из них четыре Т-28 и семь КВ. С 16 по 31 августа 1941 дивизия, получив пополнение, методом подвижных танковых засад вела упорные сдерживающие бои с превосходящими силами противника, в результате чего уничтожила до батальона пехоты, 77 танков, 7 орудий, 2 миномета, 4 самолета. В том числе 43 танка были уничтожены ротой старшего лейтенанта З. Г. Колобанова 17 августа сентября 1941 года.], в 1-й танковый полк, в 1-й танковый батальон 3-й роты тяжелых танков. Командир роты – старший лейтенант Колобанов. У нас должно было быть тяжелых танков КВ тринадцать штук, но оставалось к тому времени только пять. На одном из них, у лейтенанта Ласточкина, я был радистом. 18 августа нас подняли по тревоге, и мы вышли на исходные позиции под Красногвардейск (Гатчину). Нам объявили, что командование дало приказ не пропустить крупную группировку танковых войск. Колобанов сказал, что мы будем вести бой из засады. Приказал копать капониры (это углубление, куда танки спускались), основной и запасной на всякий случай. А сам ушел на разведку. Все, что было дальше – это заслуга Колобанова. Он опытный командир. Накануне боя он, наверное, часа три обходил линию обороны, выбирал для всех пяти танков позиции.

Мельников Владимир

Танки мы закопали, над уровнем земли осталась только башня, которая могла вращаться на 360 градусов. Замаскировали их хорошо. Командирами танков были: лейтенанты Сергеев, Евдокименко, Ласточкин, младший лейтенант Дегтярь и Колобанов (он сам тоже был командиром экипажа). Колобанов три танка поставил в районе Лужского шоссе, свой танк – около Войсковиц (там, где сейчас памятник этому бою, буквально в ста метрах), а наш танк поставил недалеко от железной дороги. И стали мы ждать. Я как радист, слышал переговоры Колобанова с другими экипажами и с командиром батальона, капитаном Шпиллером Иосифом Борисовичем.

Ночь прошла более или менее спокойно, все время кто-то дежурил возле танка. Утром 19-го дежурил Роденков и вдруг услыхал шум. А бой на Лужском шоссе начался раньше. Мы даже слышали разрывы снарядов. Лейтенант Сергеев передал, что вступил в бой с крупной группировкой, бой ведет успешно, подбили 8 танков. Где-то около двенадцати или двух часов (я не могу точно сказать время) Роденков услыхал шум моторов. Колобанов ему приказал сесть в танк. Через некоторое время пошел авангард колонны: несколько мотоциклистов и бронемашин двигались по направлению к Войсковицам. Я слышал, Шпиллер в это время отругал Колобанова: «Что ты пропускаешь немцев?!» А Колобанов ему даже ничего не ответил на это. Он был умный командир, знал, что сейчас пойдут танки. И действительно, через некоторое время они выдвинулись из-за леса. Насчитали 22. А у наводчика Андрюши Усова был выбран ориентир на дороге. И когда танки подошли к этому ориентиру, по ним открыли огонь. Андрей классный был артиллерист. Он с одного снаряда подбил первый танк. Тот загорелся, развернулся и запер всю колонну. Там были Т-3, Т-4. Потом он подбил последний танк, тот тоже загорелся. В общем, дорога была заперта, немцам деваться было некуда. Справа болото и слева болото. И начался методичный расстрел всех танков. Немцы, конечно, открыли огонь, но они Колобанова не видели. Потом обнаружили, было примерно 150 попаданий в него снарядов. Бой закончился где-то часа через полтора. И все 22 танка были подбиты.

Наш танк стоял в направлении железной дороги, мы ждали появления немецких танков. А они с Лужского шоссе выскочили на какую-то проселочную дорогу и зашли к нам в тыл. Иван Иевлев, механик-водитель, быстро вывел танк из капонира, а Коля Сливов, командир орудия, сумел подбить первые два танка, но еще два шли на нас. Одним из снарядов нам повредили люльку орудия, то есть мы уже не могли управлять пушкой. Командир приказал Иевлеву бить эти танки тараном. Сперва разбили танк, который был к нам ближе. Но это страшное дело. Конечно, все были контужены внутри. А второй танк стал разворачиваться, чтобы уйти. Коля Сливов сориентировался, и в момент, когда орудие его смотрело на немецкий танк, выстрелил. Танк загорелся. Таким образом, на нашем счету было 4 подбитых танка. На счету лейтенанта Сергеева – 8 танков. На счету Евдокименко – 5 танков. И на счету младшего лейтенанта Дегтяря тоже 4 танка. А командир наш, Колобанов, подбил 22 танка. Это исторический бой, который удивил всех!

После боя приехал командир бригады генерал Баранов[11 - Виктор Ильич Баранов, участник испанской гражданской войны, Зимней войны. Герой Советского Союза. В 1941 году – генерал-майор танковых войск, командир 1-й танковой дивизии.], командир полка полковник Погодин. Приехал Шпиллер, наш командир батальона. Приехал репортер газеты «Известия» Майский. У него была кинокамера, он заснял все, но я до сих пор не знаю, есть ли этот кадр с 22-мя подбитыми танками.

Колобанов был героем Советского Союза еще в финскую войну. Мы с ним встретились здесь, в Ленинграде, после войны уже, он приехал к нам домой. Сидели за чашкой чая с супругой, он вдруг вынимает фотографию. Фотография шесть на девять, и там он с одной шпалой (то есть капитан) и со звездой Героя Советского Союза. Я говорю: «Зиновий Григорьевич, а почему сейчас-то не герой?» «Ну, так, – говорит, – получилось». Причина в чем. Когда кончилась война финская, был дан приказ «не стрелять». Его рота стояла на исходных позициях. Вдруг идет с белым флагом группа финнов. Подошли к какому-то танку из его батальона. Даже не из роты, а из батальона! Как потом он мне рассказывал, обменялись сигаретами. Они по-русски не понимают, наши по-фински не понимают. Те развернулись и ушли. А политработники доложили наверх, и за это Колобанов был разжалован и посажен. Почему он не получил второй раз звезду Героя? Естественно, должен был, вся заслуга его в этом бою. Когда Баранов доложил командующему фронтом и политработникам, которые там были, что Колобанов заслуживает звания Героя Советского Союза, ему сказали: «Ты что? Он только что из тюрьмы вышел. Дискредитировал нашу армию на финском фронте». И ему и здесь не дали. Обещали, что его сделают почетным гражданином города Гатчины. Обещали назвать в Ленинграде одну из улиц его именем. И ничего не сделали. Назвали в Войсковицах бывшую Учхозовскую улицу, на которой стоит гимназия, улицей Колобанова. А вот в Петербурге – комитет по топонимике, который определяет название улиц, одобрил, губернатор тоже одобрил, пять лет прошло – и ничего. Уже никого нас не осталось, и ходатайствовать дальше будет некому.

Немецкое наступление по всем трем направлениям остановить не удавалось. 19 августа врагу сдан Новгород. В плен попали 12 тысяч красноармейцев. Командующий обороной Новгорода генерал Качанов расстрелян с формулировкой «за самовольное оставление поля сражения». От Новгорода немцы повернули на север, перерезали Октябрьскую железную дорогу. С 30 августа шли яростные бои за Мгу – последний железнодорожный узел, связывающий Ленинград с Россией. Несмотря на ожесточенное сопротивление 1-й дивизии НКВД, 2 сентября Мга взята. Уже тогда Ленинград фактически оказался в блокаде.

12 августа танки под командованием Гепнера перерезали шоссе Ленинград – Нарва и взяли Кингисепп. 24 августа немцы взяли Чудово, 25-го заняли Любань, развивая наступление на юго-востоке. В результате действий восточного и западного флангов группы армий «Север», советские войска в Красногвардейском оборонительном районе оказались фактически в окружении. Командующий оперативной группой генерал Астанин получил разрешение на выход из окружения слишком поздно. 24 августа немцы вошли в Лугу.

Ворошилов и Жданов боялись докладывать о происходящем в Кремль. Чтобы выяснить ситуацию под Ленинградом, Сталин послал в город комиссию с чрезвычайными полномочиями. В составе комиссии – Молотов, Маленков, Косыгин. Они были поражены растерянностью командования города. Ворошилов метался по фронту и самолично поднимал солдат в атаку, Жданов проводил в Смольном бесконечные заседания.

Комиссия на месте утверждает план эвакуации и принимает решение о создании в городе полуторамесячного запаса продовольствия. Последняя мера крайне своевременна. 8 сентября немцы заняли Шлиссельбург, полностью окружив город. Начался отсчет дней ленинградской блокады.

ВОСПОМИНАНИЯ:

Смирнов Юрий

Когда началась война, я работал на заводе в Ленинграде. 22 июня мы изготавливали миноискатели. Митинга не было, но нас до утра никуда не выпустили с завода. Сидели, ждали какие-то указания. Мы, комсомольцы, решили идти на фронт добровольцами. Числа 26-го мы подали заявление, 4 июля нас вызвали получить расчет и отправили в школу № 24, это на Васильевском острове, на Среднем проспекте. Там уже были офицеры, которые нас записывали по очереди. Первый взвод – Иванов, Сидоров, Петров и так далее. Нас строем повели в здание Ленинградского государственного университета. И там, в этом длинном коридоре, на втором этаже, где биологический и, по-моему, геологический факультеты, завели в аудиторию. На столах мы устроились, ночь переспали, утром подъем, на физзарядку. Так началась военная служба.

Мы пробыли в университете до 18 июля. Утром нас дообмундировали, организовали митинг во дворе (выступил секретарь райкома партии Шишмарев Алексей Андреевич), пожелали скорейшего возвращения с победой, и мы стартовали в Красное Село. Оттуда нас 3 августа направили в Гатчину. После того как Лужский рубеж прорвали немцы, нашему батальону дали команду выставить боевое охранение в Вохонове, Елизаветине и Войсковицах. Там, в Вохонове, первое боевое крещение получил взвод младшего лейтенанта Генусова. Когда пошли немецкие танки, он орудие свое выставил на прямую наводку и подбил первый танк, за что его представили к ордену Красной Звезды. Там же мы потеряли Каспарова, нашего командира взвода.

Самый тяжелый для батальона бой состоялся 10 сентября. Наш отдельный артиллерийский пулеметный батальон Василеостровской дивизии народного ополчения держал оборону в районе Пудости и Мариенбурга. Там ширина по фронту – порядка пяти километров. Артиллерия у нас была малочисленна, танкоопасные направления недостаточно заминированы. Все это сказалось, когда на нас двинулись немецкие танки. Артиллерия подбила несколько машин. Танки повернули обратно, но на следующий день вернулись с подкреплением и стали уничтожать по одной наши огневые точки. К вечеру 11-го немцы взяли Пудость. Но и немецких танков много побили тогда.

Батальон был сформирован в основном из василеостровцев, трудящихся завода Козицкого, Калинина, других предприятий, а также студентов, аспирантов и преподавателей Ленинградского университета и Горного института. Батальон потерял больше половины своего личного состава в этом бою. Но мы с задачей справились: не дали отсечь пехоту от танков. 11 сентября меня ранило, и поэтому я не знаю, как было дальше. Батальон расформировали 21-го по приказу командующего Ленинградской армией народного ополчения, в связи с большой потерей личного состава.

Устиновский Юрий

Война меня застала под Ленинградом, на станции Александровская. Я в то время был курсантом Ленинградского технического авиационного училища имени Ворошилова, это на улице Красного Курсанта, где сейчас находится Военно-космическая академия имени Можайского. В 12 часов прозвучало выступление Молотова и практически сразу мы услышали вой немецких самолетов (в тот же день). Лагерь свернули, и мы вернулись в Ленинград. А потом примерно через две или три недели наш курсантский батальон отправили в район Чащи под Лугу. В то время это место называлось седьмым районом. Нам была поставлена задача – ловить диверсантов, факельщиков, парашютистов, если таковые будут обнаружены. Нескольких мы обнаружили – тех, что сигналили ракетами. Это в основном были русские, из местного населения, завербованные в свое время немецкими разведками. Они обозначали объекты для бомбардировки, объекты, на которые можно было высадить десант.

Шу Мария

Война меня застала в Ленинграде. Я очень хорошо помню выступление Молотова и тот шок, который испытало старшее поколение. Мне было 16 лет, и я как-то не очень переживала, я была уверена, что война быстро закончится.

Первая встреча с боевыми действиями произошла на станции Сиверская. Когда я пошла на вокзал, то была просто ошарашена. На вокзале – столпотворение. Расписание поездов нарушено. Через какое-то время подошел поезд из Луги. И вдруг неожиданно – налет немецкой авиации. Бреющим полетом на нас шел самолет. Я видела лицо летчика, до сих пор стоит перед глазами. Он летел очень низко и из пулемета расстреливал толпу. Я не знаю, сколько было жертв. Кто-то скомандовал: «Всем лечь!» Все легли покорно. Отстрелявшись, самолет улетел. Рядом со мной лежала убитая женщина, вся в крови, а рядом ползал ребенок. Я вернулась на дачу, потому что решила, что уезжать нельзя. На следующий день приехал глава семьи моих приятелей и всех увез в Ленинград. Собирались быстро, потому что на станции уже пошел слух, что около Луги немцы. Второпях сели в набитый поезд. Два раза высаживались из-за бомбежки, но все-таки добрались до Ленинграда. В городе готовились к войне. Население закупало продукты, вначале они были в свободной продаже, карточки ввели позже. Потом продукты начали исчезать. По карточкам отпускался какой-то минимум. Очереди выстраивались огромные.

Потом начались обстрелы. Первые бомбы были зажигательные. На крышах домов установили дежурства, чтобы гасить их. Началось переселение людей из районов, более подверженных бомбежкам. Помню, что в Петроградский район из Октябрьского переселяли. Это в обязательном порядке. Первые фугасные бомбы появились перед пожаром на Бадаевских складах. Я помню, что ощутила содрогание дома, и помню, какое напряженное лицо было у мамы. В отличие от меня, она сразу поняла, что все очень серьезно. Сначала мы с первыми звуками воздушной тревоги спускались в бомбоубежище, потом уже так к ним привыкли, что оставались в квартире. Мама говорила: «Будь, что будет!»

Шу Мария

Сидоров Александр

Когда началась война, я был в воинской части 48-й автомобильной бригады. Базировалась она в Новом Петергофе. Буквально на следующий день нас подняли по тревоге и вывели в район Ропши, в так называемый пункт сбора, где ждали дальнейшего приказа. А приказ был такой: на складе загрузиться боеприпасами и подвезти их нашим кораблям, которые базировались в Таллинском порту. Что мы и сделали, а потом сразу же вернулись в Ленинград, где полным ходом шла подготовка к обороне.

Наш 387-й батальон дислоцировался на улице Воинова (Шпалерной). Когда кольцо блокады замкнулось, нам приказали обеспечивать город продуктами.

Мы подвозили ленинградцев к Ладожскому озеру (бухта Мария, Осиновец, Вагановский спуск), там корабли Ладожской флотилии перевозили эвакуированных на другой берег, в район, где еще функционировала железная дорога. Это через Волховстрой. Обратно в город везли пополнение с Большой земли, боеприпасы и продукты. Порожние машины, идущие в город, на КПП не пропускали.

Ганелина Ирина

22 июня 1941 года у меня был экзамен по физиологии. Я заканчивала второй курс Первого медицинского института. Когда услышала, что началась война, большого страха не ощутила, мы ведь тогда думали, что наша армия быстро победит.

После экзамена по физиологии у нас был еще один экзамен, и я больше волновалась из-за учебы, чем из-за войны. А потом, в конце июля, нас, студентов, послали рыть окопы. Была хорошая, жаркая погода, студенческая компания, – рыли окопы с удовольствием.

Через некоторое время в городе началась эвакуация, и за мной приехал отец. Мать у меня была врачом и еще в конце июня уехала на фронт под Мурманск. Дядя тоже был врачом в госпитале, и их собирались эвакуировать. Отец решил отправить меня вместе с дядей. Я очень не хотела уезжать, ведь тогда, в августе мы не понимали, какая опасность нависла над Ленинградом. И вот нас погрузили в вагоны, и мы ждали отправления, а тут немцы взяли Мгу. Путь по железной дороге перекрыт. Вы знаете, у человека бывают дни, которые он считает счастливыми в своей жизни. В тот момент, когда отложили отъезд, я почувствовала себя очень счастливой, потому что осталась здесь.

Я знала многих людей, которые не эвакуировались, хотя могли. Друзья моего будущего мужа учились в университете, они могли уехать еще в августе, но остались из-за госэкзаменов. Они говорили: «Мы немцев боимся, но госэкзаменов больше». И остались. А я, когда эвакуация отменилась, вернулась к своим товарищам, туда, где мы рыли окопы. Потом уже, после войны, мой бывший начальник госпиталя рассказал, что эти окопы заняли немцы и оттуда их очень трудно было выбить. Вот так бывает: рыли для своих, а заняли немцы.

Ганелина Ирина

Галибин Константин