Тысячелетие вокруг Каспия

В этнической среде человек, или этнос, как система, может не сделать чего-либо вредного для природы, частью которой является он сам. Значит, следует предвидеть последствия своих поступков, ибо любая ошибка может стать роковой. Например, в XIX в. ученые биологи подразделяли растения и животных на «полезных» и «вредных». Последних предлагалось истребить, а природу сделать «управляемой». И вот в ботаническом заповеднике в Аризоне, где росли гигантские кактусы сангуаро, служба национальных парков, оберегая интересы туристов, уничтожила гремучих змей, из-за чего возросла численность сумчатых крыс, поедающих молодые побеги кактусов, существование коих было поставлено под угрозу[18 - Дуглас У.О. Трехсотлетняя война. Хроника хронологического бедствия. М., 1975, с. 22.].

В этой крошечной коллизии, как в капле воды, отразилась мировая экологическая трагедия последнего трехтысячелетия[19 - Ленькова А. Оскальпированная Земля. М., 1971, с. 17 и сл.]. Здесь не место рассказывать о поводах для борьбы за природу против цивилизации, хотя эта тема входит в компетенцию этнологии, но можно спросить, почему американские натурфилософы, еще не знакомые с понятием «биоценоз», не обратили внимания на этику индейцев сиу, сформулированную крайне просто: «Со всем сущим нас связывают узы родства; что Дух земли творит, то неделимо»[20 - Дуглас У. О. Указ соч., с. 33.].

Но, как известно, «цивилизаторы» считали индейцев дикарями и охотились за их скальпами, как за шкурами волков. И это вторая возможность практического применения этнологии: изучение межэтнических контактов и выбор оптимальной линии поведения для установления симбиоза. Вряд ли сейчас найдется человек, пожелавший бы проповедовать геноцид.

И, наконец, хотя самочувствие человека в потоке этногенеза детерминировано статистической закономерностью, это не значит, что на персональном уровне исчезает свобода выбора между несколькими решениями, когда к этому представляется возможность. А она представляется то и дело; важно только не упустить случая. Конечно, один человек не может повлиять на грандиозный процесс этногенеза, например, изменить его фазу или число подсистем в этнической системе, но на низких таксономических уровнях – субэтническом и, особенно, на организменном, возможны волевые усилия, способные породить события, которые только впоследствии и далеко не сразу компенсируются общей статистической закономерностью. Иными словами, человек с большой пассионарностью иногда может создать зигзаг на кривой развития, даже такой, который будет зафиксирован в истории. Конечно, очень соблазнительно все беды сваливать либо на Аллаха, либо на математические законы природы Лапласа, либо на пространственно-временной континуум Эйнштейна. Но волевой акт – тоже явление природы, ибо непосредственно связан с физиологией человека, нервной и гормональной. Поскольку ни один человек не может жить вне этнической системы, способной как усилить его напряжения, так и свести их к нулю, то именно людям механизм этногенеза не может быть практически безразличен.

6. Физический смысл этногенеза

Механизм этногенеза понятен. Рост пассионарности приводит к усложнению этнической системы; снижение пассионарного напряжения – к ее упрощению и к разрушению этнической целостности.

Деструкция этноса объяснима крайне просто: любой инерционный процесс затухает от сопротивления среды; но откуда берутся негэнтропийные импульсы, порождающие однотипные мутации на очень длинных полосах Земли, причем эти полосы всегда не совпадают с предшествующими и последующими? На этот вопрос ответить трудно. Заранее можно отбросить солярную гипотезу, ибо Солнце освещает одновременно целое полушарие, и хтоническую (подземную), потому что эти полосы варьируют вне зависимости от геологического строения территорий, по которым они проходят. Не имеет значения и уровень социального развития этносов, подвергаемых мутагенному воздействию, а наземные физико-географические условия лишь способствуют или не способствуют возникновению начального момента этногенеза, после которого дальнейший ход процесса легко объясним, разумеется, в пределах законного допуска и с учетом этнических контактов.

Остается не отброшенной только одна гипотеза – вариабельное космическое излучение. При нынешнем уровне знаний о ближнем космосе эта гипотеза не может быть строго доказана, но зато она не встречает фактов, ей противоречащих.

Представим себе поверхность Земли как экран, на который падают космические лучи. Большая часть этих лучей задерживается ионосферой, но некоторые достигают поверхности Земли, чаще всего ночью, ибо ионосфера и космическая радиация нестабильны, даже в суточном цикле[21 - Ермолаев М.М. О границах и структуре географического пространства // Изв. ВГО., 1960, №5, с. 423–425.].

Однако космические импульсы будут деформированы магнитным полем Земли и примут облик геодезических линий, не зависящих от наземного ландшафта. Время каждого облучения не должно быть продолжительным, но оно должно быть и достаточным для того, чтобы произошла микромутация, изменяющая еще в зародыше психические свойства небольшого числа особей, рождающихся в облученном ареале. Разумеется, не все плоды в утробах матерей приобретают после мутации признак пассионарности. Исход любой мутации в большинстве случаев детален. Некоторые из затронутых проявляют себя после рождения как субпассионарии или просто рождаются физически неполноценными особями, но они быстро устраняются естественным отбором. Так появляется первое пассионарное поколение, распространяющее свой генофонд по популяции и образующее оригинальные биосоциальные коллективы – новые этносы. Остальное понятно: пассионарность, как признак, устраняется медленно, за 40–50 поколений либо в результате внутрисистемной аннигиляции, либо естественного географического рассеяния, с вытеснением за границы этнического ареала.

Если эта гипотеза не встретит противоречащих ей фактов, то этнология даст возможность получить данные о состояниях ближнего космоса и его контактах с поверхностью Земли в эпохи, строго фиксируемые абсолютной хронологией. Допуск плюс-минус 50 лет – величина ошибки для определения длины инкубационного периода – невелик, а практическая ценность данных об энергетических вариациях в ближнем космосе за 4–5 тысячелетий – несомненна.

Влияние ближнего космоса на наземные явления не парадокс, а, скорее, трюизм. Луна вызывает приливы в океанах; солнечная активность – причина смещения путей циклонов через воздействие на затропический барический максимум; он же вызывает мутации вирусов и связанные с ними эпидемии. Все это не мистика, а география. Так какие же причины к тому, чтобы отвергать воздействия окружения планеты на ее поверхность?

Ну а если гипотеза воздействия каких-либо лучей на антропосферу не подтвердится? Если биологи обнаружат другую причину мутаций и, особенно, микромутаций, изменяющих не анатомию, а только физиологию организмов высших родов позвоночных? Значит ли это, что космос не причина вспышек этногенеза? Нет! Ибо линии толчков, по которым рождаются этносы-сверстники, – эмпирически зафиксированный факт.

Космические и планетарные вариации стоят на несколько порядков выше этногенезов, влияют на всю биосферу, включающую не только совокупность живых организмов, но и почвы т.е. трупы растений и свободный кислород воздуха. И хотя этносы – капли в океане биосферы, они не могут не реагировать на ее флуктуации.

И если найдется талантливый психолог, который обнаружит физиологический механизм пассионарности и свяжет его не с вегетативной нервной системой организма, а с гормонами или влиянием микроорганизмов, живущих в симбиозе с их носителем? Или он объяснит повышенную активность пассионариев не как выброс излишней биохимической энергии живого вещества, а как способность выдавать эту энергию целенаправленно? Или генетик уточнит способ передачи пассионарности как признака? Что изменится в описании феномена этногенеза? Ничего! Потому что этногенез – явление, наблюдаемое не на молекулярном, и даже не на организменном уровне, а на популяционном, имеющем собственные черты, присущие только этому уровню, которые и изложены нами в Трактате.

И наконец, если философ-идеалист, наследник великих схоластов средневековья, предложит деление этносов на «исторические», т.е. стремящиеся к Абсолюту, и «неисторические», просто живущие на поверхности Земли, ответ ему будет краток: нет ни одного этноса, который бы не испытал подъема пассионарности; и нет ни одного, который бы не превратился в реликт, если только он не рассыпался на куски раньше. При этом неизвестно, кому из них повезло.

Короче говоря, нами описана природная закономерность, не содержащая философемы. Описание построено на фактах, и только новые, несомненные факты могут поколебать концепции.

7. Уровни исследования и масштабы

Перейдем к главной теме нашего исследования – этнической истории. В современной советской историософии сформулированы два тезиса, на первый взгляд, исключающие друг друга: «Мыслима ли история одной страны», с ответом «нет»[22 - Поршнеев Б. Ф. Мыслима ли история одной страны. Историческая наука и некоторые проблемы современности. М., 1969.], и «Всемирная история существовала не всегда!» – с вопросом «а когда?»[23 - Гулыга А. В. Искусство истории. М., 1980, с. 26.]. Что же верно? Или то и другое неверно?

Однако оба эти тезиса правильны и совместимы. Надо только условиться о применении научной терминологии и учесть масштабность изучаемых явлений или их ранг в этнической иерархии.

Так, наличие атомов несомненно, но изображать город Москву как скопление атомов, хотя и правильно, но бессмысленно. Атомный уровень ограничен, с одной стороны, уровнем субатомных частиц, с другой – молекулярным уровнем, где атомы изменяют свои свойства: водород и кислород в обычных условиях – газы, а объединившись, образуют жидкость – воду или твердое тело – лед.

Следующий уровень – клеточный (в органике) или кристаллический (в минералах) – в свою очередь, ограничен уровнем организменным, а тот – популяционным. В зоологии можно ограничиться следующим уровнем – видовым, но для изучения антропосферы необходимо ввести более дробное деление. Сопоставив популяционный уровень с субэтническим, мы увидим, что в промежутке между популяцией и видом Homo sapiens находятся этносы и суперэтносы – системы, обладающие свойствами и заслуживающими специального рассмотрения[24 - Таблица приближений к изучаемому предмету. Вып 3, с. 228.]. Сведение их до уровня популяционного или, наоборот, обобщение до видового нецелесообразно, да и неверно, так как в обоих случаях специфика этносферы, состоящая в географических вариациях поведения, – исчезает. Если этническую историю Евразии описать на уровне суперэтносов, то подтвердится второй тезис – всемирная история не правило, а, скорее, исключение. Вспышки этногенеза всегда локализованы. Даже тогда, когда они возникли в одну и ту же эпоху (с точностью до полувека), географические барьеры могут разделить пассионарные ареалы так, что они образуют не одну суперэтническую систему, а несколько суперэтносов-ровесников. Только совпадение фаз этногенезов показывает, что возникшие системы – продукт одного этногенного фактора.

Обратимся за примером в VI–VII вв. и взглянем на молодые, новорожденные этносы этого времени. Всекитайская империя Суй была ровесницей Арабского халифата. Пассионарный толчок VI в. четко прослеживается по географической оси от Хиджаса и Бахрейна на Аравийском полуострове, через Южную Персию и Синд (область на западе Индии) и далее через Южный Тибет и Северный Китай до Южной Кореи и Японии.

В Индии так называемая «раджпутская революция» опрокинула империю Гупта, покровительствовавшую буддизму, и Индия раскололась на множество мелких княжеств, связанных реформированной религией и обновленной системой каст. Маленький Тибет попытался стать великой державой, но захлебнулся в крови внутренней войны.

В Японии произошел переворот Тайка с последовавшими реформами, а в Китае в это время династии Суй и Тан вели себя подобно Омейядам и Аббасидам. В Х в. все отмеченные этносы испытали фазу надлома, который, например, в китайской историографии назван «периодом пяти династий и десяти царств». В отличие от халифата, Китай не распался на отдельные владения, но силу свою потерял и был вынужден примириться с потерей северных областей. Синхронность этногенезов до XI века – полная, но впечатление единства Всемирной истории может возникнуть лишь при сужении поля зрения историка до линии указанного пассионарного толчка.

Не только географические границы являются причиной того, что в одном регионе два-три этногенных процесса оказываются независимы друг от друга. Так, в интересующее нас «тысячелетие» в одном только Средиземноморском бассейне один за другим возникли три суперэтноса, Византия, халифат и «Европа», все названия условны.

И что же… Несмотря на постоянные пограничные войны, каждый из этих суперэтносов имел свою историческую судьбу, или, что то же самое, оригинальную культуру и линию развития. Возрастные фазы этногенезов не совпадали. Понятно почему: пассионарные толчки, их породившие, были различны и во времени, и в пространстве.

Таким образом, можно заключить, что на суперэтническом уровне доминирует ортогенное развитие – от негэнтропийного импульса (пассионарного толчка) до утраты инерции и перехода к гомеостазу, хотя при этом возможны грандиозные расширения того или иного суперэтнического ареала, причем кажется, что именно этот суперэтнос представляет собой «Всемирную историю», а прочие, еще не поглощенные – варварская периферия. Но это обман зрения, аберрация близости. Новые пассионарные толчки перетасуют этническую карту планеты Земля, энтропия разъест гипертрофированную систему, и ортогенные (прямолинейные) этногенезы потекут, как струи, по своим руслам, иногда соприкасаясь, но полностью не сливаясь, хотя политическое, а точнее, государственное единство может существовать и править на Земле. Ведь не мешала феодальная раздробленность средневековой Европе осознавать себя как суперэтническое единство «христианский мир», а единая административная система Китая династии Цинь не вызывала смешения маньчжуров с монголами, тибетцев с уйгурами и даже северных китайцев с южными. Закономерности этногенеза находятся в компетенции Природы.

Но как только возникает необходимость в подробном описании феномена этногенеза, что достижимо на уровне этноса, сразу оказывается, что факторов, на него воздействующих, много: это разнохарактерные межэтнические контакты и культурные влияния, экономические воздействия соседей и иногда метисация, в разных странах и разные эпохи имеющие отнюдь не одинаковое значение. Природные явления продолжают играть свою роль. Засухи подрывают хозяйство стран, но по-разному: на просторах степей и прерий – они катастрофичны, на берегах рек и на склонах горных кряжей – их влияние незначительно. Извержения вулканов губительны, но локализованы. Подъем уровней океана и внутренних морей, например Каспия, страшен для жителей окружающих равнин, но не оказывает существенного влияния на горцев. Эпидемии, тоже явления природы, иногда меняют расстановку сил при длительных войнах; это сделала «черная смерть» в XIV в., унесшая половину населения Англии и тем приостановившая Столетнюю войну на 30 лет.

А какие последствия приносят мысли, иногда мудрые, а иногда вздорные! Пропаганда манихейства в Европе возбудила альбигойские войны и разорение Лангедока. Доктрина ислама в упрощенной, и потому общедоступной форме спаяла культуры разных этносов от Атлантики до Гиндукуша. Ослабление халифата, разъеденного шиизмом, открыло дорогу тюркам-сельджукам, а развал «Священной Римской империи германцев» возвысил французскую корону, что, в свою очередь, повергло в прах папскую тиару, когда Святой престол был перенесен в Авиньон.

На этом уровне история каждой страны связана с соседними, и даже очень далекими, ибо причинные связи могут быть опосредствованы. И самым важным здесь является классификация этнических контактов, образующих наиболее заметные зигзаги истории. Пусть они не меняют грандиозных процессов этногенезов (генезиса суперэтносов), но для современников событий важны именно они.

Предел исторического исследования – суперэтнос, а за ним стоит изучение человечества как вида, что относится уже к биологии. А то, что называют обычно «Всемирной историей» – просто способ подачи материала, когда произвольно выбрана точка отсчета. Например: Западная Европа, в традиционных учебниках весьма условно делимая на Древнюю, Среднюю и Новую, а кругом – «дикость» или «отсталость»[25 - «Римский мир», сменившийся «Христианским», а потом «Цивилизованным» миром.]. Китайцы писали «Всемирную историю» тем же способом: «Срединное государство», а кругом «варварская периферия»[26 - Деление истории здесь более совершенное; по эпохам, условно обозначаемым названиями династий.]. Древние персы за начало отсчета принимали «Иран», где почитают Ормузда по учению Авесты, и противопоставляли ему «Туран» – царство Аримана[27 - Оригинальные сочинения до нас не дошли, но концепция сохранилась в трудах историков Х – ХI вв.: Табари, Балями и поэта Фирдоуси.]. В исторических книгах Библии такой же исходной точкой была Иудея.

Итак, само понятие «Всемирной истории» только литературный прием, впрочем, весьма удобный. Мы воспользуется им, избрав началом пространственного обзора низовья Волги и побережье Каспия. Это удобно, потому что отсюда обозрима Великая степь до Китайской стены – на востоке, – и до пограничного римского вала по Дунаю – на западе. На этот раз периферией будут именно цивилизации, что допустимо принципиально, так как выбор пункта обзора здесь, как и везде, произволен.

Но, кроме пространственных, есть временные границы. Линии развития редко бывают прямолинейными (ортогенными). Чаще они включают зигзаги, взаимно компенсирующиеся на длинных отрезках этнической истории, после чего обобщенная линия того или иного этногенеза будет отвечать предложенной схеме. Поэтому целесообразно как во «Всемирной истории», так и истории отдельных стран выделять особо интересные неортогенные эпохи – зигзаги – крупным планом. Для этносферы таким зигзагом будет генезис отдельного суперэтноса, а для страны (суперэтноса) – этнический контакт, фаза эгногенеза или стихийное бедствие. Соотношение степеней приближения при этом будет 1:5 в том смысле, что например, описание полутора тысяч лет, за которые прошел виток хуннского этногенеза и трехсот лет, за которые развернулась и загасла русско-хазарская трагедия, потребует не одинакового объема печатных страниц. Иными словами, изложение событий одного эпизода – контакта двух каганатов: Итильского и Киевского, – будет описано в пять раз подробнее, нежели завершенный процесс этногенеза.

Это соотношение оправдано сложностью, детальностью проблемы (зигзага) относительно общей (т.е. действующей на следующем таксономическом уровне) закономерности и должно строго выдерживаться в этнологическом исследовании; в противном случае решение проблемы не обнаружимо, а место ее во всемирной истории неясно. Бессмысленно писать историю Англии так же подробно, как биографию Черчилля, – никто не сможет ее прочитать. Но этническая история ставит проблемы различной сложности, и для их решения требуются все три уровня, как для постройки здания необходимы фундамент, стены и кровля, после чего возможна внутренняя отделка. Важно уметь находить правильно и последовательно выдерживать степень приближения. Только при этом условии можно надеяться, что цель этнолога будет достигнута.

8. Разочарование

Итак, для работы над этнической историей необходим обильный и проверенный этнологическими методами набор фактов. Обычно историческое исследование начинают с кодификации явлений, лежащих на поверхности, т.е. памятников той или иной культуры. На первый взгляд – это самый верный и логический путь.

Каждый этнос создает своеобразную материальную культуру, т.е. сумму орудий, предметов быта, оружия, и духовную – мировоззрение, стиль в искусстве, способ восприятия прошлого, характер фиксации знаний: либо письменность, либо устное обучение молодежи – фольклор. Кремневые орудия палеолита, обломки керамических сосудов, развалины жилищ, картины в музеях и рукописи в библиотеках наглядны и легко обнаруживаемы. Они показывают, что культуры разных стран и эпох были различны и более или менее оригинальны. Связи между культурами восстанавливаются на принципе их похожести друг на друга… и часто правильно. И тут у историка возникает соблазн подменить изучение этносов, людей, живших, творивших и погибавших, описанием памятников, т.е. вещей, сотворенных этими людьми. На первый взгляд, здесь должно быть полное соответствие, но на самом деле его вовсе нет. Молодой этнос использует изобретения своих предшественников. Градусная система отсчета пришла к европейцам из Вавилона, но генетической связи между французами и амореями нет. Форма металлических кинжалов не менялась весь железный век, ибо она оптимальна, а этносы сменялись неоднократно. И наоборот, свеча сменилась керосиновой лампой, а та – электрической за один век у совершенно разных народов. Это показывает, что творения рук человеческих – культура и явление природы – этногенез имеют разные характеры развития. Был Вавилон… и нет его; на месте Древнего Рима построен новый, по существу, другой город. Целые народы исчезли с лица Земли, а ныне процветающие когда-нибудь сменятся новыми. Конец и распад любой природной системы, в том числе и этнической неизбежен. Такова «Диалектика Природы»: жизни сопутствует смерть, а смерти – жизнь: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин. 12, 24). Но в истории культуры мы этой диалектики не видим.

В отличие от природы люди способны создавать только статические предметы, не имеющие способности видоизменяться и самовоспроизводиться. Растения и животные существуют в череде поколений; горы и реки – в постоянном, хотя, по людским меркам, медленном преобразовании. Горы вырастают вследствие тектонических процессов и становятся равнинами из-за денудации. Реки либо меандрируют и образуют террасы, либо прорывают глубокие каньоны. В этом их жизнь, измеряемая геологическими периодами. А пирамиды, Эйфелева башня, Парфенон или Венера Милосская – плоды человеческого сознания, и они не живут, хотя существуют веками, прежде чем окажутся разрушенными человеком или временем, превращающими их в прах навсегда.

Но современному цивилизованному обывателю они кажутся вечными. Возникает иллюзия постепенного роста процветания людей за счет беспредельных богатств Природы, которые только надо научиться от нее брать. Это называлось в XIX в. прогрессом.

Однако все теории культурного прогресса не могли бы существовать, если бы не игнорировали феноменов вырождения, ослабления и вымирания целых народов и распада их цивилизаций. Посмотрим на интересующую нас Евразийскую степь. О застойности степных этносов не может быть и речи, столь напряженными были смены событий, а вот была ли это эволюция, под которой понимается целенаправленное развитие с накоплением определенных признаков? Проверим.

В VIII в. до н. э. скифы появились в Причерноморье, разогнали местных жителей – киммерийцев, подчинили лесостепные племена земледельцев и продержались 500 лет. За это время они наладили товарное хозяйство, торговлю с Элладой, создали великолепное искусство, оригинальную культуру… и в III в. до н. э. стали жертвой сарматов, которые провели против скифов истребительную войну. Констатируем: развитие оборвано ударом извне.

Сарматы продержались около 700 лет: они пользовались гончарным кругом, торговали хлебом с Византией, завели тяжелую конницу – прообраз рыцарства… и были разбиты гуннами, продержавшимися около ста лет (370–463 гг. н. э.). Опять обрыв традиции.

Болгары победили гуннов, продержались около 200 лет (463 – около 660 гг.) и были разогнаны по окраинам степи хазарами, о которых пойдет речь особо, потому что даже след их потерян. А сменившие хазар половцы растворились среди окрестных этносов уже в XIII в. Где же тут эволюция и накопление традиций?!

А ведь «упадков» и регрессов культуры – не меньше, чем расцветов. Мы привыкли восхвалять научно-техническую революцию XX века, но забыли, что ей предшествовал чудовищный регресс европейской науки. Этот регресс наступил раньше, чем сломалась грандиозная система «Римского мира» (Pax Romana). Это заметно по исторической географии. Вместо трудов Страбона, Посидония и астронома Гиппарха изучается сочинение Гая Юлия Солина «Сборник достопримечательностей». Это популярная география, полная нелепостей, но распространенная в III в. в Римской империи и потом среди христиан раннего Средневековья.

В священных книгах евреев гуманитары VI–VII вв. находили указания на форму Земли. Несторианский теолог Феодор из Мопсуесты, теологические труды которого через сто лет после его смерти были осуждены на V Вселенском соборе, полагал, что Земля имеет форму диска, в центре которого находится Иерусалим, а кругом – океан, за которым царит вечная тьма и покоятся основания небесного свода.

Косьма Индикоплов и ученик Феодора Севериан придавали миру форму скинии. Выше неба помещалось вместилище вод[28 - Вернадский В.И. Избранные труды по истории науки. М., 1981, с. 111.].

В VIII–IX вв. космографы вернулись к старинному правильному учению о шарообразности Земли, но эта мысль была достоянием ученых, а прочие, в том числе творцы реформации XVI в. Лютер и Кальвин, вели борьбу с представлением о шарообразности планеты, опираясь на тексты из священных книг и логические рассуждения. К догматам христианства этот спор не имел отношения[29 - Там же, с. 113.]. Шел спор о преимуществе источника информации. Что главнее: тексты или наблюдения? Но откуда взялся такой жуткий регресс в науке, не имевший касательства к политике? Очевидно, упадок был закономерен и неизбежен. В.И. Вернадский справедливо указал, что «регресс науки связан с изменением психологии народа и общества, с ослаблением того усилия, той воли, которая поддерживает научное мышление… как поддерживает она все в жизни человечества»[30 - Там же, с. 75.]. Что же это за творческое усилие? Отчего оно возникает и почему исчезает? В XIX в. такой постановки проблемы не было, потому что не было способов ее решения. В XX в. они появились: системный подход Л. фон Берталанфи и учение В.И. Вернадского о биохимической энергии живого вещества биосферы. Эти два великих открытия позволили дать определение категории «этнос» и описать его как биосферный процесс – этногенез – закономерного изменения пассионарного напряжения в этнической системе.

Именно пассионарное напряжение поддерживает системные связи в этносе, обеспечивая его устойчивость и творческую активность. Если мы попытаемся найти место эпох упадка на кривой этногенеза, то обнаружим, что большинство из них относятся к последней фазе – обскурации, сопряженной не только с деструкцией этнической системы, но и забвением всего культурного наследия.

И наоборот, для роста пассионарного напряжения на первой фазе этногенеза, в подъеме, характерны эпохи сложения оригинальных культур: Каролингское возрождение в средневековой Европе, Танский период в Китае, Московская Русь времени Рублева и Феофана Грека. Но причина подъема культуры определяется не столько ростом пассионарного напряжения, сколько его уровнем. Ее расцвет возможен и на нисходящей ветви кривой этногенеза – в надломе и в инерционной фазе, т.е. при умеренных степенях пассионарного напряжения. Таковы итальянское Возрождение, Эллинизм, Ханьский период в античном и Минский период в средневековом Китае, эпоха Киевской Руси в славянском мире. Объяснение этому понятно. При очень высоких уровнях пассионарного напряжения – в акматической фазе – занятие наукой и искусством затруднено: пассионарный перегрев устраняет основное условие творческого процесса – отдохновение. При низких степенях – обскурации – остается слишком мало пассионариев, а без пассионарности, жертвенности возможно лишь сохранение традиции, и то не всегда.