Кроваво-красные бисквиты

– Вы не можете назвать имя? Почему? Потому, что не знаете его или по какой-то другой причине?

– По другой причине! – торопливо ответил кондитер.

– Я даже не представляю по какой и не осуждаю вас, нам всем иногда хочется показаться благородными. Но вы же понимаете, что женщина, перед которой вы так… – фон Шпинне замолчал, подыскивая подходящее слово, – необдуманно хвастались, может быть причастна к отравлению Скворчанского и всех остальных?

– Как? Как она может быть к этому причастна? – удивленно уставился на фон Шпинне Джотто. – Ведь это не яд!

– А как же дозировка? Вы говорили мне, что если этого снадобья подмешать много, то человек может и умереть.

– Я говорил ей, что яд очень сильный и достаточно одного золотника.

– Она знала, где хранится склянка со снадобьем и, самое главное, как она выглядит? Ведь, как я понимаю, на ней не было никакого пояснительного ярлыка. И в том шкафу, где склянка стояла, наверняка были и другие.

– Я показывал ей…

– Зачем? Достаточно было упомянуть, – проговорил начальник сыскной. По его тону было понятно, что ответа от Джотто он не ждет.

– Вы все равно не поймете.

– Да уж, куда нам… – ворчливо проговорил Фома Фомич, ни к кому не обращаясь, после чего деловито продолжил: – Подведем промежуточные итоги. Что мы имеем на сей момент: вы, господин Джотто, привезли из Италии афродизиак для своих личных нужд, так?

– Я это и не отрицаю.

– Идем дальше. Чтобы произвести на какую-то женщину впечатление, имя этой женщины нам пока неизвестно, вы показываете ей склянку со снадобьем и утверждаете, что это сильнейший яд. Как там его? Кантарелла. Предположу, что хвалились вы не столько наличием якобы яда, как тем, что вы находитесь в родстве с семейством Борджиа, поэтому-то у вас и оказалась отрава, сам герцог вам ее вручил. Ведь так?

Джотто молчал. Однако по его виду можно было понять, что начальник сыскной недалек от истины. Фон Шпинне тем временем продолжал:

– Потом спустя какое-то время склянка со снадобьем пропадает. Вы это обнаружили уже после отравления городского головы. И поскольку человек вы, я так думаю, неглупый, быстро сообразили, что женщина, перед которой хвастались, может быть причастна к отравлению.

– Но как она может быть причастна, если это не яд?

– Предположим, что это она, неизвестная нам пока женщина, похитила склянку со снадобьем. Чем она руководствовалась? Ведь, похищая снадобье, она думала, что это сильнейшая отрава. Возникает вопрос: а зачем ей яд? И почему пропажа афродизиака вас так всполошила?

– Меня это не всполошило!

– Мне даже кажется, я знаю, кто эта женщина, но об этом позже. А пока расскажите мне о вашем посыльном Марко.

– Марко? – кондитер выпрямился. – А что вас интересует?

– Да все. Кто он такой, откуда оказался в вашей кондитерской, охарактеризуйте его и, по возможности, полнее.

– С Марко что-то случилось? – насторожился Джотто.

– Господин Джотто, я интересуюсь всеми вашими работниками. А начал с Марко по той простой причине, что именно он в то злополучное утро принес отравленные бисквиты городскому голове. Ну и потом, как выяснилось, покупал в кухмистерской Кислицына вафельные рожки, одним из которых был отравлен нищий у Покровской церкви. Вот почему я интересуюсь Марко. Итак, кто такой Марко? И правду говорят, что он цыганенок?

– Да, это правда. Но он не отставал от табора. Ко мне год назад пришла его мать, у которой помимо Марко еще двенадцать детей, и попросила взять его в ученики. Сказала, что мальчик смышленый, грамотный, умеет читать и писать. Ну вот я и взял. И скажу честно, не прогадал. Он хоть и цыганенок, но другие мои работники ему и в подметки не годятся. Я думал сделать из него хорошего приказчика.

– Вряд ли у вас это получится, – небрежно бросил фон Шпинне.

– Все-таки с Марко что-то случилось! – сам себе сказал кондитер.

– Неприятности, которые произошли с Марко, случились уже после того, как вы попали к нам. Хотя здесь нужно еще разбираться…

– Ну так что с ним случилось? – в голосе Джотто появились настоятельные нотки.

– Он умер.

– Что?

– Да-да, вы не ослышались. Марко, из которого вы хотели сделать хорошего приказчика, умер.

– И как это произошло? – Лицо кондитера превратилось в маску. Одно из двух, либо он действительно близко к сердцу принял это известие, либо очень хорошо, качественно играл свою роль.

– Ну, как произошло? Странная, я бы даже сказал загадочная, история. Следователь Алтуфьев убежден, что это самоубийство. Марко отравился, предположительно, вашим снадобьем, потому что пропавшая склянка обнаружена возле его тела.

– Нет, этого не может быть! Я же говорил, что это не яд!

– А как же дозировка? Вы, наверное, забыли свои слова о дозировке?

– Нет, это средство, даже если его подмешать много, не действует быстро. Для того чтобы человек умер, нужно время, может быть, несколько дней…

– Вы хотите сказать, что его отравили чем-то другим?

– Всех отравили чем-то другим, – тихо проговорил Джотто. – И почему вы, господин полковник, решили, что это самоубийство? Может, его отравили?

– О, да вам нужно не пончики выпекать, а служить в полиции, господин Джотто, – заметил с легкой иронией начальник сыскной. – А потому самоубийство, что Марко оставил после себя предсмертную записку, в которой признался в отравлении Скворчанского, кухарки и нищего на паперти Покровской церкви. Вы ведь знаете почерк вашего посыльного?

– Да! – кивнул Джотто.

– Значит, легко можете его опознать. Вот, взгляните! – Фома Фомич вынул из папки предсмертную записку. – Вам видно оттуда?

– Да, я хорошо вижу!

– Но я все-таки подойду. – Начальник сыскной вышел из-за стола и поднес записку Джотто, однако в руки отдавать не стал. – Итак, посмотрите внимательно и скажите: это писал Марко?

Было не совсем понятно, для чего фон Шпинне понадобилось это опознание почерка. Он ведь и без того знал, что предсмертную записку Марко написал кто-то другой. Кондитер долго смотрел, потом поднял на Фому Фомича глаза, в которых тот заметил слезы, и утвердительно кивнул.

– Что значит ваш кивок? – спросил начальник сыскной.

– Да, это его почерк.

– Вы уверены?

– Уверен! – спокойно ответил Джотто, прямо и открыто глядя в глаза Фоме Фомичу.

«А ведь я бы ему поверил, если бы точно не знал, что эту записку написал не посыльный. Ох и хитер же итальянский кондитер, ох и хитер!» – подумал начальник сыскной, а вслух сказал:

– Ну, вот теперь все встало на свои места. А то я терялся в догадках: Марко написал, не Марко, но если вы говорите, что это его почерк, то теперь мои последние сомнения улетучились. Но для того чтобы ваше опознание имело юридическую силу, у меня к вам будет большая просьба: написать все это на бумаге. Подсаживайтесь сюда, к этому столику. Вот вам листок и ручка, пишите.