Утопи свои обиды

Родина предков – это, конечно, идея интересная. А что тут такого? Вон, все бегут из России – евреи в Израиль, немцы в Германию, да и греки не отстают. Быть патриотом – ныне занятие малопочтенное, и в цене лишь то, что приносит доход. Есть, конечно, люди, которые умудряются продавать свой патриотизм, но для этого нужен совсем иной склад характера, не такой, как у Ники. Он бы давно уже отбыл в Грецию, да и родители не возражали, но был прагматиком и понимал, что ехать без гроша в кармане глупо. Израиль, Америка, Германия – там хотя бы можно пошустрить и что-то придумать, а вот Греция с её вялой экономикой и безработицей… Нужно сделать задел ещё до отъезда. Но как, он не мог сообразить.

Да и посоветоваться не с кем. Разве что с Хамидом, богатым иорданцем, частенько наведывающимся в Москву по коммерческим делам и каждый раз приглашающим Нику для переводов днём и увеселительных мероприятий вечером. Нике нравился этот почти европейского вида человек, не чурающийся выпить в тёплой компании, а что касается девочек, то он вполне мог дать фору неутомимому греку. В отличие от остальных арабов, скуповатых и придирчивых, он был хлебосолен и щедр, и Нике очень нравилось, когда за помощь в успешных деловых переговорах сверх обещанной суммы он выдавал приличные бонусы. Занимался Хамид экспортом автомобилей, а в России закупал дешёвые запчасти к ним. Бывал он в Москве часто, и, в конце концов, между ним и Никой установились отношения почти братские: перед выездом он всегда звонил Нике, и тот мчался в аэропорт встречать друга, а те несколько дней, что Хамид проводил в Москве, он почти не отпускал его от себя. Несколько раз Ника в порыве откровенности даже делился своими планами отъезда на историческую родину. Хамид внимательно выслушивал его, кивал головой, непонятно, одобряя или нет, но до поры до времени ничего не говорил. А однажды всё-таки сказал:

– Понимаю, брат, твоё желание жить среди соплеменников – это достойное желание. Глупо изображать из себя страуса и прятать голову в песок, потому что родине, как и женщине, нельзя лгать – она это обязательно поймёт и осудит тебя. Но сам себе ответь на вопрос: где всё-таки твоя родина? Там, где могилы далёких предков, или там, где тебе хорошо сегодня?

Ника сразу обратил внимание, что Хамид проговорил эти слова без своей обычной усмешки, а серьёзно и даже как-то сурово. В тот раз Ника ничего не ответил, потому что и сам не знал, что сказать.

А когда дела пошли совсем плохо, и кроме редких заказов Хамида больше не стало никаких других источников заработка, он твёрдо решил, что уедет, и в самом деле отправился в греческое посольство за визой. Оформление прошло быстро, и только когда в паспорте появился заветный штамп, Ника всерьёз задумался о своей судьбе. Слова Хамида постоянно всплывали в памяти, он прокручивал их в голове, перекатывал во рту, словно камешки, и пытался отыскать спасительную фразу или хотя бы слово, чтобы успокоить себя и утвердиться в правильности выбора. А уверенности как не было раньше, так и не было сейчас.

Чего он добился в жизни к своим тридцати годам? Чем он может быть интересен и полезен людям, жить среди которых собирается в будущем? И как собирается вообще жить? Памятью о могилах предков? Кто его предки – Гомер, Аристотель, Сократ? Глупости какие-то… Ему и в России, по сути дела, неплохо живётся, а настоящие предки его похоронены там, где живут родители. Но здесь день ото дня становится хуже. Нет, он никогда не опустится до работы на стройке или за прилавком. Прозябать на нищенское пособие безработного – вообще уму непостижимо. Нужно что-то предпринимать, и если тут не получилось, то необходимо перебраться туда, где всё можно начать с чистого листа…

И хоть эта мысль была ненадёжной и зыбкой, он ухватился за неё, как за соломинку, и стал раздумывать дальше – как употребить свою энергию и предприимчивость уже в Греции. Так ничего и не решив, Ника успокоил себя тем, что время покажет, на что он способен, а случай, о котором он не переставал мечтать, обязательно подвернётся. Он в этом абсолютно уверен. Единственное, что необходимо, это быть жёстким и настырным, и если понадобится, то пойти по головам. Иначе ничего не добиться.

Переезд в Грецию прошёл быстро и без потрясений, которые всегда испытывают эмигранты поначалу в новой стране. Деньги у него пока были, и он даже прикинул, что их хватит минимум на полгода беззаботной жизни, а за это время он обязательно что-то придумает. Переводчики везде требуются, а он прекрасно знает английский, арабский, да и русский наверняка может понадобиться, ведь всё больше богатых туристов из России приезжает греться на ласковом греческом солнышке, сфотографироваться на фоне легендарных руин, расстаться с тысячей-другой баксов…

Он даже позвонил по международному телефону Хамиду, чтобы напомнить о себе и, на всякий случай, прощупать, не потребуются ли его услуги здесь, в Греции, однако иорданец на этот раз разговаривал с ним сухо и без интереса. В итоге Ника понял, что никаких проектов в Греции у приятеля нет, посему и сам Ника ему больше не интересен.

– Чёртовы арабы! – ругался он, сидя на открытой террасе пирейской таверны рядом с домом, в котором снимал комнатку поначалу. – Относятся к тебе хорошо лишь до тех пор, пока ты им необходим. А потом плюют на тебя, как на паршивую собаку! Ничего, запомним это и ответим при случае тем же. Хотя… как бы я на его месте поступил? Продолжал бы общаться с тем, кто мне уже абсолютно не нужен? То-то и оно.

И хоть он больших надежд на Хамида не возлагал, понимая, что здесь у него уже нет таких возможностей, как в Москве, всё равно было обидно. Хотелось верить, что они друзья, а выходило, что никакой дружбы между ними никогда не было.

Со временем Ника позабыл свои обиды. Вокруг него было столько нового и интересного, в чём ещё предстояло разобраться, что дух захватывало. Поначалу ему казалось, что для него, грека, не будет никаких проблем в общении с соотечественниками. А вышло совсем иначе. Соотечественники были шумными и восторженными, как дети, сентиментальными и бесконечно говорливыми. Первое время Ника наслаждался открытым общением на родном языке, но скоро стал уставать от пустого, ни к чему не обязывающего трёпа. Самое лучшее время для него было – послеобеденная сиеста, когда улицы пустели, и можно спокойно посидеть в полупустой таверне, лениво потягивая через соломинку фрапэ – кофе со льдом и сахаром. Он размышлял и всё никак не мог понять: почему никто из окружающих его людей даже не задумывается о завтрашнем дне? Все просто существовали – кто-то побогаче, кто-то победней, и никого не заботило будущее. Если завтрашний день будет такой же, как сегодняшний, который похож на вчерашний, то и в будущем вряд ли что-то изменится, – а значит, стоит ли нарушать годами заведённый распорядок вещей? Зачем мудрить?

Нике не хотелось становиться обывателем. Ему даже не хотелось этого сладкого ленивого послеобеденного ничегонеделанья, ведь он знал, что где-то идёт совсем другая жизнь – полная приключений и встреч с интересными людьми, открытиями новых стран и романов с прекрасными женщинами. То есть то, о чём он не переставал мечтать. А здесь тупик, в котором можно навсегда завязнуть.

Целый год он искал работу переводчика, но так ничего приличного и не нашёл. Почти все здесь говорили на сносном английском, русский тоже понимали многие, а арабский, может, и требовался где-то, только найти такое место не удавалось. Время шло, но для него, казалось, оно остановилось. Растратив почти все сбережения и почувствовав, что так можно скоро оказаться и на улице, Ника устроился в небольшую туристическую компанию, которая принимала и развозила по отелям и экскурсиям туристов из заграницы. Как правило, его отправляли сопровождать русскоговорящие группы, и это давало достаточно стабильный доход, на который он смог снять уже более приличное жильё в районе, где обитают люди среднего класса.

Жизнь потихоньку налаживалась, но не этого ему хотелось. Он ждал случая, который в корне и сразу перевернёт это скучное и сонное до вывиха скул существование. Даже женщины, которых он изредка приводил домой и оставлял до утра, не доставляли ему прежнего удовлетворения. То ли возраст давал себя знать, ведь он был уже не двадцатилетним жеребцом, не пропускавшим мимо себя ни одной юбки, то ли пора было и в самом деле обзаводиться семьёй, но вот этого-то он как раз пока не хотел. Завести семью – это погрузиться в ежедневные хлопоты и, по сути дела, примириться с существующим порядком вещей. Тогда не останется ни времени, ни сил на что-то большее.

Каждый раз, когда женщина, утомившись, засыпала, он долго не смыкал глаз, лежал и глядел в потолок, выкуривая одну сигарету за другой, и ему в этой комнате становилось неприятно, будто он вторгся в чью-то чужую незнакомую жизнь. Стены, мебель, ваза с фруктами на столе, пепельница с окурками у кровати – всё это становилось незнакомым и враждебным. Одиночество и жалость к себе тяжёлыми дымными клубами обволакивали его, ведь ничего другого этот неласковый мир предлагать ему пока не собирался. Да, этой жизнью можно кое-как жить, но… хочет ли он этого?

Утром он выпроваживал подругу и бежал встречать автобус с новой группой из аэропорта. Весь день катался по туристическим объектам, переводил стандартные фразы экскурсоводов, и не оставалось у него времени на размышления. Однако к концу дня, когда работа заканчивалась, он нехотя возвращался домой, где на него с новой силой обрушивались одиночество, от которого не спасал ни коньяк, ни анисовая водка. Сидеть в таверне, тупо следить за бесконечным баскетболом на экране подвешенного к потолку телевизора и беседовать о каких-то пустяках с завсегдатаями ему надоело до чёртиков.

Он рассматривал своё лицо в зеркале и печально отмечал, что прежнего румянца уже нет, в глазах исчез всегдашний юношеский огонёк, а в мохнатых бровях, сросшихся на переносице, появились первые сединки. А ведь ему ещё и пятидесяти не стукнуло! Он и сам не заметил, как в бесплодных мечтах прошло время, которого, как ему казалось, впереди немало. Он по-прежнему ходит энергичной походкой уверенного в себе человека, не знает отказа у дам, на которых положил глаз, и многие знакомые завидуют его независимому положению. А что – у человека постоянная работа в туристическом бизнесе, на котором не отразится никакой кризис, никому ничего он не должен, а если нет пока семьи, так всё зависит только от его желания. Что ещё надо для спокойного и уверенного существования?.. То-то и оно, что, на первый взгляд, есть у него всё, что нужно обывателю, а на самом деле нет главного…

Что касается дам, которых он с завидной регулярностью укладывал себе в постель, то и здесь он почувствовал некоторые перемены. Перестали ему нравиться юные и румяные девицы, пока что неопытные в любовных утехах, зато очень быстро постигающие с ним высокое постельное искусство. О чём с ними говорить, если в их юных глупых головках только безудержный секс, большей частью почерпнутый из порнушек, компьютерные игры и фильмы с монстрами и целлулоидными героями? Ну, ещё несколько евро, обещанных этим мрачноватым загадочным дядькой! Ника и сам не заметил, как ему стали больше нравиться женщины среднего возраста, не такие поспешные в любви, но более обстоятельные и постигшие ещё до встречи с ним таинства чудесных и сладких любовных игрищ…

На эту женщину он обратил внимание, когда сопровождал группу, приехавшую откуда-то с Урала. Как всегда, он находился рядом с гидом, заученно переводил его слова, почти не вслушиваясь в них, и безразлично поглядывал на туристов с их фотоаппаратами и кинокамерами. Каждому не терпелось сняться на фоне великих эллинских древностей, взять на память камешек от руин Парфенона, погладить ладонью величественные колонны, простоявшие столько тысячелетий. Лишь эта женщина скромно стояла рядом с гидом, вслушиваясь в гортанные звуки греческой речи, а потом поднимала взгляд на Нику, который жестом останавливал гида и не столько переводил, сколько сам рассказывал о достопримечательностях, про которые уже знал не меньше университетского профессора.

Наконец, экскурсия подошла к концу и туристам дали время самостоятельно побродить вокруг, а Ника вместо того, чтобы идти с гидом пить кофе, пошёл рядом с этой женщиной, которая, оказывается, была в поездке совершенно одна и с удовольствием приняла в спутники симпатичного переводчика.

Сперва они гуляли молча, а потом Ника поинтересовался:

– Как вас зовут?

– Светлана, – охотно ответила женщина. – А вас?

– Никос.

– Красивое имя. – Женщина замолчала, а потом сказала: – Здесь всё красивое – и города, и природа, и небо, и люди…

– Вы в этом уверены? – усмехнулся Ника. – Ведь вы так мало ещё видели Грецию.

– И всё равно мне здесь нравится. Не то что у нас…

– Хотите, Светлана, – вдруг решился Ника, – мы с вами поедем в Пирей – я там живу, – увидите порт, а вечером поужинаем в рыбном ресторанчике. Туда туристов почти не возят, но там посмотрите, как живут простые греки…

– А можно?

– У вас сегодня после обеда свободное время. Вот и поедем. У меня машина возле отеля…

Обедали Ника вместе с туристами. Но со Светой они сидели за разными столиками. И лишь когда старший по группе объявил, что после обеда все могут отправляться по магазинам и на прогулку, но к утру чтобы были, как штык, на завтраке, Ника подошёл к Светлане и заговорщически шепнул:

– Ну, едем? Я вас украду незаметно, чтобы никто не заметил.

– А если меня хватятся?

– Скажем, – Ника широко улыбнулся, – что вас брал в заложники Усама Бин-Ладен! А потом отпустил…

14

    Израиль, Сентябрь 2011

Очнулся я оттого, что в нос ударил какой-то резкий и неприятный запах, от которого защипало в переносице, потом стали слезиться глаза, но дотянуться руками до лица я не смог. Зато это привело меня в чувство. Мне хотелось поправить съехавшие набок очки, но и этого сделать не удалось, потому что руки мои оказались связанными. Кроме того, на меня навалился один из амбалов, ворвавшихся в мой дом, и сидели мы с ним на заднем сидении автомобиля, быстро несущегося по центральной улице города.

– Э-э, ребята, что происходит? – попробовал я возмутиться, но тот, который вёл машину, а ранее врезал мне ребром ладони по загривку, угрожающе покрутил кулаком в воздухе, и я тотчас успокоился. Вероятно, рукопашный бой был образом его жизни, и пересекаться с ним на его территории мне лишний раз не хотелось. Да и в шахматы с ним я не сел бы играть…

Глянув краем глаза на пузырёк с нашатырём, который совали мне в нос, чтобы привести в чувство, я несколько успокоился. Если обо мне так любезно заботятся, то убивать в ближайшее время наверняка не станут. И на том спасибо.

Мельком я поглядывал в окно, стараясь запомнить дорогу, по которой мы ехали, потом сидящий рядом это заметил и погрозил пальцем. Правда, мы уже свернули в какие-то незнакомые переулки и принялись там петлять, так что при всём моём желании маршрут похитителей я бы не запомнил.

Постепенно из района, застроенного многоэтажными высотными домами, мы выбрались в тихий район вилл, и это почему-то меня несколько успокоило. Если мне и предстоит общаться с кем-то, то это хоть не будет голь перекатная, у которой в кармане вошь на аркане. С человеком состоятельным, обитающим на вилле, возможны всякие джентльменские варианты развития событий…

Но для чего им понадобилось с таким шумом и грохотом извлекать меня из квартиры? Ведь мордоворотам достаточно было просто постучать в дверь – неужели я не открыл бы? Не уверен, что согласился бы прокатиться с ними, если бы они вежливо попросили меня, но в любом случае всё прошло бы без высаживания двери. Что им всё-таки надо от меня? Да поинтересуйся они по-хорошему, чем я занимался до встречи с ними, разве я бы запирался? Тем более, я не давал Давиду обещания хранить тайну. Я и без нажима рассказал бы, что видел своими глазами и что делал потом. Про звуковую пушку и чихание, даже про поездку в банк – а что я ещё могу сказать? Кошелёк со стодолларовой купюрой и ключом от ячейки я благоразумно выложил дома, так что…

Я и не заметил, как мы остановились у невысокой калитки у какой-то виллы, и амбал, сидевший за рулём, вышел из машины и скрылся в доме. Спустя некоторое время вернулся и помог вытащить меня наружу. По-прежнему не говоря ни слова, меня повели к калитке.

И тут я рассвирепел: мало того, что я в трусах и майке, так эта публика, похитив меня, не удосужилась прихватить тапочки, которые стояли на видном месте в прихожей. Согласитесь, очутиться в незнакомом месте в исподнем и босиком да ещё без гарантий вернуться к своей одежде в ближайшее время, не очень большая радость. Вряд ли стоит рассчитывать на то, что гостеприимные хозяева выдадут мне какие-нибудь подштанники, рубаху и сандалии.

Амбал, давший мне по голове, почувствовал моё недовольство и впервые за всё время прорычал на иврите, стиснув зубы:

– Веди себя спокойно, и всё будет хорошо!

– У меня есть выбор? – огрызнулся я.

– Конечно, нет! – криво усмехнулся амбал и подтолкнул меня к дверям виллы, резким толчком пропихнул внутрь, а сам остался снаружи.

Являться на виллу к людям – как я успел разглядеть – довольно небедным в неглиже и босиком это моветон. Не сказать, чтобы я всегда по жизни придерживался этикета, но для меня это было крайне неприятно. Правда, притащили меня сюда против моей воли, так что господам, владеющим виллой, придётся беседовать со мной таким, каков я есть, – раздетым, не очень качественно вымытым в душе и с гадким запахом изо рта, ведь зубы я так и не успел почистить. А если ещё учесть, что я незаслуженно получил по шее, то и любезничать с ними незачем. Не заслуживают они этого.