Закон обратного отсчета

– Не был, – соглашается Джен. – Но каждый день рискую залететь.

– Тебя никто не заставляет это делать, – психанув, Джа выключает телек. – Тебя даже никто не просил это делать. Ты сам вызвался. И схему сам придумал. И дом этот сам выбрал. В котором я теперь сижу как болонка на привязи, даже в бар с девчонкой не выбраться.

– Тебя кто-то наручниками к батарее приковал? – злится Джен. В горле пересохло. – Дай глотнуть. Пожалуйста.

– На кухне возьми. Привык, что все тебе поднесут, подадут и поделятся.

– Да пошел ты, – в сердцах бросает Джен, вскакивает с дивана.

Он идет на кухню, достает банку пива из холодильника и выходит во внутренний двор, схлопотав по лицу сиренью.

Скрипящие лампы осветили железное царство Джена. Он не мастак копаться в отношениях, механика гораздо проще. Однозначнее. Для ее починки достаточно замены деталей. А в людях что заменить? Чтобы совсем не развалиться.

– Привет, красавец, – здоровается Джен с Днепром. – Ну как, посмотрим, что не так с твоей трансмиссией?

Байки никогда не возражают. Правда, иногда показывают характер от недостатка внимания, зато избаловать или перезаботиться о них невозможно. Самые благодарные друзья на свете.

Джену за счастье сменить футболку растянутой, заляпанной солидолом и маслом майкой. В ней даже не потеешь, благодаря прорванной по всему пузу «вентиляции». Еще б можно было копаться в железе без перчаток, но руки такого издевательства не выдержат.

Обычно Джена напрягает безжизненная тишина в гараже. Джа и магнитолу-то ему подарил, чтобы отмазаться от частных гитарных концертов. Но сейчас Джен меняет диск за диском, перебирая внушительную дискографию, пока, плюнув на попытки попасть музыкой в настроение, не выключает магнитолу совсем.

– Нам и уличный шум сойдет, правда? – уговаривает он Днепр и, придвинув подставку с инструментами, садится перед байком.

Найти проблему, оказывается, непросто. Внешне механика выглядит идеально, и детали все стоят оригинальные, но неисправность проявляется снова и снова. Джен уже готов сдаться, бросить строптивый байк до завтра, чтобы утром взглянуть по-новому, на свежую голову, когда в воротах появляется Джа.

– Я тебе не помешаю? – Джа упирается плечом в косяк и его правой руки не видно, но снизу из-за угла заметна дека Кремоны.

– Нет, – мотает головой Джен. Откидывается назад и двигает поближе старый винтовой табурет. – Ой, только протри его, сейчас тряпку найду.

– Да пофиг, – отмахивается Джа. – Этим джинсам уже ничто не страшно.

Его радость от перемирия выдают слишком резкие, неуклюжие движения. Усевшись, Джа крутится на табуретке, подгоняя высоту, устраивает на бедре гитару.

– Заказы, пожелания?

Джен запрокидывает голову, задумавшись.

– А давай нашу!

– Только, чур, на два голоса, – хитро подмигивает Джа и, дождавшись согласного «идет», берет первые аккорды «Глаза тигра».

3.

В горле до сих пор стоит горькая муть и вязкий запах горящей плоти.

Это психологическое, на самом деле Джен и дымом-то не надышался. В этот раз пожарные приехали раньше, а они с Джа опоздали настолько, что вместо покосившегося сарая на выезде из города застали пылающий факел и дымный столп поверх рассветного горизонта. С высоты холма было видно, как пожарные кренятся назад от водяного напора брандспойтов. Тушившие и не подозревали, что внутри горит человек. Хорошо, хоть не заживо.

Тошнотворная вонь – фантомная, подсказанная Джену памятью. Он до сих пор различает чад от паленых волос и ногтей, хотя прошло три часа, уже окончательно рассвело, а вторая стопка водки льется по горлу водой.

– Бляди! – выдыхает Джен, жмурясь. И, как приучил один из сослуживцев, переворачивает стопку вверх донышком.

В баре никого. Все нормальные люди отсыпаются по домам, даже те, кого выволокли под утро. Владелец заведения – отставной подводник Борис «Коса» – мается бессонницей, потому двери бара и открыты. На ранних посетителей обычно докучливый хозяин внимания не обращает. Выставил бутылку с двумя стопками и забил, елозит мокрой тряпкой по соседним столешницам. Солидное пузо не дает ему согнуться, приходится бегать вокруг столов, чтобы дотянуться до каждого края. А знаменитая хлипкая косичка мотыляется с одного плеча на другое.

– Как зачастили, суки, – зло шипит Джа. – Третий раз за неполную неделю, это же полный пиздец!

– Ты ничего нового не заметил? – Джен вновь переворачивает стопки и наполняет так, что несколько капель проливаются через край. – Может…

– Нет, – прикусив губу, Джа мотает головой и глядит сквозь наполовину завешанное парусиной окно на перекресток. Светофор дружелюбно моргает зеленым. – Ничего странного, все как обычно. Слушай, – он переводит взгляд на друга, и поднятая Дженом стопка замирает напротив кадыка. – Может, я не все вижу, или мы что-то пропускаем? Может… да не заводись, дай скажу!

– Нечего тебе там делать, – рычит Джен. И, наплевав на дурную примету, стучит стопкой о стол, не пригубив. Хорошо, что бар пуст, а Косе начхать на дебоши, как орудовал шваброй возле эстрады, так и продолжает. Но подпитывать лишние уши ни к чему, и Джен гасит вспышку. – Мне твоих истерик с прошлого раза хватило.

– Не было никаких истерик.

– Конечно. И несколько ночей подряд просыпаться от воплей – это в порядке вещей.

– Проехали, – дергается Джа. Опрокидывает в себя водку, морщит нос, задержав дыхание. – О, смотри, кто-то портрет Биби Бьюэл разгрохал. Наверное, вчера «Икстерск Доллс» играли. Помнишь, как у них басист скачет? Поди налетел на косову «стену почета».

Нет, не проехали. Джа может и мнит себя достаточно хитрожопым, чтобы уйти от разговора и сделать все по-своему, но Джен эти штучки раскусывает на раз.

– Джа, когда ты уймешься?

– Что? – пальцы гладят клепки на митенках, и глаза чистые-чистые, честные-честные.

Так бы и врезал в воспитательных целях.

– Когда ты просто примешь, что это… дар этот у тебя есть и перестанешь копаться? Думаешь, будет лучше, если допрыгаешься? Хочешь сдохнуть молодым?

Сейчас главное не перегнуть. Достучаться до инстинктов, минуя разум. Потому что разум Джа – болид, ушедший в занос: и тормозить бесполезно, и управлять невозможно.

– Джен! – он складывает на стол локти, наваливается грудью, окунув концы волос в пустую пепельницу, скучающую на столе. У него горят глаза, сохнут губы и это – первые признаки провала. – Все не просто так. Все можно объяснить, если разобраться. Вот смотри, – Джа откидывается на стуле и доказывает наполовину шепотом, наполовину жестами. – Люди дохрена чего объяснить не могли, от молний до всяких болезней. И на что списывали? Гнев Господень, кара небесная, Зевс с облаков хуевертит – срочно вали барана, закалывай девственницу. Ну, или какие там ритуалы были? А все оказалось физическими и химическими законами. Так? И со мной то же самое! Я как-то завязан на этих людей, на космос, на астрал, на Вселенский коммутатор – называй, как хочешь. Но, Джен, поверь, между мной и жертвами есть какая-то связь. И между самими жертвами тоже. Должна быть!

– Жертвами?

– Ну чего ты улыбаешься, Джен? Да-да, знаю, мы их уже расспрашивали. И следили за ними, и как ты в городской архив лазил ночами, я тоже помню, но… Думаю, мы не там искали. Слушай, ты ведь помнишь про пиковый туз у пиратов?

– Ты про черную метку?

– Именно! Она ж для пиратов была как обещание «ты скоро сдохнешь, червь гальюнный, и порвут твою жопу на щупальца осьминога».

– Джа, ты надрался или совсем сбрендил?

– Никто не сбрендил. И не надрался. Пей, давай.

Джен послушно опрокидывает в себя водку, занюхивает кожаным воротником и морщится, царапнув по носу зубцами молнии. Все-таки надо было заказать еще по паре бутербродов.

– Так вот, про пиратов, – Джа хватается за бутылку, деловито разливает по стопкам остатки. Ровно, будто в мензурки. – Что если Бог, космос, Коммутатор каким-то образом наметил этих людей? И я вижу именно намеченных. И иду за ними, как охотник, когда приходит время. Вдруг, на каждом из нас стоит отпечаток, когда и как мы умрем? Вдруг я вижу тех, на ком написано «его убьют так-то и так-то».

– Хиромантия какая-то, – бурчит Джен.