Закон обратного отсчета

– Спасибо, – выдавливает девчонка. Задыхается на последнем слоге, когда Джен касается голой лодыжки, перерезая веревки, и ее ужас пересекает ту незримую черту, за которой уже не думаешь о том, что будет, а на то, что есть, смотришь, как в экран телевизора, и все будто не с тобой, боль будто не твоя. – Вы меня убьете?

– Нет, конечно, – Джен доходит до угла и разворачивается, двигается вдоль смежной стены, высвечивая на полу маленьким желтым кругом фонарика битые стекла и окурки. А вот и он. Диск, зарытый затупившимися зазубринами в пыли. Теперь вычислить Джена у ментов гораздо меньше шансов.

– Тогда почему не отпускаете?

С виду ей и двадцати нет, для такого возраста воображение – жутчайший из врагов. Оно не ограничится парой версий, и каждая последующая будет извращеннее предыдущей, под стать закаленному мужеству. Как с фильмами ужасов, чем больше их смотришь, тем витиеватей сюжет нужен для испуга.

Она никогда не перестанет бояться. Даже повзрослев.

– Сейчас я закончу и помогу тебе выбраться.

Джен откапывает из-под сопрелой травы консервную банку, поднимается, отряхивает испачканные на коленях штаны.

– Лучше не смотри.

Девчонка всхлипывает, жмурится, но молчит, пока Джен, вернувшись к трупу, проводит зазубренными краями по линии пореза и бросает новое орудие убийства туда, где нашел свою звездочку.

– Сейчас я тебя развяжу и помогу выбраться из подвала так, чтобы никто не видел. Ты завернешь за угол и только потом позвонишь в полицию. Договорились?

Девчонка яростно кивает, по-прежнему не глядя на своего спасителя. Пока Джен перерезает веревки на руках, ее бьет дрожь.

– Послушай, – Джен разворачивает ее на кресле к себе лицом. – К тебе я успел, но если меня заберет полиция, другим таким же девчонкам я помочь не смогу. Поэтому, когда тебя попросят меня описать, придумай что-нибудь, на меня совсем не похожее. Хорошо? И когда будешь рассказывать, всегда смотри влево и вверх.

Девчонка впервые поднимает на него растерянный взгляд.

– Повтори, – мягко требует Джен.

– Влево… и вверх?

– Да, правильно. Ты ведь правша, да? Значит, влево и вверх. Так смотрят, когда вспоминают что-то, и тебе поверят. Хорошо? Ты сделаешь как я прошу?

Она кивает.

– Отлично. Теперь давай выбираться.

Джен помогает ей встать, затекшие ноги плохо слушаются, каблуки подворачиваются при каждом шаге до маленького окошка с рассохшейся рамой. Джену сказочно везет – на узкой дороге за домом ни машины, ни пешеходов, только из соседнего двора доносится бой расстроенной гитары. Подсадив девчонку, он помогает ей вылезти в окно и, подтянувшись, выбирается следом.

– Что ж ты стоишь? Беги домой!

Девчонка медлит, шепчет одними губами: «Спасибо» и пятится, словно боится повернуться к подвалу спиной.

– Беги, – торопит Джен. И она, неловко махнув рукой, наконец, отворачивается, прихрамывая, бежит к дороге. Джен дожидается, пока она минует полпути, и бегом возвращается к мотоциклам.

– Наконец-то, – встречает его Джа.

– Стрелять пришлось. – Джену не обязательно вдаваться в подробности.

Они синхронно подпрыгивают на кикстартерах, синхронно срываются с места. Вой полицейских сирен настигает их на соседней улице, и приходится свернуть с асфальтированной дороги во дворы, чтобы не попасться ментам на глаза. Мало ли – запомнят.

В доме совсем темно и тихо. Душно.

Как ни старался Джен сдержать аномальную жару за стенами дома, духота все равно просочилась сквозь прогретый июлем кирпич и расползлась по белым обоям, пропекла старую мебель, разве что стекла окон не расплавила. Два напольных вентилятора в углах гостиной бессильно мелют лопастями, стонут жалобно от круглосуточной работы.

От перегрева опускаются руки, нет ни сил, ни воли даже подняться на второй этаж, чтобы принять душ после поездки. Джен распластался на своем диване в чем был, в бок упёрлась рукоять финки, лезвие метательного прижалось к бедру, хорошо, что кожа многоножен достаточно крепкая, чтобы не пропустить сквозь себя острую сталь.

Джа включил телек, выставил звук на полную и поплелся в кухню. Похоже, и у него вся агрессия вышла с потом.

– Ну давай, скажи это! – доносится из кухни, перекрикивая орущий телек.

– Что сказать?

– Ой, да брось, ты же с первой минуты только и ждёшь, чтобы ткнуть меня носом.

Джен открыл один глаз. Джа уже сидит на диване, в одной руке запотевшая банка пива, на другой – свежий синяк чуть выше локтя. Все-таки саданулся, пока собирались.

– Куда ткнуть? – переспрашивает Джен слишком тихо, и Джа, схватив пульт, отрубает звук совсем.

– В то, как бы я встрял, грохнись в отключке перед этой девчонкой.

До Джена не сразу доходит, что пророк вещает о хозяйке Днепра, с которой пофлиртовал перед самым приступом. Джен и думать о ней забыл, как о бесполезной детали сложного дня.

– Ничего я такого… – взгляд скользнул по телеэкрану. – Ну-ка включи звук!

Джа нажимает кнопку, и в комнату врывается новостной грохот.

«… следствию пока не удалось определить мотив преступления. Задержанный отказывается говорить и не признает вину. По его словам, день будто вырван из памяти…»

– Это который? – спрашивает Джа.

Увидеть зверя пойманным удается редко. Если успели, либо Джен разбирается с гадом на месте, либо нападение не вызывает у прессы жадных спазмов. Если же опоздали, убийц, как правило, не находят.

– Если убийство было в мае… В мае у нас выезда четыре было. Это или парень в котловане у новостроек или женщина на Северной улице.

– Говорят, в частном секторе нашли.

– Значит, она.

На экране – растерянное, затравленное лицо человека, вспоровшего мать троих детей от пупка до горла. Сначала он перерезал ей связки, чтобы не смогла кричать, а затем разделал прямо во дворе ее же дома. Теперь этот человек умоляет правосудие помочь ему, уверяя, что не понимает, как смог совершить такое.

– Убедительно под психа косит, – признает Джен.

Джа передергивает плечами.

– Лучше на зону, чем в психушку.

– Ты просто на зоне не был.

– Можно подумать, ты побывал и на зоне, и в психушке.