По чужой дороге

Кадровик внимательно выслушал, немного изменившись в лице, когда упомянули его самого, быстро кинул взгляд на часы и, понимая, что немного опаздывает, с нетерпением произнёс:

–Голубчик, рад за вас! Дочь взрослая – это хорошо, ваша опора. Она же одна у вас, если мне не изменяет память? А собственно, чем я могу вам помочь? – непонимающе пожал плечами начальник. – Выбор учебного заведения и будущей профессии – дело ответственное. Только сам выпускник может разобраться, куда его тянет. К какому берегу его кораблю пришвартоваться, так сказать.

Николай Петрович кивал и улыбался, мол, всё верно, согласен. Он уже весь вспотел от серьёзности разговора, сердце заходилось в волнении, но всё же чувствовал – цель уже близка.

–Павел Александрович, вот сейчас все учатся на экономистов, менеджеров, юристов, финансистов. А чтобы на работу устроиться, нужен блат. Так вот, я тут покумекал, Мы с Аней здесь на хорошем счету, небось, наслужили себе на просьбу небольшую? Может, дочь наша отучится на бухгалтера или на экономиста, а вы её возьмёте потом в штат? Только нам нужно, чтобы точно место было. А то вон у нас соседка отучилась пять лет, работу не нашла по специальности и положила диплом на полку. А зачем такое нужно?

Закончив мысль, он уставился на Синютина, с надеждой на понимание, на шее предательски судорожно дёргалась жилка.

За годы работы начальником отдела кадров Синютин порядком устал от просьб об устройстве на хорошо оплачиваемую и непыльную работёнку. Бывало, приведёт директор какую-нибудь дамочку, чью-то протеже, отдаст приказ: «Подобрать место», и ломай голову, куда барышню пристроить, чтобы ей было не скучно и чтобы не уставала сильно. Зарплата само собой должна быть достойная. Одно дело, когда помогаешь человеку, который в будущем поможет тебе. Но связываться с людьми подобными Тарасову желания не возникало. У Синютина очередь на три места вперёд в бухгалтерию и в отдел сбыта. А здесь человек внаглую прёт, ещё и каких-то гарантий требует. Неужели он всерьёз считает, что имеет блат в лице кадровика? Смех да и только.

–Николай Петрович! – с огромным трудом вспомнил Синютин название смешного волнующегося объекта с умоляющим взглядом и состроил удивление: – Голубчик! Какой блат? О чём вы говорите? Грамотные кадры, достойные специалисты – всегда нужны любому предприятию!

Он сам себе не верил, но отвечать что-то нужно было, а потому продолжил:

–Но, позвольте, разве это вы должны решать, куда пойти учиться и где работать в будущем вашему ребенку? Я понимаю, вы волнуетесь. Но подумайте, пристроите вы её в вуз, который сами выберете, а, может, ей не понравится? И будет девочка ходить туда как на каторгу. А потом с горем пополам отмучается, отучится и скажет: «Не хочу я быть экономистом, хочу учителем трудиться. Вы мне всю жизнь испортили». И что тогда?

Синютин выжидающе смотрел на оппонента, но как только тот слегка приоткрыл губы, видимо для ответа, продолжил:

–Да и какие гарантии я могу вам дать? Пока ваше чадо получит профессию, меня уже, может, на белом свете не будет…

Начальник невесело засмеялся и опять, уже открыто, посмотрел на часы, при этом подумав: «Буду на кого попало своё драгоценное переводить – точно не будет. Тьфу, тьфу, тьфу. Надо закругляться с этим простофилей».

–Всё меняется очень быстро. Сегодня так, а завтра по-другому. Извиняйте, голубчик. На данный момент я вам помочь не в силах, – Синютин развёл короткими руками. – Вот когда получите диплом, милости просим. Будет место – с великой радостью примем в штат. А пока, голубчик, мне нужно к директору, ждёт меня. И хотелось бы заметить, за столом я не сижу, а работаю. И работа моя ничуть не легче вашей. Вы взялись рассуждать о том, о чём не имеете представления. Прошу извинить.

Синютин поднялся. Сначала взял в руки рабочий портфель, затем опомнившись, принялся тщательно перебирать бумаги на столе, будто куда-то запропастился один из необычайно важных документов, и найти его требовалось в срочном порядке. Весь вид красноречиво выражал – разговор окончен.

Разочарованный и поникший Тарасов побрёл обратно в производственный цех за женой. Не на такой итог он рассчитывал, наивный человек. Представлял, как обрадует Аню уже зарезервированным местом для Сашки. Ладно, что ж теперь. Синютин же не отказал. Просто сказал, что обещать не может, а когда диплом будет на руках – устроит. Но настроение всё равно упало, как-никак, ожидания не совпадали с реальностью.

Анна Николаевна, увидев мужа, заспешила на встречу:

–Ты куда пропал? Я тебя потеряла…

–Насплетничалась? Пошли домой. Устал сегодня, как чернокожий раб. Спать хочу больше всего на свете.

По дороге зашли на маленький рынок, купили немного говядины и подсолнечного масла. Анна, держа мужа под локоть, выглядела тоже заметно уставшей. Ночные смены с возрастом даются всё сложнее – заметны тёмные круги под глазами, и ноги устало плетутся, не успевая за размеренным шагом мужа. Когда-то эту женщину Николай полюбил с первого взгляда и даже представить не мог, что чувство будет взаимным. Она стала его единственной радостью. А после рождения дочки радость увеличилась вдвое. И больше всего на свете мужчина хотел, чтобы глаза его любимых девочек светились от счастья.

Николай был ребенком долгожданным. Мать говорила:

–Я тебя вымолила и выплакала.

Родители, Галина и Пётр, ждали ребёнка целых семнадцать лет. Поженившись двадцатилетними, надеялись обзавестись большой семьёй, крепкой и дружной. Но прошёл год, другой, а детей не было. Мать Петра, женщина с жёстким характером, подстрекала искать другую женщину. В том, что нет ребятишек, жестоко обвиняла сноху, считала – не стоит сыну калечить себе жизнь и оставаться из-за неё бездетным. Но отец не собирался бросать мать. На все осуждения отвечал:

–Мы всего лишь люди. Мы ничего не можем изменить.

Галина стыдилась себя, считала ущербной. В этом ей давно помогли убедиться окружающие. Она горько переживала постоянные упрёки не только от свекрови, но даже и от совсем посторонних. А людей, готовых кольнуть больнее бедную женщину, всегда хватало предостаточно, как будто доставляла удовольствие чужая беда. В это время огромную помощь оказывал муж – всегда спокойный, готовый заступаться и поддерживать супругу.

Когда неожиданно к уже отчаявшейся Галине пришла беременность, семья и окружающие приняли недомогания на ранних сроках за быстроразвивающуюся опасную болезнь. Но женщина уже чувствовала, случилось то, чего они ждали с мужем и на что надеялись долгие годы. Когда предположение подтвердилось, будущая мать на радостях напекла пирогов: с яблоками, капустой, рыбой, которую Пётр наловил сам, и угощала всех желающих прямо во дворе. Удивлённые соседи пытались докопаться – к чему приурочено расточительство, но Галина только скромно улыбалась и отводила счастливые глаза. Будущие родители до последнего, сколько могли скрывали интересное положение, боясь спугнуть счастье.

Аист принёс пухленького мальчика, с довольно миролюбивым характером, позволяющим родителям наслаждаться ночью снами. Галина наконец-то получила признание и была с распростёртыми объятиями принята в компанию уже опытных матерей. А те изо всех сил бросились помогать и подсказывать «молодой» неумёхе: как правильно кормить, мыть, понимать и, конечно же, лечить новорождённого.

Вот тут и началось. Тётки да мамки в каждом нежном вздохе или в кротком молчании, в мягком движении или в сонном покое пытались уловить дурные отклонения в здоровье маленького Коли. Логика была проста – женщина в столь позднем возрасте не может родить полноценное здоровое дитя. Галина же, само собой, души не чаявшая в своём бесценном малыше, боясь не заметить или случайно пропустить по неопытности первичные симптомы возможной болезни, покладисто, с благодарностью прислушивалась к помощницам. Чтобы ребенок не простудился, даже летом его кутали теплее, потому как женщины единодушно сошлись во мнении – у маленького Коли пренепременно обязан быть слабый иммунитет. Мать видела, ребёнок вялый и потеет, но запуганная так называемыми «учителями», всё равно боясь застудить, и со временем превратилась в курицу, трясущуюся над цыплёнком.

Выходя прогуляться с сыночком, немолодая пара молодых родителей слышала вслед смешки местной малолетней шпаны: «Бабка с дедом Колобка по сусекам намели». В спины летел глумливый хохот, но Галина и Пётр, философски размышляя, предпочитали не связываться – за правду не бьют, как говорится.

Позже у немного подросшего Коли заподозрили пищевую аллергию. Бабке вдруг стало казаться – внук немного отекает и чешет щёчки. Врач ничего страшного не обнаружила, но бабка всё равно настаивала, почему-то считая, что причиной болезни стало нечто съедобное. Так Колю посадили на диету. Сначала из рациона пропали конфеты и пряники, а позже, когда бабка увидела улучшения, исчезли хлеб и макароны. Без этих продуктов розовые щёки пухляка быстро сдулись, а глазки стали грустными.

В первый класс Коля пошёл, напялив на нос объёмные очки с толстыми линзами. Взрослые посчитали – природа не одарила первоклашку острым зрительным аппаратом, а организму нужно помогать. Очки мешали, всегда не вовремя спадали с носа, ребята дразнили, подавляющее большинство девчонок тоже, остальные внимания не обращали совсем. Но самое ужасное, зрение и впрямь стало портиться.

Самым болезненным стал запрет на активные игры, когда лет в девять у Коли обнаружили новый недуг – детский остеохондроз. Воспрещалось играть в мяч, бегать, не могло быть и речи о том, чтобы залезть на дерево и уж тем более (вообще страшный сон матери) – спрыгнуть с него. Мать боялась, что во время весёлой игры с мальчишками его могут толкнуть, и, ударившись, сын навсегда останется инвалидом. Как только мальчик не пытался объяснить – у него не болят ни спина, ни руки, ни ноги, ни даже уши, мама была непоколебима. Галина свято верила в свой материнский долг, который старалась исполнять на полную катушку ответственно. Уже являясь немолодой женщиной, сама нажила предостаточно болячек и, опираясь на собственный опыт, надеялась предугадать любой недуг ребёнка, больше всего на свете боясь, чтобы с Колей не случилось худое. Повзрослев, Николай понял мать, страшащуюся осуждения родственниц и соседских мамочек, дико уставшую от издевательств за годы бесплодия. Она просто стремилась стать не хуже других. И она очень хотела, чтобы её признали хорошей матерью. Но вот только окружающие так и не смогли принять поздние роды Галины и считали всего Николая одной сплошной болезнью.

В подростковом возрасте друзей у Николая не было, болезненного паренька избегали ровесники, им было попросту неинтересно с ним. Да и сам Коля вырос замкнутым и стеснительным. В свободное время развлекал себя чтением, ставшим любимым занятием. Читал всё: романы, басни, стихи. Книги, попавшие в руки, становились лучшими друзьями, перечитывались по несколько раз, а отдельные, особо понравившиеся отрывки – заучивались наизусть. Он даже пытался сам что-то рифмовать и сочинять, но получалось как-то нелепо.

Иногда в гости приходили сестра отца с сыном Денисом, проживающие неподалёку, на соседней улице. Денис рос мальчиком хулиганистым, непослушным, но его визиты вносили хоть какое-то разнообразие в скучную жизнь Коли. Мальчишки вместе выходили прогуляться, Галина при этом не советовала сыну покидать пределы двора без важной надобности и впадала в переживания, если, выглянув в окно, не находила его в своём поле зрения.

Однажды Денис и Коля сидели в чужом дворе на деревянной лавке с коряво выцарапанными кем-то инициалами «Р+Т». Парням было тогда лет по семнадцать, у Дениса уже пробились усы, и он частенько горделиво хвастался признаком взросления перед Колей, у которого ещё даже лёгкий пушок не тронул нежную кожу.

–И я не заметил бабку, не успел среагировать и, вместо того чтобы затормозить, закрутил педалями ещё жёстче, да как въеду в неё со всей дури, – Денис громко смеялся и чесал себя за ухом. – Прямо в её толстый зад велосипедом и влип!

От смеха на глаза Дениса накатились слёзы. Безумно довольный приключением, случившимся накануне, он пытался развеселить им и двоюродного брата:

–А бабка Нюрка с бидоном молока была! Она как шмякнется об землю и бидон этот вместе с ней. Молоко по двору растекается, а я от хохота не могу на велосипед запрыгнуть, – Денис начал потихоньку икать. – Так вот, бабуся повернулась да как хрясь мне бидоном этим! Я только башку успел увернуть, повезло – ловкий! Я быстро транспорт в руки и драть оттуда – цепь-то слетела, надо ж делать, без цепи не поедет вещь. Пришлось на спиняку велик закинуть! А карга старая не унимается, вслед мне орёт, мол, я скотина. А я бегу и на мне мой велосипед едет! Вот умора!

Денис бабку Нюрку терпеть не мог с детства. Чем конкретно она ему не угодила, объяснить было сложно даже самому пацану. Но Коля слышал историю о том, как маленьким Денис украл у бабки рубль, и с тех пор мир этих двух людей не брал.

Коля над историей не смеялся, старушку ему было жалко. Должно быть, женщине было очень больно и досадно, ещё и понесла убытки – целый бидон молока пропал. Парень, задумавшись, смотрел в одну точку перед собой и водил мыском ботинка по земле.

Вдруг громкий хохот брата прервал девичий голос, исходивший из окна сверху:

–Ты чего здесь грохот развёл? Сам вроде щуплый такой, а смеешься так, что у меня стены в доме трясутся.

Парни дружно подняли головы вверх. Из открытого окошка выглядывало прехорошенькое и очень строгое лицо девушки. Красивые брови изогнулись в недовольстве, а искрящиеся негодованием умные глаза метали молнии в ожидании ответа. Одной рукой приглаживая небрежную рыжеватую косу, а другой – твёрдо упираясь в подоконник, девчонка рассматривала возбудителей спокойствия.

–Привет, Наташка! – махнул рукой Денис и сладко улыбнулся: – Ты всё хорошеешь! Смотри, женюсь на тебе! А я вот развлекаю брата рассказами о своей молодой жизни, кипящей поразительными событиями. Хочешь послушать? Рассказы смешные, обхохочешься!

–Чего же не смеётся твой брат?

–Он немного дубоватый, не видишь, что ли, Наташ?

–А мне что-то кажется, что это ты дубоватый и рассказы у тебя соответствующие, – девчонка хмыкнула. – Где же это видано, над женщиной пожилой издеваться?

–А я-то что? Она сама, – Денис потупился.

–Девушка права. Ты вёл себя недостойно, – услышал свой голос и сам удивился этому Николай.

–Чего? – Денис болтал головой то вверх на Наташу, то на внезапно заговорившего брата.

–Вот-вот, слушай, что тебе брат толкует. Тебе ещё поучиться у него нужно. Уже такой взрослый, а ума нет, – и Наташа исчезла в окне.