В шаге от рая

Алина сидела на нижней полке уткнувшись лбом в грязное стекло и неотрывно следила за тем как сопровождающие поезд провода, то поднимались вверх, то снова плавно опускались вниз, и эта монотонная волна казалась бесконечной.

– О чём грустите? – услышала она за спиной мужской голос.

Алина оглянулась, прервав поток грустных мыслей. Это был кадровик, тот самый, что посчитал себя гением обольщения, почти без боя заполучив дешёвую рабочую силу для своего проектного института.

– Вам, Алина, радоваться нужно, что вырвались на свободу. Будете жить в сказочных условиях, вдалеке от городского шума и суеты. У нас природа такая, что можно умереть от красоты, – продолжил он, так и не выйдя из образа властителя человеческих судеб. – Меня зовут Глеб Константинович.

– Да помню я, – сухо ответила Алина. – А умирать от красоты я пока не собираюсь. У меня ещё есть планы.

– У нас тоже есть планы на вас.

– Как-то двусмысленно прозвучало.

– Не подумайте ничего такого, – начал оправдываться гость, опустив глаза в пол, – я просто имел ввиду, что работы у нас много, а рук не хватает…

– А что вы там прячете за спиной? – перебила его Алина.

– Да так…, – ещё больше смутился Глеб Константинович, и поставил на столик бутылку коньяка. – Это для знакомства.

И оно состоялось… Обет воздержания, торжественно данный самой себе, не продержался и нескольких дней. «Знакомство» затянулось до самого утра, пока состав не прибыл в пункт назначения и проводница не начала метаться по вагону, матерясь и грохоча кулаком в запертое купе.

– Через минуту отправляемся! Просыпайтесь!

Пришлось прыгать уже на ходу, а разбросанные сумки и чемоданы собирать по всему перрону. Алина потом так и не вспомнила, что же заставило её выпить сразу пол стакана коньяка, то ли невинные глаза Глеба Константиновича, которые говорили: «не бойся, я безвредный», то ли желание забыться и провести черту между тем, что было и тем, что будет. Как результат – пустая бутылка, абсолютная бесконтрольность и неудержимое возбуждение только от самого факта, что всё происходит в том месте, где происходить не должно. Как выяснилось, ритмичное покачивание, громкий перестук колёс и храп, доносящийся из-за перегородки, очень способствовали процессу спонтанного соития, да и кадровик оказался на удивление ласковым, внимательным и трепетным обладателем весьма солидного мужского достоинства. Почему-то именно эта картинка лучше всего отпечаталась в помутнённом сознании Алины, от чего утром было ужасно стыдно смотреть Глебу Константиновичу в глаза. Ей тогда казалось, что случившееся останется тайной и никогда больше не повториться. И вообще трудно было найти оправдание своей слабости, ведь она думала, что тот секс в общаге был последним в её жизни.

Она смотрела на стоящего перед ней мужчину, облачённого в убогий костюм и не понимала, как под всей этой нелепой оболочкой может скрываться такой страстный любовник. За три года Алина так и не смогла разгадать его тайну, при том, что каждый месяц посвящала этому несколько часов, отдаваясь неистово и без оглядки на нравственные принципы. Она помнила каждую из этих 36-ти ночей. Они были одновременно и прекрасны, и унизительны. Алина старалась как могла, всякий раз придумывая что-нибудь такое, чего не было раньше. Казалось, что ещё чуть-чуть, и он снимет с безымянного пальца правой руки исцарапанное золотое кольцо и произнесёт слова любви…, но отведённое время истекло, и Алина, так ничего и не дождавшись, собрала чемоданы и уехала обратно, не оставив Глебу Константиновичу ни телефона, ни адреса, а себе ни единого шанса на повторение собственной глупости.

Сев в вагон в одной стране, через двадцать два часа она вышла на вокзале совсем другой страны, оказалось, что пока её поезд плёлся среди лесов и полей, преодолевая два часовых пояса, Советского Союза не стало. Алина долго ревела, узнав об этом от таксиста, который довёз её до дома, где жили институтские друзья.

Дверь долго не открывалась, хотя изнутри доносились звуки, наконец замок щёлкнул и в проёме приоткрывшейся двери показалось лицо Жорика, на его мокрых взъерошенных волосах были видны остатки не смытой пены.

– Алька, ты? – удивлённо воскликнул он. – Откуда?

– Оттуда, – улыбнувшись, ответила она. – Впустишь или тут поговорим?

– Ой, секунду подожди, я оденусь… Только из душа, – Жорик прошмыгнул в ванну и оттуда крикнул. – Заходи! Я сейчас!

Алина прекрасно знала эту квартиру. Сколько здесь было выпито и выговорено. Все страшно завидовали Томе и Жорику, когда им на свадьбу его родители подарили двухкомнатную квартиру. Студенты с собственной квартирой! Разве это не счастье? Только вот постоянные пьянки и непрекращающиеся посиделки очень сильно раздражали маму и папу. Они отдавали кровно заработанные деньги, чтобы дети с самого начала жили, как люди, а получилось, что квартира, по их мнению, превратилась в притон. И только после завершения учёбы, когда друзья, подруги и собутыльники разъехались кто куда, в этих стенах воцарилась тишина.

Алина прошлась по комнатам, огляделась и ей стало совсем грустно от увиденного: хорошая мебель, техника, посуда красивая, книги, кассеты, ковры. Не то что раньше: матрац на полу и телевизор с видеомагнитофоном в углу. Не нужны были тогда ни стол, ни стулья, ни скатерть, даже стаканы не требовались, ведь портвейн прекрасно пился из горлышка.

– А вы, смотрю, совсем в жлобов превратились, – сказала она, увидев вышедшего из ванной Жорика. – Живёте, как буржуи. Хотя, вы всегда были буржуями.

– Не завидуй, Алька. Буржуйство – это тяжёлое бремя. Особенно сейчас. И всё-таки, ты так и не сказала, откуда и куда.

– Закончилась моя каторга.

– Почему каторга? Ты же осознанно уехала.

– Осознанно… Ты прекрасно знаешь, почему я уехала, – Алина отвернулась, едва сдержав слёзы. – Там на кухне тортик на столе, поставь в холодильник, вечером съедим.

– В честь чего?

– Хм… Забыл… Сегодня же мой день рождения.

– О, господи! Действительно забыл. Вот урод, – Жора обнял её, и запричитал, уткнувшись губами в ухо. – Прости… Прости… Прости дурака забывчивого.

– Да я и не обижаюсь. Столько времени прошло. У вас забот здесь и без меня хватает. А теперь ещё больше будет.

– Ты это о чём?

– Союза то нашего больше нет. Как теперь жить?

– Да, намутили, идиоты. Сам в шоке, – Жора посмотрел на часы и засуетился. – В общем так, ты располагайся, а мне нужно на работу сбегать.

– А Томка, когда придёт?

– Она в командировке, будет только завтра к вечеру. Поешь, там в жаровне курица. Сам готовил. Ты портвейн не разлюбила?

Алина улыбнулась:

– Как же его можно разлюбить.

– Вот и отлично. Я буду в семь. Накрывай на стол, будем праздновать, – Жорик накинул куртку, и остановившись на пороге, крикнул. – И распаковывай свои чемоданы. На сколько я понимаю, тебе всё равно ночевать негде.

Алина выбежала из комнаты, но ничего не успела сказать в ответ, поскольку дверь уже захлопнулась и замок дважды щёлкнул. Она сама хотела попросить об этом, но только позже, когда появится повод. Ей просто нужно было пересидеть несколько дней, пока найдётся работа и какое-нибудь недорогое жильё, но проблема решилась сама собой. Осталось только договориться с Томой и сделать всё так, чтобы мама ничего не узнала о побеге.

В третий раз за свою недолгую жизнь Алине пришлось убегать; сначала от деревенской безысходности, потом от позора и наконец от засосавшего по самое горло лицемерного постоянства, когда ожидание последней субботы месяца превращалось в болевое ощущение. Она поняла это на тридцатом акте совокупления с Глебом Константиновичем, последующие шесть ничего кроме отвращения не вызывали, а только усиливали желание сбежать. А уж как Алина ревновала к его жене, которой досталась возможность обладать им в любое время, как только она того пожелает. Осознавать собственную глупость и слабость было тяжело, поэтому был выбран побег.

Накрыть стол не составило проблем. В холодильнике нашлись деликатесы, о которых Алина уже и подзабыла: балык, сервелат, сыр голландский, селёдочка, была даже банка красной икры, но открывать её она не решилась, зато в серванте лежала коробка конфет «Стрела», не говоря уже о бокалах, хрустальных салатницах и красивых тарелках. Получилось очень симпатично и аппетитно. Довольная собой, Алина взглянула на часы, до прихода Жорика оставалось почти два часа. Она достала из чемодана свежее бельё, полотенце и косметичку; времени у неё был предостаточно, чтобы привести себя в порядок после поезда и предстать пред старым другом во всей красе.

Горячая вода, заполнившая ванну и белоснежная пышная пена разнежили почти до беспамятства. Давно Алина не испытывала такого удовольствия от купания, ведь душевая кабинка в её малосемейке со звенящим металлическим поддоном и вечно холодной водой, которая пахла какой-то химией, не позволяла не то чтобы насладиться, а элементарно принять душ. От импортного Томкиного крема, который моментально впитался, кожа стала гладкой, а из запотевшего зеркала в глаза Алине смотрела совершенно другая женщина, в которую не грех было влюбиться. Она постояла ещё немножко, любуясь своим отражением и принялась накручивать на голове чалму из полотенца. В это время в коридоре хлопнула дверь и послышались шаги. А вот на это Алина не рассчитывала. Она посмотрела на трусики, лежащие на полочке, ну не в них же выбегать, приоткрыла немного дверь, высунула в образовавшийся проём руку, и крикнула:

– Жорик, дай мне, пожалуйста, что-нибудь накинуть. Я не думала, что ты так быстро вернёшься.

Через несколько секунд мягкая ткань коснулась её ладошки.

– Спасибо! – снова крикнула Алина, укутавшись в махровый халат.

Она крепко затянула поясок, подчеркнув тем самым талию, ещё раз бросила взгляд на своё отражение, и поправив выбившуюся из-под чалмы прядь волос, вышла из ванной.

– У тебя такое изобилие в холодильнике, я чуть слюной не захлебнулась…, – весело начала Алина, входя в комнату, где был накрыт стол, и тут же замерла, изменившись в лице.

Перед ней стояла мама Жорика и пристально смотрела ей в глаза, и этот взгляд прожигал насквозь. Такой концентрации ненависти и презрения она ещё никогда не встречала.

– Здравствуйте, – промямлила Алина, пятясь назад, – я тут стол накрыла… Жора должен скоро прийти…

– Стол, говоришь, накрыла… Ах ты блядина вонючая! Откуда ты взялась?! Я тебе сейчас такой стол накрою, шалава подзаборная! – она резко двинулась вперёд, столкнув бокал, который со звоном грохнулся об пол и разлетелся на тысячи кусочков.