Форум богов

Форум богов
Леонид Воронов

Определить жанр произведений Леонида Воронова – всё равно что пытаться сказать, какой же в самом деле цвет у моря. Например, повесть «Разоблачение». С одной стороны, научная фантастика – здесь светлые умы, невероятные задачи, которые ставят перед собой ученые, очень неожиданный финал. Но уже чуть позже находишь и морально-нравственные рассуждения, и поиски ответов на философские вопросы. И даже элементы детектива. И так во всех произведениях Леонида Воронова – от небольшой новеллы «Счастливая примета» до ироничного «Форума богов». Потому что они хороши и необычны при любой погоде и при любом настроении – как море. Может быть, поэтому море обязательно так или иначе, хотя бы полунамёком, но обязательно будет в этой книге.

Леонид Воронов

Форум богов

Караван

Новелла

«Все, надоела эта суета, беготня, и бесконечные экскурсии с этим стадом – думал Петр Николаевич Кулагин, поднимаясь в свой номер. – Была бы хоть компания толковая, даже побеседовать не с кем. Этот доцент Родионов корчит из себя академика, сыпет учеными словечками, а сам дурак дураком. А эти двое, сдружились: инженер авиастроитель и председатель колхоза – бегемот и журавль, – вот на кого они похожи, а целыми днями вместе. И о чем только говорят? А эти три сморчка не иначе, как акаши, но не сообразить вам здесь на троих, не в ту страну попали. И с женщинами не повезло. Разве что эта Лариса из Ленинграда, но слишком уж озабоченная и деловая. И колючая, даже не хочется подходить. А троих остальных даже вспоминать не хочется. Не поеду завтра никуда. Пойду гулять по этому Турку, а надоест – вернусь в отель, буду спать, сколько захочу».

От принятого решения настроение улучшилось, Петр Николаевич даже подумал, не открыть ли бутылку водки, но одному пить не хотелось, а приглашать кого-нибудь из «этих» – тем более. Ларису бы пригласил, но они там вдвоем, пришлось бы и эту латышку Расму приглашать. Только настроение себе портить.

Утро было свежее и солнечное. Блистали чистотой влажные вымытые улицы, сверкали стекла витрин, мимо которых двигались нарядные беззаботные прохожие. Все это вызывало у Петра Николаевича благодушное настроение. Приятно было ощущать мягкую пружинистую подошву новых удобных туфель, купленных два дня назад в обыкновенном магазине у вежливого внимательного продавца без очередей и предварительных телефонных звонков. Слегка огорчила мимолетная мысль о том, что через четыре дня эта сытая и беззаботная жизнь закончится, придется вернуться в Россию с ее неустроенностью и нищетой. Об этом думать не хотелось, и мысль была изгнана без усилий.

На автостоянке рядом с отелем выстроились изящные сверкающие автомобили. Петр Николаевич остановился, чтобы полюбоваться ими. Чувство зависти шевельнулось в нем, но тут же угасло, – ничто в это утро не могло испортить ему настроение. К серебристому «седану» подошел полный мужчина с рыжей шевелюрой, утвердился на сидении и стал выруливать задним ходом. Когда машина выдвинулась из ряда, Павел Николаевич заметил, что заднее колесо у нее спущено почти полностью. Ему захотелось предупредить рыжего водителя об этом. Павел Николаевич сделал несколько шагов навстречу автомобилю и помахал рукой. Стекло опустилось, и рыжие вихры показались в окне.

Очень многие финны понимали русский язык, и поначалу Петр Николаевич удивлялся, что русский язык так популярен за границей. Потом он привык и стал воспринимать это как должное.

– Простите, у вас шина спущена, сказал Петр Николаевич, показывая на спущенное колесо.

– О, вы русский – обрадовался водитель, выходя из машины, Улаф Хансон – представился он. У толстяка был сильный акцент, однако русские слова он выговаривал правильно. Мужчины познакомились и подошли к колесу, которое было в плачевном состоянии. Улаф был явно в растерянности и Петр Николаевич невольно почувствовал превосходство: для русского водителя, подобные неприятности проблемы не представляют. Водитель вел себя очень дружелюбно, и Петр Николаевич решил предложить ему свою помощь. Судя по всему, Улаф понятия не имел, как приступить к замене колеса и Петр Николаевич взял инициативу в свои руки. Операция не заняла и пяти минут. Хансон был в восторге от такой оперативности. Он торопился, однако вручил Петру Николаевичу свою визитку и настоятельно просил позвонить ему по телефону в этот же вечер.

Петр Кулагин с детства имел склонность к общественной работе. Он был активным пионером, потом стал активным комсомольцем, был комсоргом класса, а последние два года учебы – комсоргом школы. Техникум он закончил не блестяще, однако и в техникуме активно занимался комсомольской работой. В армии Петр вступил в партию и был парторгом роты. Это приносило свои плоды. Хоть он и был дважды бит сослуживцами, но его побаивались не только сержанты, но даже офицеры. А замполит полка относился покровительственно и в обиду не давал.

После армии Петр стал работать в порту по специальности и без усилий стал парторгом ремонтно-механического участка. Он хорошо запомнил наставления армейского замполита, который говорил, что карьеру можно сделать, только будучи активным и грамотным коммунистом. Петр поступил в вечерний университет марксизма-ленинизма. Его партийное рвение и склонность к компромиссам было замечено руководством, и вскоре он был избран, а точнее назначен, парторгом порта. Это уже была освобожденная должность, которая давала Кулагину тайную власть даже над начальником порта. Эта должность также могла служить хорошим трамплином в горком и даже в обком партии. Карьера складывалась удачно, но требовалось соблюдать правила игры. Эти правила Петр усвоил быстро: с одной стороны они подразумевали лицемерие и ложь, с другой – подобострастие и готовность к унижению. Нужно было уметь говорить одно, думать другое и делать третье. Петр научился действовать и жить, как требовала партия, однако постоянный конфликт с самим собой не прошел для него без последствий. Петр стал ненавидеть. Он ненавидел всех этих склонных к пьянству и воровству, забитых и униженных, всегда готовых на заклание рабочих. Он ненавидел надутых и тупых, беспринципных и безынициативных многочисленных больших и маленьких начальников, которые ни за что не отвечали, ничего не делали и только быстро плодились. Он ненавидел подлых и лживых, падких на лесть и взятку работников горкома и обкома партии, которые ценили лишь одно качество – гибкость хребта. Он ненавидел прогнившее и ожиревшее правительство, а также сборище выживших из ума древних старцев, сидящих в политбюро. Он ненавидел страну, в которой довелось родиться, но больше всего он ненавидел перемены. А шел 89 год, и перемены происходили. Неуверенность чувствовали даже самые толстокожие и меднолобые коммунисты. Последняя услуга Петра Кулагина по отправке контейнеров работника обкома была оплачена вот этой путевкой в Финляндию, и эти мелкие подачки Кулагин тоже ненавидел.

Прогуливаясь по нарядному городу, Петр Николаевич думал о рыжем водителе. На визитке, которую Хансон ему вручил, было название отеля. Этот новый его знакомый жил в том же отеле, этажом выше. Судя по манерам, костюму, перстню, Хансон был состоятельным человеком. Хотя как тут разберешь, он может быть и простым клерком. Как бы то ни было, Улаф вызывал у Петра Николаевича интерес, а может даже симпатию – этакий веселый рыжий толстяк. «Нужно с ним выпить водки» – подумал Петр Николаевич – «вот с ним я выпью с удовольствием». Вечером Петр Николаевич набрал номер Хансона.

– О, Питер, это вы, я очень рад, что вы позвонили и благодарен вам за помощь. У меня весь вечер свободен и я был бы очень рад провести его в вашем обществе. Если вы не заняты, давайте встретимся в холле и отметим наше знакомство в ресторане. Я прошу вас быть моим гостем.

Когда Петр Николаевич вышел из лифта, Улаф уже его поджидал и встретил белозубой, радостной улыбкой.

– Вы знаете, Питер, я приехал по делам из Норвегии, и друзей у меня здесь нет. Чертовски скучно по вечерам. Я боялся, что вы не позвоните, а я даже не поблагодарил вас, как следует, и не узнал, как вас найти. Тут неподалеку есть французский ресторан, отправимся туда, если вы не возражаете.

Всю дорогу Хансон не умолкал.

– По вашему лицу видно, что вы интеллигентный человек, по вашему поступку видно человека порядочного и отзывчивого, а больше всего меня привел в восторг ваш русский язык. Я просто счастлив, что вас встретил и имею возможность говорить на русском языке. Мать Улафа была эстонкой, и учила его эстонскому и русскому языкам. Петр Николаевич очень трезво рассудил, что профессия «парторг» поставит Хансона в тупик, а его самого в неловкое положение. Понять смысл такой профессии мог разве что китаец. Поэтому он присвоил себе должность главного инженера порта. Это опять вызвало у Хансона бурю восторга. Норвежец был судовладельцем, имел небольшой технический флот, который занимался дноуглубительными работами, а также строительством причалов.

– Да мы с вами почти коллеги! – воскликнул Улаф. – Вот уж везет, так везет.

Однако его ждал еще один сюрприз. Когда рыжий норвежец узнал, что порт, в котором работает Петр Николаевич, находится на Камчатке, он был потрясен.

– Я бывал во многих портах мира, но Камчатка для меня была и остается Terra incognita. Это все равно, что Фобос или Деймос. Вот где я хотел бы побывать. Говорят, у вас там гейзеры, горячие источники, действующие вулканы. О, Камчатка! Давайте выпьем за эту далекую таинственную землю и за ее прекрасных жителей!

Этот словесный поток и обилие комплиментов и восклицательных знаков и смешил и радовал Петра Николаевича. Он и сам умел поддержать беседу, особенно, если она подогревается хорошим коньяком. А Улаф, несмотря на болтливость, умел и слушать и слышать собеседника. Вскоре они перешли на «ты», а к концу вечера подружились к обоюдному удовольствию. Улаф приглашал Петра Николаевича к себе в гости в Осло. Это приглашение было с большим сожалением отвергнуто, а вот поездка в Хельсинки на следующий день была одобрена, и состоялась. Улаф любил и умел повеселиться, был щедр и очень сожалел, что Питеру скоро придется уехать. Каждый день до часу дня он занимался делами, потом заезжал в отель за Петром Николаевичем, и друзья погружались в вихрь удовольствий, (которые включали и финскую баню с массажем, и конные прогулки на природе с женщинами и без них). За три дня Петр Николаевич узнал об удовольствиях больше, чем за всю свою жизнь.

Вернувшись к своей постылой работе, Петр Николаевич часто вспоминал рыжего весельчака. Они обменивались письмами и иногда связывались по телефону.

Между тем, Россия переживала невиданные потрясения. Компартия потеряла контроль над страной, необдуманные и неподготовленные реформы привели огромную страну к кризису, началась дикая приватизация. Петр Николаевич все еще ходил на работу, хотя прекрасно понимал, что эта должность уже никому не нужна, что зарплату ему уже, вероятно, не начислят, и что со дня на день его просто выгонят. И вдруг появилась надежда, что старая власть вернется, и все станет по-прежнему.

Над страной повисла мрачная тень. Все средства массовой информации объявили о создании Государственного Комитета по Чрезвычайному Положению. Это было неожиданно и тревожно. Поневоле приходили на ум ужасные сталинские репрессии. Аббревиатура ГКЧП несла в себе нечто темное, зловещее и жуткое. Страна затаилась в напряженном ожидании. Однако переворот не состоялся, уже спустя три дня руководство ГКЧП было арестовано, а компартия, благодаря бездарной попытке совершить переворот, в результате потеряла все рычаги власти, обкомы и горкомы были распущены.

Кулагин не знал, что делать дальше. Никто не мог дать совет, люди, еще вчера державшие в руках все нити управления областью и городом, вдруг оказались никем. Коммунисты были в шоке. Однако шок постепенно проходил. Не все было потеряно. Компартии не существовало официально, но все руководящие посты в правительстве, в исполкомах областей и городов, на предприятиях, были в руках коммунистов, сохранились личные связи. Это была большая сила. Политическая элита быстро оправилась от потрясения и сумела добиться союза с новым российским руководством.

Кулагин понял, что теперь никому нет дела до таких незначительных людей, как он, и рассчитывать нужно лишь на себя. Было ясно, что коммунистический режим закончился, и страна пойдет по капиталистическому пути, а значит, нужно воспользоваться моментом и любым способом добыть капитал. Но он ничем конкретным не руководил, а значит, ничего не мог продать, украсть или присвоить. Руководство пароходства уже вовсю распродавало по бросовым ценам суда за границу, стараясь под шумок набить карманы. Петру Николаевичу продать было нечего. Нужно было срочно что-то придумать. Вспомнился процветающий Улаф Хансон со своим флотом.

Два года назад в торговом порту проводились дноуглубительные работы. Работу выполнял земкараван Балтийского Технического флота «Александр Губанов». Из-за недостатка средств работы пришлось приостановить и договор расторгнуть.

«Интересно, – думал Кулагин, – где сейчас этот караван и чем занимается. В городе навряд ли найдется предприятие, у которого хватило бы сейчас средств на оплату его услуг. А вернуть караван на Балтику, – для этого тоже нужны очень большие деньги. Скорее всего, он стоит в отстое где-нибудь в бухте. Нужно это выяснить. Вот если бы перегнать его куда-нибудь в Китай и продать, но как это сделать? Наверно Хансон мог бы подсказать дельную мысль, хотя по телефону обсуждать такую тему опасно, пожалуй.

Прежде чем советоваться с Хансоном, Кулагин решил узнать о караване как можно больше. Используя старые знакомства, ему удалось кое-что выяснить. БТФ находился на грани банкротства и содержать свой флот уже не мог. В России никто не мог оплачивать его услуги, и все работы свернули. За границей у БТФ был единственный заказчик в Ростоке, где работал один земкараван. Камчатский караван брошен на произвол судьбы. Из восьмидесяти четырех членов экипажа осталось всего семнадцать человек на пять судов, остальные моряки уехали домой. Оставшиеся люди зарплату не получают уже три месяца.

Кулагин связался с норвежцем и рассказал ему все, что удалось узнать. Хансон почувствовал запах больших денег. Финансовая западня, в которую попал Балттехфлот со своими могучими земкараванами, давала ему реальный шанс воспользоваться ситуацией и, почти без усилий, заработать немалые деньги, не забывая при этом интересы своего друга Питера. Друзья договорились встретиться в Москве и все конкретно обсудить, а пока Петру Николаевичу нужно было создать посредническую контору на Камчатке, постараться получить согласие руководства БТФ на посреднические услуги, и согласие получить кредит на содержание каравана.

Кулагин поехал в Санкт-Петербург, в управление БТФ. Руководство Балттехфлота едва ли не обрадовалось неожиданному предложению Кулагина, и было очень сговорчиво. Официальным фрахтователем земкаравана был Камчатморгидрострой, получить долги с которого начальник БТФ уже не рассчитывал, поэтому Кулагин легко убедил начальника расторгнуть контракт с Камчатморгидростроем и получил гарантии на передачу права управлением, содержанием и снабжением каравана, а также на поиски подрядчика.

Улаф Хансон не подозревал, что его русский друг Питер готов, не задумываясь, угнать земкараван за границу, и продать его за любую цену, которую ему предложат. Он был уверен, что его задача в этом проекте – найти выгодный контракт. Этими поисками он и занялся. Он хотел найти работу для каравана где-нибудь в Юго-Восточной Азии, чтобы уменьшить затраты на морской переход. Однако ближе Сингапура ничего найти не удалось. Впрочем, и в богатом Сингапуре найти выгодный контракт было очень сложно: рядом были огромные Индонезия, Малайзия, Таиланд и конкурировать с ними было очень трудно. И тогда у Хансона возникла идея. Он договорился о личной встрече с крупным сингапурским магнатом китайского происхождения.

Хо Ляо Чин никакого отношения к флоту и к строительству гидросооружений не имел, однако предложение Хансона его заинтересовало. Суть его была в том, что Хо Ляо Чин, не неся никаких затрат, ищет для земкаравана работу, и если находит ее, то получает 5 % будущей прибыли.

На встречу в Москве Кулагин и Хансон прибыли с реальными результатами и в прекрасном расположении духа. Они хорошо отметили встречу и наметили дальнейшие шаги.

Вернувшись на Камчатку, Кулагин зарегистрировал частную посредническую фирму, получил от БТФ генеральную доверенность на право управления, содержания и снабжения каравана и согласие Балттехфлота выступить залогодателем при получении банковского кредита. После этого от Хансона пришел проект контракта судовладельца Хансона и фирмы «ОКТЭС» на проведение дноуглубительных работ в акваториях о. Сингапур. После некоторых доработок и уточнений контракт был подписан в Санкт-Петербурге тремя сторонами.

Арнольд Зарубин получил свое звучное имя от, вероятно очень дальновидных родителей, которые попытались хоть таким образом уравновесить личность своего отпрыска.

Арнольд был гораздо ниже среднего роста, с большим, совершенно лысым черепом, толстым, почти круглым туловищем, но при этом он с первого взгляда вызывал у людей симпатию, которая при дальнейшем общении только крепла. Он был чрезвычайно подвижен и всегда озабочен, но его озабоченное выражение лица было только маской, которую он часто, охотно и внезапно сбрасывал, чтобы расхохотаться высоким заразительным смехом. В разговоре любил ввернуть смешное словечко, которое нередко поворачивало весь ход беседы в веселое русло. Знал уйму анекдотов и умел их рассказывать. При знакомстве он представлялся веско и значительно: «Арнольд Зарубин», так, вероятно, должен представляться его знаменитый тезка из Голливуда, однако Зарубин после этого весело хохотал, видимо подчеркивая несоответствие имени и внешности. Однако, у Арнольда были и другие лица: он умел быть галантным и обходительным, и выглядел весьма импозантно, если выбирался в театр или ресторан – иногда ему приходила в голову счастливая мысль сбросить надоевшие рога и пуститься в разгул. Его внешность отнюдь не отпугивала женщин, он легко находил с ними общий язык, легко их добивался и легко расставался с ними. Вероятно, в наказание за такое легкомыслие, судьба послала ему в жены женщину без фигуры, без лица и без интеллекта, но зато с хорошим аппетитом к свежим впечатлениям. И вот от этой женщины Зарубин уйти не мог, хотя и пытался. Чтобы хоть как-то сдержать бурный рост своих рогов, Арнольд ушел с большого флота и полтора года работал сменным механиком на портовом буксире. Последнее время жизнь стала трудной и требовала все больше средств, а добывать эти средства становилось все сложнее. Просидев три месяца без зарплаты, Арнольд решил, что буксир семью не прокормит, и нужно что-то предпринимать. В тот же вечер судьба предоставила ему нужную информацию. Знакомый старпом зашел к нему на чай с бутылкой водки и поведал Арнольду, что вчера был принят на земкараван «Александр Губанов» вторым штурманом, и что земкараван в составе пяти судов готовится к переходу в Сингапур, и сейчас срочно набирают экипажи.

Медлить Зарубин не стал, на второй день он отправился на земкараван, и через два дня занял вакансию второго механика на одной из шаланд каравана.

Вернувшись на Камчатку, Кулагин впервые посетил караван. Начальник земкаравана Валерий Григорьевич Сорокин был удивлен и обрадован тем, что судьба каравана и его собственная, наконец, проясняется и сулит приятные и выгодные перспективы. Тем не менее, он послал запрос в Балттехфлот с просьбой подтвердить полномочия Кулагина. И когда ответ рассеял его сомнения, с усердием принялся за работу. Кулагин получил кредит, и небольшая струйка денег потекла в караван. Была частично выплачена зарплата, закуплены продукты и некоторое снабжение.

Валерий Григорьевич Сорокин отработал в БТФ больше тридцати лет. Начинал третьим помощником, долго был капитаном, и вот уже шестой год возглавлял караван. Его внешность не располагала собеседника к фамильярности. Он был высок, подтянут, всегда серьезен. Сквозь смуглую кожу проступала бледность, и лицо никогда не розовело. Растительности на голове почти не осталось, но при взгляде на него, казалось, что будь у него волосы, они бы только мешали. Из глубоких глазных впадин сверкали черные глаза, вот они то и дисциплинировали собеседника. Казалось, что эти глаза способны мыслить самостоятельно, без участия мозга.

Сорокин хорошо знал людей и всегда верно оценивал их с первого взгляда. Экипажи на свой караван он формировал лично, а сейчас у него была возможность выбора, поскольку желающих попасть в караван было достаточно: многие моряки и рыбаки в этот трудный период остались без работы или не получали зарплату.

Иногда с высокого мостика «Александра Губанова» Сорокин наблюдал за работой палубных команд во время подготовки к рейсу и был приятно удивлен хорошей подготовкой камчатских матросов. Не каждый матрос БТФ умел заплетать капроновые и, тем более, стальные тросы. Местные же делали это, не глядя, и было очевидно, что они знают, что им делать без всяких подсказок.

По грамотным, толковым рапортам и докладным запискам он сделал вывод, что механики на шаландах, которые все были местные, тоже прекрасные специалисты.

Шаланда, на которую попал Арнольд Зарубин, называлась «Амгунь». Караван состоял из пяти судов: головное судно «Александр Губанов», шаланды «Амгунь», «Олекма» и «Кама», а также рабочий буксир «Эллипс». Старший механик на «Каме» работал в БТФ, поэтому хорошо знал специфику работы земкаравана, и однажды в разговоре с Арнольдом все толково ему объяснил. Головное судно имело на борту транспортер длиной около пятидесяти метров, на котором крепились массивные металлические ковши. В нужном квадрате судно раскреплялось с помощью четырех якорей, которые отвозил в нужные точки буксир «Эллипс», транспортер опускался до грунта и черпал его своими ковшами, подтягиваясь на якорях. Грунт вываливался на лоток, а с лотка поступал в трюм одной из шаланд, пришвартованной под лотком. Когда оба трюма шаланды были заполнены, она выходила в назначенный квадрат, открывались подводные створки, и трюма освобождались от грунта.

На всех судах каравана шла активная подготовка к длительному переходу. Механики и мотористы шаланд предпринимали рейды по многочисленным, брошенным и полузатопленным судам, запасаясь запасными частями. Моряки с трудом отвинчивали ржавые гайки в мокрых и темных отсеках старых судов, поскольку знали из опыта, что без этого металлолома невозможно будет починить дизель, насос или компрессор. Арнольд с двумя мотористами тоже несколько раз ходил на старые суда, хотя в таких походах его постоянно преследовала мысль, что такая работа сильно напоминает мародерство.

К концу мая все экипажи были набраны, а в конце июня все суда были в основном готовы к рейсу. Однако отход все откладывался. Через месяц бесплодного ожидания дисциплина на судах упала, по каютам слышался звон бутылок, вахта неслась кое-как. Еще через месяц некоторые моряки стали списываться, чтобы попытать счастья на других судах. Только в начале октября был, наконец, назначен день отхода.