Заоблачный остров. Фантастическая история из реальной жизни

– Вот именно. Я зацепился якорем за крышу моего… своего дома. К счастью, я не установил у него на крыше никаких датчиков, так что он ничего не заметил.

– В наших местах бывают сильные ветры. Не боишься, что якорная цепь оборвётся или что у дома крышу сорвёт?

– До сих пор не срывало, а если сорвёт, то так ему и надо – паразиту неблагодарному, – с явной обидой проворчал Дурабум. – А от ветра у меня есть купол. Ты его видел, когда мы подъезжали. Когда меня нет или если ветер сильный, купол поднимается. Он обтекаемой формы, и ветер его не сдувает. Замечательная штука. Сам Профессор рассчитал. Помнишь Профессора?

Конечно, я помню Профессора. Это был наш одноклассник, отличник, который ещё в третьем классе читал вузовские учебники по физике и высшей математике. Про ракету из консервных банок он сразу сказал, что это чушь, но расчёты сделал безупречно, иначе мы бы не далеко улетели.

– Он, небось, теперь настоящим профессором стал? – спросил я.

– Нет, – ответил Дурабум, – представь себе, не стал. Окончил университет с красным дипломом, но в учёные не пошёл. Ему деньги были нужны, а в науке, да ещё и без английского языка, денег не заработать. Там надо писать статьи по-английски, а у Профессора с языками плохо – воображения, наверное, не хватает, он ведь только считать умеет. Вот и стал считать деньги – сначала чужие, а потом и свои. Теперь их у него так много, что он и сам, небось, со счёта сбивается. Зазнался – страшное дело, но, если уговорить, он и сейчас что угодно рассчитать может. Мне он и аэростат рассчитал, и купол, и магнит внутреннего сгорания.

Говоря это, Дурабум нарезал хлеб и колбасу, выстраивая на столе башни из бутербродов. Опять вспомнилось детство: наш одноклассник Коля Зверев обожал живую природу и бутерброды с колбасой. Он был готов сутками наблюдать жизнь муравьёв или рост цветов и мог съесть сколько угодно бутербродов с колбасой. Он тоже летал с нами на ракете из консервных банок и всю дорогу рассказывал о внеземных формах жизни, а мы слушали и верили, хотя единственная форма жизни, с какой мы встретились в космосе, были мы сами. Если я, конечно, не забыл что-то существенное.

– Ты никак для Коли Зверева готовишь бутерброды? – спросил я.

– Он обещал зайти. Мы тут часто видимся. Эти теплицы – его работа. Ставит там эксперименты. Исследует влияние высокогорного климата на развитие растений, – ответил Дурабум.

– У него ещё была ящерица, – продолжал вспоминать я. – Он с ней в школу всё время приходил.

– Это не ящерица, – возразил Дурабум, аккуратно выкладывая последний бутерброд. – Это говорящий динозавр Митя.

– Помню Митю, – ответил я, погружаясь в воспоминания, которые на глазах становились всё более явственными. – Только это был никакой не динозавр, а просто крупная ящерица, и говорил он совершенно невнятно – я ничего не мог разобрать.

Дурабум пожал плечами:

– Нормально он говорил – я всё понимал. Проблемы с дикцией у него, конечно, были – не человек всё-таки, но тогда и у меня дикция хромала, и у тебя тоже. А кто он там точно был – я в этом не разбираюсь, но, насколько помню, динозавры и есть крупные ящерицы, а какой размер у ящериц считается крупным, я не знаю. К тому же это был молодой динозавр – он рос.

Это правда: я помнил Митю размером с небольшую собаку, Коля Зверев намеревался его откормить, но после всех его усилий ящерица выросла до размера разве что среднего пони. По моим представлениям это на динозавра не тянет.

– Он здоровенный вымахал, – продолжал Дурабум, широко разводя руки. Размах рук Дурабума не соответствовал размерам динозавра, но, возможно, он имел в виду нечто большее. – Громадная такая зверюга.

– И что с ним теперь?

Дурабум печально опустил глаза:

– Помер Митя. Выпил канистру бензина, испустил столб пламени, и всё.

Дурабум загрустил, и я, чтоб сменить тему, спросил:

– У Коли Зверева тоже есть магнит внутреннего сгорания или ты за ним заедешь?

– Он не ездит на машине, – рассеянно пробормотал Дурабум, стараясь найти оптимальное положение колбасы на очередном куске хлеба.

В то же мгновение порыв ветра опрокинул бутербродную башню, и на заоблачный остров опустилась крылатая ящерица размером с лошадь. Приземлившись, она слизнула со стола несколько бутербродов и, получив от своего наездника затрещину, аккуратно сложила на спине осиные крылья, распласталась и застыла, подставившись солнцу. Я, признаться, оторопел от такого зрелища. С одной стороны, оно было слишком невероятным, чтобы воспринимать его всерьёз, а с другой стороны, меня настойчиво свербила мысль, что это я уже видел, причём совсем недавно. Не справляясь с этими мыслями, я переключил внимание на Колю Зверева, лихо соскочившего с шеи ящерицы.

Он ухитрился почти не измениться с пионерской поры: не растолстел и не обрюзг, вырос, конечно, но лицо оставалось моложавым, светлые волосы так же густы и аккуратно расчёсаны, очки в модной оправе и светло-коричневая замшевая куртка символизировали элегантность и хороший вкус их владельца, а руки Коли Зверева, как в детстве, были покрыты царапинами и следами свежих укусов.

Представляться было не нужно – Коля Зверев узнал меня сразу, как и я его, хотя я-то как раз изменился очень сильно.

Бодрой пружинистой походкой он подошёл к столу, широким жестом схватил бутерброд, откусил от него, сел на складной стул и принял от Дурабума стакан пива.

– Здесь всегда холодное пиво, – сказал он, когда мы чокнулись за встречу. – В наших краях, чтобы оказаться на высоте, нужно сутки-другие добираться до ближайших гор или пойти в гости к Дурабуму.

Мы выпили за горный климат. Коля Зверев выглядел так солидно, что мне неудобно было о чём-то расспрашивать, а расспросить хотелось. Собравшись с духом, я начал издалека:

– А ты кем работаешь? Специалистом по животным?

– По людям, – ответил Коля Зверев. – Они тоже животные те ещё. В процессе эволюции кем только не побывали, и всё в генетической памяти остаётся. Отсюда сказки вроде как про животных, а на самом деле про людей. Люди могут стадом идти на убой, как овцы, набрасываться стаей на одного, как волки, жрать друг друга, как пауки. Что бы там люди о себе ни воображали, всякий, кто разобрался в психологии животных, знает всё про людей.

Я рассмеялся. Коля Зверев и в детстве был хвастуном. Он тоже рассмеялся в ответ и спросил:

– Хочешь, я прочитаю твои мысли?

– Ну? – сказал я.

– Ты хочешь узнать, как я здесь оказался, но боишься признаться в этом. Нарочно не смотришь в ту сторону, делаешь вид, что не замечаешь, и болтаешь о всякой ерунде.

Я хотел бы не согласиться, но не мог: Коля Зверев был прав. Действительно, я за всё время разговора не взглянул на ящера с осиными крыльями и ничего о нём не спросил, хотя, казалось бы, о чём ещё спрашивать, увидев такое… Неуверенно обернувшись, я убедился, что ящер никуда не делся. Мне было стыдно: я, взрослый, серьёзный человек, смотрю на то, чего быть не может, и, кажется, даже верю, что это не обман зрения. Дурабум смотрел туда же, куда и я, и, хотя на его лице не было заметно удивление, я подозревал, что он видит то же самое.

– Ящер, – решился выговорить я, делая всё же вид, что не имею в виду кого-то из присутствующих.

– Динозавр, – поправил меня Дурабум.

– Птеродактиль, – уточнил я.

– Нет, это не птерозавр, – возразил Коля Зверев. – У птерозавров крылья представляли собой кожаную мембрану, которая крепилась к пальцам передних конечностей, примерно как у летучих мышей. А это пластинчатые выросты как у насекомых.

– Откуда он у тебя?

– Помнишь динозавра Митю?

– Ящерицу?

– Динозавра! – почти хором возразили Дурабум и Коля Зверев.

– Это почти одно и то же, – сказал я, надеясь на компромисс.

– Нисколько! – настаивал Коля Зверев. – Динозавры больше общего имеют с птицами, чем с ящерицами.

– Я со школы помню…

– Мало ли чего мы помним со школы! Наука не стоит на месте, учебники устаревают, в них многое упрощено, да и память нас часто подводит. Когда мы учились в школе, ты называл Митю динозавром.

– Называл, – подтвердил Дурабум.

– Мы были детьми, – возразил я.

– Были, – согласился Коля Зверев, – только Митя-то при чём? Если он был динозавром, когда мы были детьми, то почему он должен стать ящерицей, когда мы повзрослели?