Хлопоты ходжи Насреддина

– Да, да, и ему тоже. Всевышний сегодня милостив к тебе. Следующий!

И тут ходжа Насреддин сорвался с места и, оттолкнув очередного просителя, бухнулся на колени у топчана и ткнулся головой в землю.

– О великий! – вскричал он, поднимая голову и молитвенно протягивая ладони к мулле.

– Ай! – подпрыгнул на топчане мулла, как раз собравшийся отведать только что подаренного ему плова. Он давно уже манил муллу своим ароматом, но тот никак не мог улучить момент, чтобы полакомиться блюдом – народ все шел и шел. – Ты чего? Чего ты? – отодвинулся от ходжи мулла, но зажатую в руке щепотку плова все-таки засунул в рот, облизав пальцы. И непонимающе уставился на пустые руки стоявшего на коленях старика, потом медленно поднял голову, перехватив его восторженный взгляд. – Чего тебе нужно, старый оборванец? – грозно спросил мулла, немного придя в себя и прочистив горло. – Или ты считаешь, будто Аллах за просто так будет выслушивать твои пожелания?

– Значит, я не ошибся! – воскликнул ходжа, подползая на коленях поближе к топчану. – Это ты, господи! А это? – Насреддин указал дрожащим от волнения пальцем на замершего у топчана слугу муллы. – Это верно наш великий пророк?

Упитанный слуга пару раз моргнул и сжался, затравленно стреляя глазками по сторонам. Ему явно было невдомек, к чему ведет этот странный разговор старик в драном халате.

– Что ты несешь, презренный? – вскипел мулла, насилу справившись с растерянностью. – Ты, верно, тронулся умом! Я мулла – верный слуга нашего Аллаха! А это мой слуга, а вовсе никакой не пророк.

– Так ты слуга Аллаха, а не сам великий Аллах? – понимающе кивнул ходжа и поднялся с колен, упираясь в них ладонями.

– Именно так! – подтвердил мулла кивком, стараясь придать своему подвижному лицу черты смирения, но выходило не очень. – Я всего лишь его скромный слуга. А это, – мулла широким жестом руки обвел свои владения, – дом нашего всесильного и милостивого Аллаха.

– Ага! Тогда ответь мне, мулла, почему ты раздаешь обещания людям от имени своего господина, даже не испросив его разрешения и не воззвав к нему, как полагается?

– Э-э, глупый ты человек, – покачал головой мулла, – Аллах наш в своем величии даровал мне способность погружаться в его самые сокровенные помыслы. Я знаю все, о чем знает он!

– Предположим, но почему ты воруешь у своего господина?

– Да ты что?! – чалма у муллы от подобной наглости едва не воспарила над его маленькой головой. – Да я тебя! Я…

– Но ты ведь поедаешь и прибираешь к рукам то, что принесли твоему господину, разве не так? Все это видели.

– Я… это… – смешался мулла. Ничего подобного он не ожидал. Собравшиеся, затаив дыхание, во все глаза глядели на муллу, и платок, который мулла сунул за пазуху, теперь жег ему грудь, а съеденная горстка плова, казалось, возмущенно ворочалась в его животе. – Ты все неверно понял, странник. Это подношения на благо мечети. Вот! – обрадовался мулла, так успешно ему удалось выкрутиться.

– Но ты сказал, что это дом самого Аллаха, – прищурился Насреддин, – и эти люди принесли в его дом свои дары, надеясь на его помощь. Значит, они принесли их ему, а вовсе не тебе. Разве не так?

– Но господь не вкушает земной пищи! И ему ни к чему это тряпье! – воскликнул мулла, выхватив из-за пазухи платок и отбросив его в сторону. – Я взял его, чтобы не обидеть несчастного старика. Зачем он мне?

Мулле вовсе не нравился этот разговор, который слушали десятки людей. Однако, священнослужителю никак не приходило в голову, как поставить на место это наглого старика, позволяющего себе прилюдно оскорблять его, муллу!

– Тогда объясни мне, о многомудрый мулла, освященный мудростью господа нашего: к чему тогда эти люди несут сюда свои дары, если они не нужны Аллаху?

– Глупец! Это плата за молитву, – взъярился мулла. – Неужели ты считаешь, что я должен работать запросто так? А мое дело через молитвы доносить до господа…

– Прости меня, – перебил его ходжа, – но молитвы, если честно, я пока не услышал ни одной. Однако, обещания ты раздаешь очень охотно. Неужели ты берешь плату за пустые обещания?

– Нет! Я беру плату только за то, что обязательно сбудется, – глазки муллы забегали в темных провалах его глазниц.

– Знаешь, хорошая у тебя работа.

– О чем ты? – еще больше насторожился мулла. Ему было совершенно невдомек, почему этот незнакомый старикашка столь непочтителен к его особе.

– Значит, ты хочешь сказать, – прищурил левый глаз ходжа Насреддин, – что твои обещания сбываются, так как они исходят от самого Аллаха, и тебе ведомо все сокровенное и тайное?

– Разумеется, – горделиво выпятил грудь мулла.

– Вы все слышали, что сказал великий мулла? – обернулся Насреддин, обведя взглядом притихшую толпу, собравшуюся во дворе мечети.

– Да, да, слышали, – донеслось нестройное со всех сторон.

– Да будет так! – рубанул ходжа рукой. – А теперь все расходитесь по домам.

– Но как же?.. – окончательно растерялся мулла. – Как же так? А дары?

– Я тебя не понимаю, – Насреддин уже собравшийся было покинуть двор мечети, вновь остановился, – ты же сам сказал, что это вовсе не дары, а плата за твою работу. Но где же это видано, чтобы человек платил за яйца, которые курица еще не снесла? А если и так, то пиши расписку.

– К-какую расписку? – сглотнул совершенно ошалевший мулла.

– Странный ты человек, – пожал плечами Насреддин. – Коли ты берешь плату вперед, то ты должен написать расписку. А вдруг ты не выполнишь свою работу или выполнишь ее не должным образом, тогда что?

– Что? – лупнул глазами мулла.

– Вот и я о том же, – вздохнул ходжа. – Да, за всеми этими торговыми делами я чуть не забыл тебя спросить: зачем нужны эти крепкие стены вокруг дома нашего господа?

– Сейчас очень много воров, – ляпнул мулла первое, что пришло ему в голову.

– Я, кажется, понял тебя, – произнес Насреддин с очень серьезным видом. – Аллах всемогущий в своей заботе о несчастном, обездоленном народе не хочет, чтобы они выбрались за этот забор. Это очень мудро. Теперь я верю, что господь даровал тебе истинное знание, – и ходжа отвесил мулле поклон.

– Нет, нет, ты все неверно понял, – замахал на него руками мулла, судорожно пытаясь сообразить, что имел в виду этот противный и крайне нахальный старик, в котором не чувствовалось ни капли почтения к сильным мира сего. – Я хотел сказать, что высота забора указывает на близость его обладателя к великому Аллаху! Так говорит народ.

– Глупости, – отмахнулся от его слов Насреддин. – Какие заборы ни громозди, а всех ближе к Аллаху только покойники. Разве не так, о мудрый мулла?

– Ха! – сказал кто-то совсем рядом с ходжой.

– Хи-хи, – донеслось с другой стороны двора, и вот уже весь народ, что присутствовал при этом странном споре, вовсю давился смехом.

Все, кроме муллы, позеленевшего от ярости и в бессилии сжимавшего кулаки. Он впервые на своей памяти не мог подобрать слов для достойного ответа этому паршивому, невесть откуда свалившемуся на его голову старикашке. Но пока он соображал, пыхтя от обиды, двор мечети опустел, и спорить было уже не с кем. А ведь что самое обидное, мулла даже не ведал, как старика зовут и кто он такой…

Глава 4. Как нужно ремонтировать дом

Прямо напротив мечети под сенью старого карагача расположилась чайхана. Это была совсем небольшая чайхана. В плове, приготовленном ее хозяином, было мало жира, а мясо раздиралось на волокна и подавалось скорее для вида, чем для вкуса. В мантах же и самбусах наличествовало больше лука, чем полагается, но зато здесь подавали отличные шурпу и лагман. Лепешки были тонки, но таяли во рту, а чай, заваренный хозяйской рукой, был ароматен и недурен на вкус. И еще здесь чувот был чувотом, а не жиденькой водичкой, как в дорогой чайхане, принадлежавшей скряге Сахобу – этот обслуживал исключительно состоятельных селян и богачей. Однако, никто из завсегдатаев чайханы не жаловался на малые ее недостатки, ведь, по сути, здесь собирались бедняки, и им было не до изысков. И, разумеется, хозяин чайханы, большой друг Икрама – Саламат старался угодить посетителям, больше экономя на себе, нежели на них. Видно, поэтому чайхана не особо процветала, но зато у Саламата имелось много друзей, которые охотно делились с ним овощами со своих огородов, зерном и дичью, пойманной на охоте. В этой чайхане, можно сказать, все было общее. Саламат принимал даже самых бедных, тех, кому нечем было заплатить за еду. Их он кормил недорогим блюдом – атолой, и еще всем, что оставалось к позднему вечеру. Правда, оставалось у Саламата очень и очень мало, потому как готовил он вкусно и с душой, а продавал очень дешево.

Вот в этой самой чайхане и нашли свое спасение от дневного зноя ходжа Насреддин и Икрам, как только покинули мечеть. Вместе с ними, все еще посмеиваясь над муллой, вошли трое мужчин. Последние с немалым уважением поглядывали на незнакомого старика, не побоявшегося связаться с «божьей карой», как муллу прозвали меж собой люди этого селения.

– Да, бедный наш мулла, – сказал один из мужчин, утирая потное лицо платком, когда все расселись кружком на широком топчане.

– Чего это он бедный? – мгновенно возмутился другой мужчина с пышной бородой и курчавой шевелюрой.

– Да нет, я хотел сказать, он аж позеленел от злости. А ведь верно вы, почтеннейший, сказали, – обратился первый к Насреддину, потягивающему из пиалы свежезаваренный зеленый чай. – Непонятно за что мы ему носили дары?

– Да-а, – потер ладони о колени третий, который оказался так худ, что было неясно, как только в нем держится душа. – Только вот Аллаха бы не прогневить.

– Глупости! – ответил ему ходжа Насреддин. – Если уж бессердечный мулла своими поступками до сих пор не прогневил бога, то чего вам-то бояться? А если даже и прогневишь, то разве тебе может быть еще хуже, чем сейчас?