Охота на Квака

– Это потому, что проводят ее очень редко, – объяснил Хоббин. – Вообще, тотальная чистка – очень дорогая операция. И для того, чтобы ее провели в каком-нибудь кибере, необходимы достаточно веские причины. Но уж если ее проводят, то все, пиши пропало. После тотальной чистки остаются только разрешенные законом программы, только построенные по всем правилам, без малейших отклонений дома, реклама лишь та, что была сделана с соблюдением всех бесчисленных предписаний и постановлений, торговые дома и увеселительные заведения лишь те, которые не отступают от закона ни на йоту. Все остальное безжалостно уничтожается. Короче, для всех, кто в результате своей деятельности потихоньку выходит за рамки закона, тотальная чистка является чем-то вроде Армагеддона.

– Вот-вот, – сказал Гномик. – А если к тому же еще учесть, что наш кибер не принадлежит к числу богатых и процветающих, то очень легко понять, почему почти каждый его постоянный житель, для того чтобы свести концы с концами, вынужден время от времени нарушать тот или иной закон. Как ты думаешь, что останется от нашего кибера после тотальной чистки?

Я понимающе кивнул.

Да уж, тут он был прав на все сто процентов. Для того, чтобы спасти свою жизнь, я хотел устроить большую бучу. И устроил. Вот только получается, что жителям кибера она может выйти боком.

Сплетник задумчиво покачал головой и тихо сказал:

– Да, парень, ты что-то слишком уж разошелся. Я, конечно, предполагал, что ты устроишь большой шум. Но не такой же!

Я разозлился и спросил:

– А какой, какой, черт побери? Мне что, надо было стоять и ждать, когда меня пристрелят?

– Ну-у-у…

Сплетник смутился. Взгляд его переместился на пол и нервно по нему забегал.

– И вообще, – сказал я. – Надоело мне лежать на этой платформе. Может, вы меня все-таки освободите? Не убегу я, не убегу. Да и как я это могу сделать, если вас здесь десять здоровенных лбов? Кстати, и куда же мне бежать? Ну, отпустите?

Хоббин и Ноббин переглянулись. Ноббин выбил ногами короткую дробь, а потом сказал:

– Ладно, похоже, сейчас, когда он уже в курсе дела, его можно отпустить. Да и удрать ему, в самом деле, не удастся.

Любимчик вдовушек криво ухмыльнулся, выдвинул из ладони правой руки длинное, тонкое лезвие и, задумчиво его осмотрев, так словно видел в первый раз, изрек:

– Это точно. Удрать ему не удастся. Пусть даже и не пытается.

Хоббин издал резкое, похожее на змеиное, шипенье.

Тотчас четыре удерживавших меня руки исчезли. Я рывком сел на край платформы, и быстро обследовал собственные карманы. Все было на месте, не считая, конечно, пистолета.

Жаль, хорошая была пушечка. И здорово меня выручила.

Вытащив в виде утешения из кармана сигарету, я с удовольствием закурил.

Ну вот, теперь можно и поговорить. Безвыходных положений не бывает. Бывают лишь люди, которые не смогли догадаться, как выкрутиться из очередной, поставленной мрачной шутницей – судьбой, ловушки.

Ноббин снова издал шипящий звук. Платформа, на краю которой я сидел, мгновенно исчезла. От падения на пол меня спасло мягкое кресло, такое же, как то, в которых сидели другие бродячие программы. Оно мгновенно выросло из пола и приняло на себя мою тяжесть.

– Учти, – напомнил мне гномик. – Если мы тебя и освободили, это еще не означает, что мы пренебрегаем требованиями ультиматума.

– Как же, дождешься от вас милосердия, – проворчал я. – Держи карман шире.

– Между прочим, – сказал Ноббин. – Мы могли сдать тебя мусорщикам сразу, после того как ты ввалился в это помещение и заснул, словно сурок.

Я криво усмехнулся.

– Но ведь не сдали же. Значит, у вас были для этого веские причины. Очень веские. Или я ошибаюсь?

Ха, они еще не знают на кого нарвались. Быть коммивояжером может далеко не каждый. И это очень трудная работа. Представьте, вы приходите в совершенно незнакомый дом, видите там людей, которым наплевать на вас, на ваш товар, может быть, даже на весь остальной мир. Вам нужно мгновенно определить, что за люди перед вами находятся, угадать их слабые стороны и пристрастья, а потом буквально первой же фразой суметь дать им понять, что вы тот, кто может значительно облегчить их быт. Если вам это удастся, и если во время последующего разговора вы не совершите ни одной ошибки, ни разу не позволите им усомниться в том, что это именно так – они ваши. Здесь имеет значение каждый жест, каждое слово, каждый взгляд. Особенно – взгляд. Вы можете очень долго и вполне успешно вешать лапшу на уши кому угодно, и все может рухнуть из-за одного неосторожного взгляда. Вы лишитесь плодов тяжкого труда, и… Тяжкого? Ну конечно – тяжкого. Можно ли назвать легким труд, во время которого от вас на протяжении, примерно получаса требуется полностью контролировать собственную речь, мимику, выражение глаз, и все лишь для того, чтобы продать каким-то лохам две-три бутылки нового моющего средства? В лучшем случае, если очень повезет, вы можете спихнуть пылесос, и это будет уже крупной удачей. Так вот, еще раз спрашиваю, можно ли назвать такую работу легкой?

К вашему сведению, я занимался ей последние десять лет и переквалифицироваться не собирался. Почему? Да потому, что эта работа обеспечивала мне довольно сносное существование. И если бы не эта история…

Ладно, проехали.

Я еще раз окинул комнату взглядом. Что-то отвечать на мой вопрос никто не торопился. А это доказывало только одно – задав его, я попал в самую точку.

Ну, ребята, кто самый смелый?

Самым смелым оказался Сплетник. Видимо, он чувствовал себя каким-то образом за меня ответственным. А может быть, все еще надеялся вернуть свои инфобабки.

– Прекрасно, – сказал он. – Ты угадал. Причины для этого были. Вернее, одна причина, но очень веская.

Вздохнув, Сплетник поудобнее уселся в кресле, сцепил пальцы и, громко хрустнув ими, вопросительно посмотрел на Ноббина. Тот едва заметно кивнул.

Я раздраженно поморщился.

Дешевые штучки. Особенно здесь, в кибере. Программа, воспроизводящая хруст пальцев, стоит пару инфобабок, не больше.

– Ультиматум перед нами ставят не в первый раз, – сообщил Сплетник. – Мусорщики спят и видят, что им удалось прибрать бродячие программы к рукам. Кто, кроме нас, знает обо всех незаконных делишках, происходящих в кибере? А еще, кто лучше нас может добыть компрометирующую информацию на определенных посетителей? Старая как мир система. Для того чтобы поддерживать закон, или видимость закона, стражи порядка отчаянно нуждаются в сотрудничестве с теми, кто умеет его нарушать. Насколько я знаю, в истории большого мира так было всегда. Теперь мусорщики пытаются устроить здесь, в киберах такую же систему.

Я окинул взглядом комнату, сидевшие в ней бродячие программы и ошарашено почесал затылок.

Вот это да! Да нет, так не бывает. Они меня обманывают. Пытаются запудрить мне мозги. Чтобы кто-то в этом мире, причем даже не живые люди, а какие-то бродячие программы, пытался отстоять такое глупое и забытое всеми понятие, как свобода? Там, в большом мире, слово «Свобода» давно превратилось в ничего не значащий набор звуков, в затасканную тряпку, настолько грязную и замаранную от долгого использования в самых нечистоплотных целях, что люди побрезгливее уже стыдятся брать ее в руки, а тут…

Я еще раз обвел их взглядом. По очереди, каждого в отдельности. Ноббина, Хоббина, Сплетника, гномика, любителя престарелых дамочек, а также всех остальных.

Хм, может быть, они все-таки говорят правду? Да нет, так не бывает. Меня пытаются еще раз, цинично и до глупого просто, обмануть, обработать и оставить в дураках. Потом, когда все кончится и нужда во мне отпадет, эти же самые любители свободы с сытым, довольным смешком ткнут меня носом в дерьмо.

Так уже было, и не раз.

– Эй, ребята, он нам не верит, – сказал Сплетник. – Этот сукин сын посмел нам не верить!

– А с каких это веников тебе надлежит верить? – окрысился я. – Откуда я знаю, что у тебя в голове и что ты на самом деле задумал? Нет уж, на эту удочку ловите кого-нибудь другого. Я предпочитаю, чтобы мне говорили правду или хотя бы что-то, в чем есть доля правды.

Взгляд Сплетника вскочил мне на колени и тонко заверещал. На спине у него светилась малиновая надпись: «Ты – псих!».

– Ну, если ты нам не веришь, то это твое полное право, – Сплетник пожал плечами. – Однако время уходит и нам нужно что-то придумать. Если до объявления ультиматума мы еще могли выдать Ессутила мусорщикам, то сейчас, после того как они поставили нас перед выбором, мы не может показать свою слабину. Иначе повод для следующего ультиматума найдется очень быстро. И во второй раз поступить не так, как хотят стражи порядка, мы уже не сможем. Третьего ультиматума, скорее всего, не будет. Зачем он мусорщикам, если можно просто-напросто нам приказать? Понимаете, что я имею в виду?

Гномик важно кивнул и изрек:

– Конечно, мы все это понимаем. Однако если не согласиться на требования мусорщиков, они запросто могут провести тотальную чистку. Нужна ли свобода тем, кто перестал существовать?

– Во-первых – нужна, – веско сказал Хоббин. – Свобода – это такая шутка, которая нужна всегда. С ней жить веселее. Кроме того, кто тебе сказал, что из нашего положения есть только два выхода: либо принять этот чертов ультиматум, либо не принять?

– А разве есть третий? – спросил любитель престарелых искательниц приключений.