Отступники

Целостность психического здоровья прежде всего обеспечивалась за счёт слабого анализа маячивших перед глазами образов. Включившийся защитный механизм перевёл всю работу тела в автономный режим, накрепко заперев разум в бункере конкретно моего сознания.

– Не останавливайся.

– У нас есть план? – вместо «я и не собирался» подумал я в ответ.

– Да, беги в парк.

Наличие конечной цели маршрута придало мне сил и уверенности. До парка было не так уж и далеко, около одного километра.

– Погоди, это оттуда был рёв? – подумал я, но темп всё-таки не сбавил.

– Да, – толком не дав вникнуть в суть её развёрнутого, представленного в форме обширного доклада ответа, Безымянная продолжила, – мне нужно тебе кое-что рассказать.

– Валяй, я внимательно тебя слушаю, – нет, я, безусловно, мог подумать по-другому, начать задавать много вопросов, выяснять, почему её откровение должно снизойти на меня именно сейчас, и в итоге всё равно согласился бы, так зачем было тратить время?

– Ты не понял, мне нужно сделать это быстро, – неизменно хладнокровно осведомили меня.

– Хорошо, Безымянная, давай сделаем это по-быстрому. – подозревая, о чём идёт речь, отшучивался я, выбиваясь при этом из физических сил.

И вот так, как тогда на кухне с выпусками новостей, мне стало всё понятно. Во всяком случае касаемо той передряги, в которую я попал. Мы обменивались мыслями быстро, я не успел пробежать и трёх десятков метров, но даже за это время меня попыталось убить ещё несколько гомункулов.

Они возникали рядом со мной в последний момент из-за того, что человеческий глаз не фиксировал их чудовищной сверхъестественной скорости передвижения. Браслет – мой единственный защитный механизм – работал исправно, каждый раз пульсируя во время предотвращения очередной попытки меня уничтожить. Он реагировал только на то, что могло причинить непосредственную угрозу моей жизни или здоровью, будь это объект живой или неживой природы. Браслет полностью останавливал время для предмета, от которого исходила опасность. Правда, устройство делало это в среднем секунд на пять и неограниченным боезапасом не располагало, это косвенно намекало мне на то, что к парку всё же лучше поторопиться.

Безымянная без затруднений отстреливала попавших в ловушку противников, но откуда она это делала, понять было невозможно. Я представлял её в виде чёрной кляксы, скакавшей по крышам домов. В своей манере Безымянная наказала мне ни в коем случае не дотрагиваться до чего бы то ни было, неожиданно возникшего на моём пути, так как браслет влиял только на время. Он не изменял массу, скорость, вектор направления движущегося объекта или другие его характеристики. На человеческом языке это означало, что, в частности, от соприкосновения с гомункулом в лучшем случае я просто отлетел бы на пару сотен метров, рассеивая по сторонам свои внутренние органы.

Переварив полученные сведения, я выбежал на проезжую часть, так как она давала больший простор для манёвров. В отличие от раздражающе плотного потока пешеходов, наслаждающихся последним теплом уходящего лета, отдельные, проезжающие несколько раз в минуту автомобили не так мешали видеть обстановку. Обстоятельства очень часто заставляли менять направление бега. На меня прыгали сбоку, кидались сзади, выскакивали передо мной, но, получив по два выстрела, разлетались на части по прошествии нескольких секунд. Крови почти не было, будто противники состояли из неорганической твёрдой породы. Я очень старался выписывать затейливые траектории, дабы не быть пришибленным оторванным куском чужого тела.

– Перемещаюсь, – рапортовала боевая подруга.

– Броня крепка и танки наши быстры, – отвечал я ей.

– Тебе обязательно петь? – Боже мой, что я слышу, любопытство в её голосе?

– И тот, кто с песней по жизни шагает… – не унимался я, обливаясь потом и грязью.

То был не самый чистый пробег в моей жизни. Много сил я растратил на бестолковом старте, мои мышцы горели и скрежетали. Несколько раз я путался в ногах и спотыкался. Однажды я упал, и тогда надо мной повисло сразу пять гомункулов. Я торопливо выползал из-под этого скопления, стараясь не думать о том, что через пару секунд оно рассыпется на составные части.

– Быстрее, – подбадривали меня, – беги.

Проделав от силы половину дистанции, я отметил для себя три вещи. Во-первых, меня теперь пытались убить не только непосредственно, а так же более творческими способами – швыряясь разнообразными предметами. В ход шли куски домов, фонарные столбы, машины, деревья, а уж такого количества булыжников и камней я не видел даже в геологическом музее. Во-вторых, хитрый браслет, видимо, оценив всё многообразие и обилие швыряемого в мою сторону, решил экономить запасы расходуемого топлива, энергии, материала (нужное подчеркнуть). Всё способное пришибить тщедушное человеческое тельце он по-прежнему останавливал. Остальное, долетавшее до меня я мужественно собирал всеми частями тела. В-третьих, мне было совсем непонятно, откуда противник брал именно такие боеприпасы. Никто, кроме меня, похоже, не видел результатов специфической перепланировки и сомнительного благоустройства нашего района гомункулами.

Дальше в лес – больше дров. То есть до входа в парк оставалось сотни три метров. В жизни ничто не давалось мне с таким трудом, как этот треклятый участок.

Земля под ногами дрогнула и заходила ходуном, браслет с каждым разом пульсировал заметно слабее.

– На мне хвост, – вдобавок ко всему обрадовала Безымянная, – держись.

Мы сделали ещё один шаг в сторону от знакомой человеческой действительности. Воцарилось запустение, я перестал видеть людей. Чья-то воля отключила всю эту неуместную массовку. Переживать по этому поводу было некогда. Вокруг с грохотом рушилось и проваливалось вниз в пустоту абсолютно всё.

Бежать стало совсем тяжело. Сотрясаемая земная твердь не упрощала координацию движений. Лёгкие горели, задеревеневшие ноги с трудом выполняли поступающие от мозга целевые указания, меня лихорадило как заводскую паровую машину конца девятнадцатого века. Я вваливался вперёд едва доползшим домой после попойки блудным сыном. Безымянная, видимо, занятая упомянутым хвостом, хранила гробовое молчание, не выдавая более своего присутствия меткими попаданиями в гомункулов, отчего браслет пульсировал в предынфарктном режиме, готовый умереть в любую секунду.

Когда до парка оставалось совсем немного, перед его входом, полностью блокируя возможность достичь цель сухопутным путём, образовался продолговатый провал. Неестественная пустота зияла из недр во всей своей отвратительности.

– Прыгай, – скомандовала Безымянная.

– Никто не знал, а я… Бэтмен, Бэтмен, – покуда я, к своему несказанному удивлению, преодолевал преграду по воздуху, ничего другого в голову не лезло.

Подо мной открылся просто фантастический вид: каждому, кто хочет понять, о чём идёт речь, надлежит попробовать в безлунную ночь где-нибудь в лесу нацепить себе на голову непроницаемый полиэтиленовый пакет. Заветная финишная прямая быстро приближалась, я наслаждался возможностью хоть немного передохнуть перед финальным рывком. Находясь в воздухе, нельзя было не радоваться, что мир не дребезжит так, словно у тебя вместо ног отбойные молотки.

Агонизирующий браслет стукнул особенно сильно, начав трескаться. Прямо передо мной завис один из гомункулов, прыгнувший мне навстречу с другого края. Столкновения с ним я не мог избежать никак. Когда меня вдруг тряхнуло воздушным потоком, отшвырнуло в сторону и шмякнуло об землю, я понял: наперерез атакующему мимо меня пронеслась Безымянная. Что конкретно происходило последние десятки метров пути, я не видел. Могу только предположить, что ничего хорошего. Меня будто взяли за шкирку и бодро швырнули к финишу.

Приземлившись на территории рекреационной зоны, я тут же вскочил, готовясь продолжить гонку. Каково же было моё удивление от увиденной вокруг безмятежной картины всеобщего ночного пьянства. Вокруг центральной клумбы, на скамейках в форме полукруга, расселись отборные представители генофонда нации.

Хрипя от попыток нормализовать дыхание, я искоса поглядывал на хорошо знакомых мне местных жителей. Всё вокруг казалось нормальным, таким, как обычно. Я несколько раз обернулся и удостоверился, что позади меня не осталось видимых признаков другой реальности. Потрескавшийся браслет безжизненно затух на моей руке, казалось, навсегда.

– Безымянная? – обратился я к своей спасительнице.

– Идём, – она появилась слева от меня, полностью закупоренная в свой скафандр и всё так же с винтовкой в руках. Её натуральный рост на глаз составлял метров семь. Обшивка брони демонстрировала много пятен, видимо, крови. Спереди на правой ноге на уровне бедра, чего я почему-то не заметил ранее, переливались непонятные символы. Из той области, где у человека находится печень, торчала обрубленная рука нападавшего. Сзади, пробив тело Безымянной насквозь, изнутри вырывались растопыренные пальцы гомункула.

Я подумал, а не торчит ли и из меня какая-нибудь неуместная деталь чужого организма, но выявить подобный случай, несмотря на обнаружение бесчисленного количества порезов, ушибов, ссадин и синяков в зачаточном состоянии, не удалось.

Из глубины не освещённого никаким светом парка аккурат на клумбу с грохотом упало кем-то брошенное тело обезглавленного гомункула. Труп тут же начал дымиться и таять на глазах, словно был сделан из сухого льда. Удивлению моему не было предела. Я посмотрел на Безымянную в поисках разгадки этого вопроса. Увидев её решительный, грозный вид, наряду с тем, что застрявшая в ней рука испаряется ещё быстрее, а некровоточащие раны затягиваются сами собой, я принял решение повременить с расспросами.

– Идём, – сняв шлем, повторила напарница уже обычным способом.

– Да, хотел бы я посмотреть на их реакцию, упади на их головы такая туша и в самом деле, – я поделился волновавшими меня думами с Безымянной, когда мы проходили сквозь гогочущую толпу.

Картина, открывшаяся через несколько минут, была одновременно и завораживающей и отвратительно отталкивающей. Посреди разбросанных в разные стороны, растерзанных гомункулов, коллективно таявших на глазах, спиной к нам вздымалась исполинская, выше Безымянной почти в два раза, уродливая фигура.

– Безликий – Ненависть, – судя по всему представила незнакомца Безымянная, убирая оружие. Я отметил про себя её очень сильное удивление и, быть может, даже смущение.

– Нечистокровный сатир. Восьмое поколение. Армия зависти. Безымянная, – пророкотал Ненависть в ответ, да так, что я вздрогнул. Всё так же, не оборачиваясь, он добавил, полагаю, обращаясь уже ко мне. – Человек.

Наконец настала и моя очередь вступить, и я незамедлительно ляпнул первое, что пришло мне в голову:

– Не, ну я, конечно, всегда знал, что у нас в парке водятся королевские упыри, но чтоб такие…

– Наше общество строится на иных принципах, – начала объяснять Безымянная, – знание себя и своего места в нём очень важно. Представляя кого-то, в первую очередь называют его расу, род занятий или армию, к которой тот принадлежит, а затем имя. При представлении нечистокровных сатиров, вроде меня, так же важно знать поколение, к которому они относятся. Всё это и много другой полезной информации написано здесь. – Безымянная похлопала себя по правому бедру.

– Безликие – это особый вид деффективных нечистокровных сатиров, представляя их, не принято указывать расу или поколение, подчёркивая их особый статус. Они появляются крайне редко. Каждый из них уникален и обладает огромной силой. Я не знаю их точное количество, но всего их существует не более двух десятков. Ненависть – один из самых известных среди них. Обычно они никак не вмешиваются в дела империи. Мне неизвестны случаи, когда кто-либо из безликих выступал в качестве защитника.

– Защитника? – я хотел спросить про империю.

– Да, если возникает необходимость отправить на задание во внешнюю среду особь женского пола, то у неё всегда есть защитник.

– Чувствую, разговор по душам нам предстоит долгий, – пробормотал я себе под нос, пристально рассматривая повернувшегося к нам лицом защитника.

В средневековье, на заре появления первой ассоциации пластических хирургов в лице инквизиции, невозможно было и мечтать о таких впечатляющих результатах. Перво-наперво бросалось в глаза полное отсутствие кожи. Вместо неё имелась затвердевшая корка цвета хорошо прожаренного шашлыка. Нижняя часть тела полностью скрывалась под подобием хакама, традиционно чёрного цвета, подпоясанного широким кушаком, концы которого свисали спереди. Правый конец был заметно длиннее и шире левого, он доходил до колена, и я бы поставил свою шкуру на то, что, судя по количеству таинственных символов золотого цвета на нём, там написан ветхий завет. Ненависть явно не слыл первым красавцем на деревне, напоминая внешне краба с одной клешнёй. Хотя клешни у него было две и обе одинаковой длины, но правая рука была заметно тоньше левой, вдобавок на ней отсутствовали ногти, в то время как на левой за счёт них пальцы казались заметно длиннее. В левой руке Ненависть непринуждённо держал, как держат шары для боулинга, голову поверженного противника. От плавящегося жуткого снежка уже почти ничего не осталось. Защитник не мог похвастаться наличием шеи. На спине, смещённый ближе к левому плечевому суставу, у него рос горб. Он не нуждался в услугах парикмахера, зубного врача или лора. У него не было ни рта, ни ушей, ни носа. Возникало ощущение, что ему на лицо налили кислоты, перемешали получившуюся биомассу, да так и оставили затвердевать. Уцелевшим каким-то чудом во время этого процесса был левый, глубоко посаженный, маленький глаз. Глаз цепко следил за всем, попадавшим в поле зрения, зачастую излучая на предмет слежки цунами злобы и ненависти. Яркость свечения терракотового цвета единственного имевшегося органа восприятия сопоставлялась разве что со вспышками сверхновых звёзд.