Поэзия моей мамы и мои мин(д)иатюры и переводы

Но ясно одно: Ленинград не сдаётся.

Нам хлеб добавляли самую малость,
Но нам это, право же, чудом казалось.

Весной убирали от снега дворы.
На фабрику с мамой работать пошли.
Для маскировки там сетки плелись.

Потом как-то наши пути разошлись.
Мама слегла и больше не встала.
На оборонные Зоя попала.
Я же учиться было пошла,
Но не на долго: мать умерла.

Бедная мамочка, мало жила,
Видеть нас взрослыми не дождала!
В братской могиле её хоронили.
На похоронах мы с сестрою не были.
Много трупов из больницы возили.
Родичи их хоронить не ходили.

Тётка сообщила: «Ваша мать умерла,
Выдержать голод она не смогла.
Ещё до войны больною была.
Пусть же ей будет пухом земля».
Я плакала долго, долго скучала.

Ходила повсюду, работу искала.
По объявлению в ломбард поступила.
Теперь каждый день на работу спешила.

Вечером страшно в квартире пустой.
Шёл ещё только сорок второй.

Иногда с оборонных сестра приходила.
Ей говорю: «Перебраться решила».

Тётка в квартире своей прописала.
Вещи в руках я перетаскала.
Когда ж по асфальту машину катили,
Артиллерийский обстрел объявили.
Замерло всё: машины и люди.

Долго стучать метроном ещё будет.

Слышно: со свистом снаряд пролетит.
Среди тротуара машина стоит.
Потом уж, когда отбой объявили,
Дальше машину мы покатили.

Там две соседки ещё проживали.
Все в одной комнате мы зимовали.

Ох и тяжёлой была та зима.
От голода грызла подушки, рвала.

Но нет ужасней, не бывает больней,
Чем видеть больных и голодных детей.

Мальчик двухлетний, соседкин сынок,
От голодухи совсем изнемог.
Когда же из хряпы я суп приносила,
Мать ему больше оставить просила.
Ел жадно и быстро, косился на мать,
Чтобы успеть у матери взять.
Он так ещё мал был и стар был лицом.
И не знаком с героем отцом!
Его не отец, а страх, голод растили.
В нём чувства ещё первобытными были.

Проклятый фашизм, разве можно забыть?!
Жизнь человека во что превратить!

А мальчики те, что в хлебных стояли
И слабо прикрытый довесок хватали?
В рот запихнут и жуют, и жуют.
И пусть их голодные люди убьют.
Им всё равно, не до обид.
А взрослые злятся, а сердце болит.
Каждый своих голодных имеет.
Да и от голода чувства тупеют.

Таков был внешний вид Ленинграда,
Когда город любимый сдавила блокада.

Но эти голодные люди трудились.
Их головы перед врагом не склонились.

На заготовки в лес и я направлялась,
Хотя на ногах уж неважно держалась.
Ночью, тихонько, нас в катер грузили,
По Ладоге группами перевозили.
На той стороне нас машины встречали
И прямо на пасеку нас отправляли.

Первое время со страхом смотрела.
Сил не хватало, пилить не умела.
Старалась отчаянно, отчаянно билась,
Но мастером леса я не родилась.