Мама наклонилась к Даше и прошептала:
– Тихо, так, чтобы не на всю квартиру, скажи.
Папа разжал ей рот.
– Я поняла, – голос почти сел. – Я не буду пить и вас позорить.
– А университет? Ты что, считаешь, что мы тебе тут мозги вставляем только на счет выпивки? Половина этих пяти минут за твою идею бросить учебу.
– Мама, но я ненавижу экономику. И никогда не любила. Вы меня заставили. Я хочу быть поваром, – с каждой фразой голос Даши креп.
Папа снова закрыл рот, а мама нанесла еще с десяток ударов шнуром.
– Ты не посмеешь его бросить! Никогда не посмеешь что-то такое сделать! Мы не простим тебе этого. Это сломает мне жизнь. Сволочь.
– Но ты же хотела знать, что со мной такое, почему я пью? Теперь знаешь. Почему бы не оставить меня в покое и не дать мне право самой выбрать? – прошептала Даша, когда папа отнял руку ото рта.
– Потому что так надо! Надо и все! Ты не проживешь без нас, без наших денег и поддержки, чтобы там себе не выдумала. Ты никогда не могла ничего, это мы сделали тебя нормальной. Ты должна нам. И все, что от тебя требуется – просто не позорить нас. Посмотри на Кристину, как страдает ее бедная мать, ты хочешь того же нам? Хочешь, чтобы нам было стыдно смотреть в глаза Тане, у которой даже ее дочь на фоне тебя лучше выглядит?
Даша не ответила, а потому процедура с зажатием рта и ударами прошла еще две минуты. Потом мама снова наклонилась к дочери:
– Скажи!
И Даша покорилась.
– Ладно. Простите меня, мне жаль. Я все исправлю, снова пойду на учебу, закрою сессию на отлично. Я немного пропустила. Я все исправлю, не надо больше, прошу. Хватит. Простите.
– Хорошо, поверим тебе на слово, – мама бросила фен в сторону. – Но помни: еще один промах и мы никогда тебя не простим. Скотина такая.
Супруги вышли из детской. Татьяна и девочки смотрели телевизор. Увидев Светлану и Виктора, женщина встала и пошла в кухню. Разболтанная дверь детской приоткрылась, и Татьяна заглянула туда по пути.
Кристину насторожил странный вид семьи. Светлана была спокойна внешне, но изнутри будто светилась энергией, ее губы расползлись в той жуткой улыбке, с которой она говорила что-то обидное племяннице. Виктор шел рядом как всегда без эмоций, пассивный. Кристина пошла вслед за мамой. За ней на цыпочках побежала Арина. Они остановились у своей комнаты и осторожно заглянули внутрь.
Даша лежала на животе на кровати. Глаза у нее были закрыты, и Кристине подумалось, не спит ли она. Но потом сестры заметили задравшийся халат. Вся спина и ноги были красными, с кровью от лопнувшей в некоторых местах кожи. Кристина резко откинулась назад и прижалась к стене. Она взглянула на Арину. Та зажала рот рукой и побежала в ванную.
Кристина зашла на кухню. Мама пила чай.
– Арину опять тошнит? – спросила она.
– Да.
– Надо все-таки сделать эту гастроскопию. Есть клиника, где за деньги делают под наркозом. Запишу Арину на неделе. Вдруг у нее гастрит или того хуже.
Кристина не отвечала, исподлобья глядя на маму. Она была такой веселой, такой радостной, но девушка могла поклясться, что мама не пила сегодня. Она вообще перестала это делать с начала запоя Даши. Девушка заметила, что тяжело дышит через приоткрытый рот. Она облизнула пересохшие губы, кивнула и ушла.
Два дня Даша провела в постели, притворяясь больной. Татьяна все эти дни была невероятно энергичной, а Светлана и Виктор пропадали на работе.
На третий день Кристина вернулась домой со школы. Она кинула сумку в прихожей и зашла в детскую. Тут же ее сбил с ног сильный удар.
Даша схватила ее за плечи и прижала к стене.
– Я тебя ненавижу, сволочь!
– Даша, успокойся! Что такое? – Кристина никогда не боялась сестры, хотя они и часто дрались. Но теперь ей было страшно смотреть Даше в глаза. Они опустели, в них не было ничего.
– Ты рассказала им про университет! Я знаю, не отрицай. Я списывалась с Асей, и она мне призналась в вашей встрече.
– Ладно, хорошо, – Кристина подняла руки. – Я действительно увиделась с Асей и все узнала. Но я ничего не говорила тете Свете, клянусь. Да, она спрашивала, но я не сказала. А больше никто не знает.
– Знала только Ася. И только тебе она рассказала. Я тебе не верю. Тварь. Сука. Ненавижу тебя.
– Даш, я не тупая. Я знаю, что значит универ для твоих родителей, знаю, как они к этому отнесутся. Я не сказала бы.
– Ненавижу тебя! – Даша уже перестала слушать сестру. Она хотела найти виноватого, и она его нашла. – Знаешь, что они со мной сделали? Знаешь, все знают, как бы они не старались скрыть. Сначала она била меня за выпивку. А за универ била сильнее, я чувствовала. У меня будут шрамы на спине. Ненавижу тебя! Я заставлю тебя почувствовать то, что чувствовала я. Потому что это твоя вина!
– Даша, клянусь, это не я! – закричала Кристина, но Даша уже замахнулась проводом от плойки. – Не надо! Мама бьет меня все время, я знаю, что ты чувствуешь!
Кристина вытерпела несколько ударов. Она не дала сестре сдачи, потому что знала, что попадет по больному, в прямом смысле, месту. Даша швырнула в нее плойку и ушла. Кристина видела, что она все еще двигается с трудом. Девушка стукнула кулаком по полу.
Когда Арина вернулась с рисования, Кристина усадила ее перед собой.
– Это ты рассказала тете Свете про Дашу и университет?
– Нет! – Арина замотала головой, то ли отрицательно отвечая, то ли не веря, что ее раскрыли.
– Арина, скажи правду. Даша подумала, что это я.
Арина свела брови домиком и потерла глаз.
– Это было перед тем, как тетя Света сделала Даше кровавую спину. Дядя Витя пришел ко мне, сказал, что хочет помочь Даше, что она в беде. Он всегда такой добрый.
– Ты ему рассказала?
– Да. Но он не смог помочь. Я плохо поступила? Из-за меня они побили Дашу? Я думала, дяде Вите можно верить.
– Ну, нет, они побили Дашу из-за другого. Даже если бы ты ничего не сказала, они бы все равно так сделали. Но в следующий раз не верь ему. Лучше молчи.
– Хорошо. Но кому тогда можно верить?
– Никому. То есть мне можно, – неуверенно сказала Кристина.
– Жаль, что никому больше нельзя. Это как-то неправильно. Мне такое не нравится. А тебе Даша что-то сделала?
– Нет, просто сказала, что очень зла на меня.
Арина грустно кивнула.
В ванной Кристина глянула на несколько синяков на спине и ребрах. Ерунда, мама сильнее била. Но на душе было паршиво.