Заставь меня влюбиться

Мои мысли прервал громкий стук откуда-то справа. В дверном проеме показалась завкафедры Инна Владимировна. Грузная женщина лет пятидесяти с пышной химией на голове. Ее появление быстро привело в чувство всех студентов, а в особенности Серафиму, которая, оторвавшись, наконец, от телефона, подскочила со стула и натянула на лицо приветливую улыбку.

– Доброго дня! Я буквально на секунду, – зычным басом прогрохотала Инна Владимировна.

– Доброго! – подхватила Серафима и сложила руки на груди.

– Не буду вас отвлекать. Просто представлю нового студента вашей группы. – Она сделала шаг назад, освобождая проход. – Дима, проходи! Прошу любить и жаловать. Проходи. Ну, а я пойду, мне пора.

– Спасибо, – кивнула Серафима. – Проходите, занимайте любое место. – И обратилась к нам: – Ребята, сдаем свои работы. Передавайте по рядам.

Никто не обратил на нее никакого внимания. Все ждали. Ждали его появления, словно второго пришествия. Могу ошибаться, но, кажется, никто даже не дышал. По крайней мере, звук пролетевшей мухи показался мне ревом истребителя. Оглушающим и резким. А потом раздались шаги.

Шаг. Еще шаг.

Первыми из-за угла появились ботинки новенького. Угольно-черные кеды на низкой подошве. Затем джинсы. Темно-синие? Нет, почти черные, потертые, узкие. Свитер. Он ярким светлым пятном сразу захватил все мое внимание. Молочного цвета, вязаный, мягкий. К такому обычно хочется прижаться щекой. Из-под свитера торчала рубашка, темно-красная в мелкую клеточку.

Прикид со вкусом и явно дорогой.

Подняла глаза выше и почувствовала, как дыхание забилось в горле испуганным зверьком. Уже знакомые всклокоченные волосы, хмурый, будто невыспавшийся, взгляд сине-зеленых глаз. И яркие переливы рисунков по всей шее и на кисти левой руки, держащейся за карман джинсов.

Он поднял подбородок, лениво окинув притихшую аудиторию взглядом. Слева направо. Медленно. Кивнул в знак приветствия кому-то невидимому, а может, всем нам сразу. Поправил сумку на плече и сделал неуверенный шаг в кабинет. Дверь за ним захлопнулась.

– Продолжим занятие, – как-то неуверенно объявила Серафима.

Но никто и не думал оборачиваться к ней. Все застыли, беззастенчиво разглядывая вошедшего. Вот кто-то поднял руку. Краем глаза заметила, что это был Костыль. Махнул приветственно, подзывая новенького сесть к нему. Тот в ответ прищурился, видимо, прикидывая, как лучше было бы добраться туда, к окну, кивнул. И вдруг обернулся на звук.

Мне показалось, я сейчас умру. На месте. Он стоял, глядя прямо мне в глаза. Он! Псих, хам и преследователь! Чертов татуированный под хохлому подлец!

И все из-за предательски выпавшего из моих рук карандаша, с глухим звоном обрушившегося на стол. Плечи новенького распрямились, на лице засияла довольная улыбка.

Нет! Нет! Нет!

Секунда, и он уже двигался в мою сторону.

Бежать было некуда, в полной тишине под пристальным вниманием нескольких десятков пар глаз я наблюдала, как сокращается расстояние между нами. И слушала, как оглушительно бьется мое сердце. Бах-бах-бах!

Вдруг новенький остановился, бросил сумку на стул и сел вплотную ко мне. Отчаянно близко. Так близко, что я даже закусила губу.

Интересно, кто-нибудь видит нас?

Оторвала взгляд от его татуировок и повернулась. Все! Таращились все без исключения! И в тот момент, когда мое лицо залило красным, он наклонился к самому моему уху, погружая в терпкий запах своего парфюма. И улыбаясь, у всех на глазах медленно и четко произнес с такой характерной ему хрипотцой в голосе:

– Ну, вот. А ты переживала, что мы больше не увидимся.

3

Я повернулась к нему и уставилась взглядом, полным возмущения. Какого хрена он привлекает ко мне столько ненужного внимания?! Врывается в мое личное пространство. Дышит. Мне прямо в лицо. С шумом выталкивая воздух из ноздрей.

– Эй, ты что дышишь, как загнанный конь? – сказала ему одним взглядом. – Только что с «Гонки героев» вернулся, что ли?

Мои губы остались сомкнуты, но до него дошло. Поняла это по его улыбке. Рассмеялся. Беззвучно. Забалдел и, похоже, действительно был рад меня видеть. А еще ему нравилось меня раздражать. Это тоже было написано на его лице.

Все продолжали смотреть на нас. Мы смотрели друг на друга.

Сколько там сантиметров до его губ? Наверное, не больше десяти. Ладонь едва пролезла бы между нашими лицами. Он смеялся глазами, я метала молнии. Он улыбался, я злилась. Наверное, это длилось несколько секунд, но ощущалось вечностью.

Очередной спор? Игра в гляделки. Тогда поглядим, кто кого. Вздохнула. Секунда, еще одна. Эх…

Когда я уже была готова сдаться, он вдруг повернулся к остальным. У Галочки от неожиданности даже очки чуть не слетели с переносицы. Но запотели уж точно. От испуганного «ой», произнесенного одними ее губами. Отвернулась и склонилась над тетрадью.

Других тоже не пришлось уговаривать. Ребята, смущенные его строгим и серьезным взглядом, возвращались к своим делам. Наташа фыркнула что-то нечленораздельное. Я, уже привыкшая к ее языку жестов и звуков, расшифровала это как осуждение внешнего вида новенького. И правильно, лучше бы науку грыз, чем татухами кожу портить.

– Передаем свои работы, – напомнила Серафима, – и будем возвращаться к теме лекции.

Все закопошились, зашелестели листочками. Танька получила по плечу от Дианы за то, что никак не могла оторваться от созерцания такого странного союза, как обсуждаемый всеми новенький и местная девочка-невидимка. Когда она все-таки развернулась, среди ее подружек побежал благоговейный шепоток:

– К ней… к ней сел…

Ох, да, похоже, нужно было признать – разукрашка в живую понравился всем еще больше. Вот гад. И то, что я внезапно испытала, осознав это, обеспокоило меня не меньше, чем факт того, что этот тип уже сидел, прижавшись ко мне плечом.

– Хватит меня трогать, – прошипела я, отодвигаясь.

– Да, кладите листочки на мой стол. Итак… – Все. Серафима опять понеслась по волнам знаний.

Мои пальцы сами обхватили ручку, готовые конспектировать. Не стану обращать никакого внимания на его присутствие. Нет. Не-е-ет.

– Скучала, значит, – сказал тихим шепотом, заставив дернуться от щекотки.

Ужасно захотелось вмазать ему. Прямо сейчас. Прямо при всех. Аж зубы свело.

– Что? – Отодвинулась еще немного.

Его рука скользнула к моей тетради. Отодвинув гелиевые ручки, он указал прямо на клюв большой птицы, расправившей крылья. Постучал по ней и улыбнулся. Затем задрал подбородок повыше, указывая на рисунок на своей шее, и подмигнул мне.

Вот блин! Надо же было так опростоволоситься! Кто ж знал, что он придет и увидит. Я вырвала свою тетрадь из его рук и резко захлопнула. Будто таким способом можно было заставить забыть о том, что он только что видел.

– Вот видишь, – наваливаясь спиной на спинку стула, прошептал он, – скучала. И еще как!

– Вот еще. – Отвернулась, делая вид, что слушаю преподавателя. На самом деле просто вспоминала, как нужно дышать. Вдох – выдох. Вдох – выдох. Только бы не лопнули мозги от усердия.

– Скуча-алаа, – напевая шепотом себе под нос, продолжил новенький-татуировенький.

Достал какой-то огрызок, когда-то бывший карандашом, тонкую ручку в металлическом корпусе и новенькую тетрадку. Нарядную, едва ли не в золотой обложке. Наверняка стащил у папашки-олигарха. Очередной мажорище на мою голову!

– Ты что заладил? Так и будешь, как попугай, мне это весь день повторять? – прорычала я сквозь зубы, даже не глядя в его сторону.

– Мне нравится, как ты бесишься, – делая вид, что внимательно слушает Серафиму, усмехнулся он. – Это я еще в автобусе заметил. Твои глаза. Безумные огоньки в них, которые появляются, когда ты на меня смотришь…

– Слушай, – обернулась я, – а у тебя щека не болит?