Окно напротив

Я выдохнула. Он так и не узнал, что ходит по минному полю. Мама с довольным выражением лица откинулась на сидении.

– А где ты учишься, Сережа? – спросила она.

– В школе милиции, – прожевав, ответил Донских.

– Так ты уже, выходит, совсем взрослый, – спохватилась родительница, нахмурив брови.

Опасность! Всем надеть огнеупорные костюмы. Сейчас кого-то обдаст раскаленной магмой.

Серега украдкой кинул на меня взгляд. Мои глаза демонстративно полезли из орбит, сигнализируя, что он вступил на слишком тонкий лёд.

– Так только кажется, – ответил он, изучив, кажется, каждую веснушку на моей переносице.

Мне показалось, что мама облегченно выдохнула. Она довольно кивнула и направила свою коляску к плите, чтобы подогреть чайник. У Сереги появился реальный шанс доесть свой странный по содержанию завтрак и живым выйти из-за стола.

– Я его собрал, – шепнул он мне, и его улыбка осветила всю кухню.

– Кого? – одними губами спросила я, поджимая ноги.

– Мотоцикл, – ответил он и выпрямился, заметив мамин взгляд.

Выходит, он вообще не спал этой ночью.

Я робко взяла свою кружку и обхватила руками, пытаясь согреть и без того разгоряченные ладони. Обернулась и увидела, что мама пристально наблюдает за тем, как Серега возвышается над нашим столом. Очевидно, увиденное ей понравилось, потому что она улыбнулась и отвернулась к плите.

– Сейчас мы с Марьяной поедем в больницу, – печально изрекла мама, когда завтрак был окончен.

– А что там?

Он посмотрел на меня в упор, и моё сердце замедлило свои сокращения.

– Маме нужно проходить комиссию, – пояснила я, убирая посуду со стола. – Приходится проходить всех врачей время от времени, это нужно, чтобы получать пенсию, льготы, всякие штуки типа коляски или противопролежневых подушек.

– А они что не могут назначить пенсию один раз и навсегда? – совершенно искренне недоумевая, спросил он.

Мама разразилась настоящим хохотом, словно сошла с ума. Опять не выдержали нервы.

– Там очереди таких несчастных. – Я схватила попавшуюся на глаза резинку и, пытаясь усмирить волосы, замотала их в высокий хвост. – Вдруг, у кого-то отросла нога, потерянная на войне, прорезался слух, отсутствовавший с детства, или… позвоночник самоисцелился… Всякое бывает.

– Я с вами! – неожиданно заявил Серега и, вскочив, задвинул за собой стул.

– У тебя, наверное, своих дел полно.

– Вовсе нет.

– Ну, если только тебе не в тягость…

– Конечно, нет.

Всхлипнув, мама бросилась показывать ему квартиру.

– Это кровать Марьяны, это Ани, – тыкала пальцем она, – это мои награды за стрельбу из лука, это я сама связала, сшила, слепила, смастерила. Это Марьяшины картины. Она чудесно рисует.

Я видела, как он искренне восхищается её соловьиными трелями и недоумевала, что он забыл в этом старом бараке, заполненном всяким хламом в этих своих начищенных кроссовках и отглаженной рубашке. Он разглядывал мамины поделки, задавал вопросы и совершенно не чувствовал смущения, когда выслушивал историю про упавшие разом по невыясненным причинам горшки с цветами.

Переодевшись, я не обнаружила никого, выглянула из квартиры и поразилась, как ловко и быстро он помог маме спуститься по лесенкам. Просто развернул коляску против движения, надавил на ручки, наклонил на себя и покатил, словно пушинку. И все это с неизменной довольной ухмылкой на лице. Первый раз за последние годы, она выходила из подъезда, не употев от постылой тряски по ступеням.

Проверив, на месте ли необходимые документы, я поспешно закрыла дверь и вышла на залитую солнцем улицу. Они стояли ко мне спиной и оживленно болтали с какой-то девушкой.

Её смех нельзя было перепутать ни с чьим другим. Разноцветные блики переливались в ее волосах цвета меди, заставляя надолго задерживать на них взгляд. Она была похожа на дивную русалку, чудом оказавшуюся в нашем мире.

– Наконец-то, зяблик! – радостно воскликнула она и потрепала меня по плечу. – Я ужасно соскучилась!

Я печально выдохнула.

Случилось то, чего я боялась больше всего. Приехала сестра. Он увидел её, и больше никогда на меня не взглянет. Наверное, любой мужчина бы его понял. Анька была восхитительна. И то, как она оценивающе разглядывала Серегу, выдувая своими пухлыми губами розовые пузыри жвачки, не могло оставить и тени сомнения: жертва намечена, формируется план по захвату.

– Так, получается, мы совсем недалеко друг от друга учимся с Сережей! – воскликнула она, бесцеремонно прижимаясь к плечу МОЕГО спутника.

Она даже не посмотрела в мою сторону, иначе бы точно заметила молнии в моих глазах.

Ей всегда нравилось издеваться. Последние лет пять были для меня просто адом. Спросит, можно ли взять мою одежду, получит отказ и всё равно возьмет. Узнает, что я мечтаю о чем-то, и тут же выпросит мать купить ей то же самое. Даже именно моё желание уехать в город на учебу подвигло сестру собрать чемодан и скорее свалить. Знала, что я буду вынуждена остаться, ведь не смогу оставить маму одну.

Серега вежливо улыбнулся и кивнул ей. Казалось, его не сразили наповал её округлые формы, пухлые губы цвета спелой малины и коротенькое платьишко, едва ли прикрывавшее хотя бы половину тела. Он продолжал держать ладони на ручках маминой коляски, готовый в любой момент стартануть в сторону больницы.

– Анечка будет хирургом, – гордо заявила мама, любуясь старшей дочерью.

И она туда же! Может, она еще рекламный плакат ей на шею повесит? Продаётся, недорого.

– Ма-а-ам! – картинно скривилась Аня, складывая руки на талии. – Не надо, я же просила.

– Доченька, я очень в тебя верю! Ты только не скромничай.

Эй! Меня, вообще, кто-нибудь здесь замечает? Я, что, пустое место? Как закончить эту беседу?

– Нам уже пора, – пробормотала я.

Мой голос прозвучал неуверенно.

Мама даже не повела носом. И почему я всегда ощущала себя второсортной сестрой рядом с Аней? Когда она уехала, мы жили с мамой душа в душу, много разговаривали и, кажется, даже начали понимать друг друга. Теперь она вернулась, и я снова чувствую себя рожденной лишь для того, чтобы оттенять её достоинства.

Серега улыбнулся, заглядывая в мои молящие глаза, и мне захотелось, чтобы он поделился со мной своим солнцем. Так мне стало тоскливо.

– Вообще, медицина это скучно и грязно, – воскликнула Анька, пожирая глазами сильные Серегины руки.

– Просто нужно почувствовать, твоё это призвание или нет, – произнес он, одарив её искренней улыбкой.

Нет-нет! Не делай этого. Эта акула влюбится в твою улыбку, заграбастает, а потом разжует и выплюнет, как эту противную розовую жвачку, мелькающую меж её зубов.