всё шуршит, свистит, щебечет и трещит.
И никто не ищет смысла – нет нужды —
В недосказанном, невнятном – предрешён.
И оттал-киваю-щийся от воды,
Пеликан, как Моцарт, отрешён.
Не придёт, счастливчик, в голову ему
И подумать – «Вот я, птица-пеликан!»
Что какой-нибудь в завистливом дыму
Сеть ему готовит и капкан.
А и зверь голодный если налетит,
Не из зависти – как Вы же на бифштекс.
И дуэт страстей их предварит
Высшей справедливости гротеск.
Так, в прекрасной бессловесности кружась,
Шум и голос музыкальных ищут форм.
Каждый – логика другого, отродясь
Не убийца, не доносчик и не вор.
ххх
Между закатом и зарёй
Во тьме ночной никто не спит.
И, словно он с землёй сырой
Самой без страха говорит.
Тысячелетья вороша,
Не успокоится душа.
Скорее мир она обрушит,
Как тесно скроенный наряд.
Т а м всюду рубища горят…
Человеческое
Всё темно во мне, неясно.
Вязко тянутся слова.
И приблизиться опасно —
Я, как мёртвые, жива.
Только что не вспоминают
И поминок не справляют.
Зло покуда причинить
Ещё могут, может быть…
Но почти уже не могут —
Телу выдана броня.
Только в ней не перед Богом
В нужный час предстану я.
Дух бродяжит и теснится
Средь небес, и, если – «да» —
На мгновенье с телом слиться, —
Иль ненастье, иль беда.
Крепок дух мой. Тело вяло.
Дух бредёт средь звёзд устало,
Следом кнут в его руке
(След кровавый на песке)
С наконечником свинцовым
И всегда на всё готовым.