И молодой бравый вояка укрармии, передающий из «освобожджённого» Славянска привет своей жене и детям… Так и хочется спросить: «Шоколадок рошеновских не забыл привезти ребятишкам славянским? Кому на поминки, кому вместо сандаликов, которые уже не пригодятся?»
Но нас же нет, значит, нет и наших детей.
Дома, больницы, школы, детсады и детдома, церкви, магазины, приюты – в пепел и в щепки. Потом всё это бульдозером – на свалку. Вместе с теми, кто остался, кто надеялся выжить здесь. Но под всем этим – газ, деньги, прибыль, всё давно продано, поделено… Зачем нам дома? Нас же давно нет…
Тысячи беженцев – кто на джипах, кто в тапочках и халатах – пешком… полуслепой дед – «куди ви мене ведете?», орущие младенцы, перепуганные мамы, опускающие глаза папы… И те, кто остался, кто каждый день (миномёты? ракеты? – нафиг!) ходят на работу, живут и помогают жить другим. Почтальоны успокаивают пенсионеров возможными деньгами, пекари пекут, продавцы торгуют, учителя готовят в летних лагерях для оставшихся детей праздники, отвлекая от самолётиков, врачи и медсёстры лечат, прикрывают собой и носят на себе – раненых, больных, ничейных стариков из приютов, «солнечных детей» из дома малютки…
Но этого не видит никто. Ни из космоса, ни через камеры укрсми.
Нас нет.
Я, наверное, описала картинки и факты, которые, благодаря «глазам» честных видеокамер отчаянных тележурналистов, видели и другие.
Но почему мы это видим, а нас не видит никто?
Нас – нет??
А вот тут врёте, с***ки!
Вы, которые назвали нас недолюдьми, поставили диагноз и вынесли приговор, вы прекрасно знаете, что мы есть.
Мы – есть. И нас столько, что вы подавитесь не только своим шоколадом.
Те, кто остался – уже не уедут.
Те, кто выжил – зубами выгрызут свободу жить по-своему.
Если даже мать на похоронах своего сына-ополченца сказала: «Славянск вам не взять никогда», то даже сегодняшняя пиррова победа дорого икнётся тем, кто ей аплодирует сейчас.
Мы – есть и мы будем.
И к этому факту миру придётся привыкать, ибо мы – надолго.
ххх
Когда я тебя провожала в твоё «вернусь с первым снегом»,
ты так улыбнулся, рукой мне взмахнув, —
как не верить?
И думала я тогда, что пройдёт по касательной
То страшное – «больше не жди, не спасли никого,
вышло так…»
Но били прицельно и одновременно в наши сердца
эквивалентом тротиловым,
минами, пулями, смещёнными центрами —
на разрыв и влёт…
…Со счёта я сбилась – сколько их без тебя,
снегопадов новеньких
и вёсен, и песен,
и тихих ночей, и птиц, и осенней нежности.
Простила тебя я давно за обман «вернусь обязательно!»
и честно стараюсь выполнить все твои приказания
из снов полудиких и странных —
быть непременно счастливою,
влюбляться, дышать и дышать,
и дышать.
Но слышишь же?!
Твой город бомбят и стирают с земли
нешуточно.
Больницы и школы, детдом и людей —
пепел, вой.
А ты там, за облаком (или где ты сейчас?)
всё ищешь вселенский смысл
с Тем, Кто Всё Знает И Так.
Но слышишь же??!
И если не вспомнишь, где спрятал свой камуфляж
и о том, как умел стрелять,
о том, что родина – дом, что родина – дым теперь,
обещаю – жди.
Я забуду твоё «жёнам – ждать и любить,
мужчинам – в бой».
Кошка Северная твоя всё решит сама —
когти, зубы, клыки, ярость, вертикальный зрачок,
рык…
Но слышишь же!
То-то! Знаю я точно —
не мог обмануть, ты совсем не из тех,
кто слова в костёр.
Ты вернёшься, когда будет нужно,
И пусть не таким, не на жизнь – хоть на день…
Но до первого снега теперь
мы продержимся.
(Мой Север был родом из Краматорска. И если бы он сейчас был жив…)
Жертвоприношение
Какой был светлый день Петров!..
Ромашками цвела земля, гордилась.
И снилась ей пахучая такая, земляничная заря
и топот маленьких нежнейших детских ног,
что на опушках приминают лютики да маки,
и травы, млеющие от мягких пяток розовых,
и смех, галдёж, и хохот пузатых одуванчиков в ответ,
кузнечики и зной,