Wind Song

Напоследок остановившись, я лишь одарил своим задумчивым взглядом великое изваяние и отвернулся, зашагав прочь, сопровождаемый Рэйденом.

***

ЛЕС ЗИАНЛИН

В этот момент две личности скрылись, осыпаемые небесными хлопьями и обдуваемые нежным ветерком.

Неожиданно, из ниоткуда на огромном древе вновь появилась дева в белоснежных одеяниях. Синие, как лепестки роз глаза провожали удаляющихся персон, когда девушка грациозно опустила голову, выражая благодарность Рэйдену. Она хорошо знала сына Дома Рихтарио и позволила войти в эти чертоги. Его лаконичный ответ на слова юноши с глубокими фиолетовыми глазами был правильным решением, пусть Рэйден и увидел ее. Он не должен знать о ней. Пока. С такими мыслями она смотрела в место, где в последний раз увидела фигуру Эла.

– Совсем скоро ты все узнаешь, Эл. – Сказала она безмятежно и подобно первому снегу исчезла так же быстро, как и появилась

***

Страх…

Каково это, когда твой разум одолевают сомненья, а душа просит хотя бы минутной передышки на кроткий глоток свежего воздуха?

Это ужасно.

С каждым днем ты тонешь все глубже в этом бездонном океане. Однажды там очутившись, уже трудно сбежать из капкана вечных терний, опутывающих бренное тело в колючие тиски. В такие миги понимаешь, что безумие поглощает тебя. Ты становишься сумасшедшим. Смеешься когда больно, за место того чтобы плакать. Многие подумают, что ты сильный, раз не проливаешь слез на обозрение всем.

Но все совсем не так.

На самом деле это лишь маска, скрывающая слезы. И из-за наших слабостей, боязни раз и навсегда разобраться в том, что накапливается день за днем все больше, постепенно убивая изнутри, страдает душа.

Она стонет, словно лишилась чего-то очень важного и теперь ее постигнет самое ужасное из страданий – пребывание между адом и раем. И от этого становится совсем пусто. И мы усугубляем наши раны, которые не видны снаружи, но так ощутимы, когда остаемся наедине с собой, и маленькие прорехи становятся огромной дырой, что увеличивается с каждой новой улыбкой. И чем ярче улыбка, тем больнее самому человеку.

Люди всегда пытаются выглядеть сильными, но именно в такие моменты в действительности они слабее всего.

И получается, что на самом деле все мы одиноки и слабы, просто каждый по-своему. Так что же нам мешает изменить это и стать счастливыми?

Ответ прост – лишь мы сами.

Когда я был еще маленьким, мама сказала очень непонятные для моего возраста слова:

«В жизни нас всех поджидают трудности и препятствия. Одни будут большими, а другие маленькими. Но это не значит, что жизнь человека лишь черное полотно. Я думаю, что люди – удивительные существа! Нас можно изменить, сломить и, наконец, сломать. Но даже после этого не отнять нечто удивительное, что дает нам силы идти дальше – наш внутренний свет. Человек изначально появляется чистым. Мы созданы так, что подобны Создателю, нашему Отцу. И когда приходим в этот мир, нашей задачей становится сделать его лучше тем, что невозможно купить за деньги или продать – искренним теплом.»

Погрузившись в воспоминания, я не заметил как совсем недавно кристально чистая вода, наполнявшая ванну, в которой я лежал, постепенно приобретала алый цвет.

Рана на спине пульсировала, изнеможённая резкими контрастами температур, которые я пережил за несколько дней. Она пронзала тело словно тысячей вил, вызывая нестерпимую боль. Тянула вниз, желая навечно заточить в пучине забвения.

Распахнув все это время сомкнутые веки, взору предстала завеса из пара, что заполнила собой все помещение, продолжая сгущаться. Выбравшись из ставшей бледно красной воды, мое нагое тело скрывал за пеленой густой туман. Взяв висевшее рядом полотенце, я обмотался им по пояс и, приблизившись к зеркалу, что было во весь рост, скользнул по пропотевшейся поверхности ладонью и словно заглянул в саму бездну.

Поглощающую…

Исчез тот блеск, сменившись мертвенной пустотой. Стеклянные пластины сохранили лишь глубину, ужасающую пронзительным до смерти холодом.

В отражении на меня смотрел юноша, подобный фарфоровой кукле, что может разбиться в любой момент. Хрупкое тело, подобное зеркальной глади водной, благородные черты лица, идеально очерченные, но слегка потрескавшиеся бледно-розовые губы, миниатюрный нос, длинные смоляные ресницы, что обрамляют фиолетовые глаза. Точеная шея, совсем бледная кожа, через которую можно было четко разглядеть дорожки синих вен, тонкие кисти рук, недлинные пальцы и стройные ноги.

Я родился мужчиной, но с женоподобным телосложением. И это делало меня слабаком в глазах окружающих. Впрочем, мне было неважно чужое мнение.

Родители учили, что быть сильным физически может каждый, но быть сильным духом дано не всем. Ведь духовное совершенствование требует огромной отдачи и беспрерывного самосовершенствования в борьбе с самим собой.

Так же они всегда говорили, что мнения, сплетни, теории и прочее, происходящее за спиной простой ливень, который стихнет со временем. Главное, ты впереди и они не скажут тебе это в лицо, потому что понимают, что на самом деле им до тебя не дотянуться, вы с ними разного уровня. И дело не в количестве материальных благ, а в неосязаемых богатствах, наполняющих душу. Мировоззрение человека, то, с каким чистым взглядом он смотрит на мир, беззаботные улыбки и искренность. Это злит других, ломает, вызывает зависть. Ведь им тоже этого хочется, но эти порывы так и остаются лишь желаниями, потому что люди так ничего и не предпринимают, дабы менять себя, менять то, что их окружает на то, что приносит радость всем. Они лишь продолжают носить уже приросшие к лицам маски. Настолько им страшно оставаться собой. Показать себя слабыми, что они в ком-то нуждаются, что они хотят перемен. Ведь на самом деле людям для счастья нужно так мало.

Лишь когда становишься бедным, и не хватает денег даже на еду, начинаешь ценить то, что когда-то имел, жалея потом о как-то недоеденной горбушке хлеба. Лишь потеряв свой красивый дом и оказавшись на улице вспоминаешь о старенькой хижине, сожалея о том, что продал ее «улийным магнатам», строящим "соты" для детей своей страны, забирающим те крохи скудного пая, нажитого кровью и потом. Лишь когда стареем, и наша пенсия составляет всего четыре тысячи рублей, а живем в большом городе, брошенные собственными детьми, которых когда-то вырастили, становится ясно, что все наши деньги, потраченное здоровье и нажитое добро не имеет значения. В конце все равно остаешься один, а "большая семья" даже не задумываясь о твоем здоровье, сдирает с тебя на старости лет налоги, на которые у тебя уходят все выделенные той же "семьей" субсидии. Замкнутый круг, который всегда оставляет сильных мира сего в плюсе. И от этого становится больнее.

«Думаешь, мир жестокий?"» – как-то спросил отец. «Возможно» – горько протвердил, добавив: «Но я верю, что однажды все изменится. И это будет удивительно, Эл. Поверь…»

И я верил…

В свои четыре я уже увлекался различными дисциплинами. И тогда у меня появился личный преподаватель. Но один инцидент сильно повлиял на будущее взаимодействие с окружающими. Это был случай, после которого я действительно понял, что балансирую по лезвию ножа, а цена ошибки на этом пути – жизнь.

Это была среда. У родителей возникли срочные дела, а Такеру улаживал проблемы с каким-то Домом. Я же, как обычно занимался с учителем. Но что-то пошло не так. И понял я это, когда по правой руке полоснули небольшим кинжалом, нацеленным на сонную артерию. Благодаря интуиции, я вовремя среагировал, но будучи ребенком, полностью урона избежать не удалось. И то, что я остался в живых, уже было чудом. А тот день сохранился в памяти обрывками, словно сработал защитный механизм, стерев самые болезненные воспоминания. С тех пор моим образованием занимались родители и Такеру. А о том случае больше никто не упоминает.

Но заниматься с близкими было только в радость. И это принесло плоды, раскрывая мои способности и таланты на максимум. В девять я одолел Такеру в шахматы. По его словам эта игра развивала оценку ситуации и тактику ведения боя, что были очень важными аспектами в жизни любого главы. Занятия с Ананисом были всегда интересны, ведь им использовались нетривиальные методики. В одиннадцать я за три месяца вычитал все книги из маминой личной библиотеки, подробно помня каждую страницу прочитанных гор. Она занималась со мной искусством, историей, и особое внимание уделяла легендам и притчам, констатируя тем, что древние истоки знаний самые могущественные, ведь они таят за собой великую мудрость. И, наконец, в день своего шестнадцатилетия на спарринге по фехтованию с отцом. Мне удалось одержать вверх, и он был очень горд таким результатом. С ним мы изучали такие дисциплины, как искусство боя, фехтование и ораторство. Когда Ананис узнал о победе, то был удивлен, ведь в фехтовании папа был признанным всеми номером один. И я подумал, что мне просто повезло или он поддался. Но он все честно отрицал, и весь день нахваливал матери, поддевая словами: «Мой сын», «Моя кровь. Он взял от меня только лучшее» – на что она всегда в ответ одаривала его сверкающим словно бриллианты взглядом фиолетовых омутов, поправляя на «наш сын». И папа, ероша свои волосы, естественно соглашался. Ведь в гневе мама была особенно прекрасна.

Это было очень счастливое время.

Теперь же…

Я прислонился лбом к зеркальной глади, отчего темные пряди волос ниспали на глаза, а руки неподвижно висели..

Устало закрыв так резко отяжелевшие веки, я грубо сжал ладони в кулаки, все сильнее впиваясь в кожу ногтями чуть ли не до крови. Я не знал, на кого или что злиться. Меня просто одолевала злость, и она перерастала в отчаяние, которое превращало в безумца…

Что есть безумие?

Это когда помутняется рассудок, тебя одолевает страх и хочется сбежать от всего мира, спрятавшись в скорлупке, которую выдумал сам? В этой скорлупе уютно, потому ее не хочется разбивать. И из-за этой ошибки ты начинаешь забываться меж иллюзиями и реальностью. А потом совсем теряешь грань, не понимая где правда, где ложь. И безумие пожирает тебя, сподвигая причинять боль другим. Оно манит и дурманит, словно сладкий дым, привлекающий жертву приятным шлейфом в капкан, и словно туман, застилающий взор ясных глаз пеленой, утаивает суть вещей. Я всегда думал, что защищаю других. Но я ошибался.

Защищать других имеет право лишь тот, кто в силах для начала защитить хотя бы себя.

Я все больше и больше погружался в мою глубь и, внезапно, нахлынула апатия о погибших родителях. К сожалению, увидеть их тела так и не удалось из-за ужасающего состояния. И дядя Вэйн вместе с Такеру настояли на том, чтобы я не ломал себе психику еще больше. Перед глазами начали мелькать картины нежных улыбок из моей памяти. И с каждой такой улыбкой лицо становилось все мрачнее, отчего я стиснул свои челюсти и напряг мышцы шеи. Дыхание стало редким, сердце забилось медленнее и казалось, что даже время тянуло свой ход. И от этого становилось особенно неприязненно. Словно вырвали часть чего-то важного, что было невозможно заполнить.

В груди метались смешанные ощущения. Словно разбушевавшийся тайфун, что ломал меня с каждым ударом, заставляя ослабевать.

«Хватит уже! У тебя нет права на слабость!» – кричал я мысленно.

Скупая слеза разбилась о то прошлое, что грело и истязало одновременно. За ней последовала еще одна, смешанная со сдавленным стоном тоски.

«Вы улыбались своему сыну даже тогда, перед вылетом…» – вспомнились последние минуты, проведенные вместе.

«Зная наперед, что вас ждет, вы все равно крепко обняли меня.»

Я разжал ладони. Капли воды скатывались по шее с мокрых волос.

«Простите…»

«Черт… Это тяжелее, чем когда я находился в обществе этих шакалов; тяжелее, чем когда на меня покушались и я чуть не погиб.»