Невидимая девушка

Время от времени я видела внутри намеки на движение, потом во всех кабинетах загорелся свет, и я поняла, что наступил вечер. От холода у меня стучали зубы, но я подумала, что простояла там слишком долго, и не могу уйти сейчас, не могу уйти, пока не увижу его.

Наконец, минут через двадцать, появился Роан. В длинном черном пальто и трикотажной шапке. Даже издалека я видела его дыхание, размытое желтое облачко в свете уличного фонаря. Затем он улыбнулся, и я на миг подумала, что он увидел меня, но я ошиблась. Он улыбался кому-то другому, девушке, шедшей за ним следом. На вид ей было лет восемнадцать-девятнадцать. Он придержал для нее дверь, затем девушка закурила, и я увидела, как они стали курить одну сигарету на двоих. Я еще подумала: нельзя курить одну сигарету с тем, кого не знаешь по-настоящему. Еще я подумала, что ни разу не видела, чтобы Роан курил, ни разу за все годы, что я была его пациенткой.

Выкурив сигарету, они вернулись в здание, Роан снова придержал для нее дверь и, входя за ней, как будто к ней прижался. Я видела, как она повернулась и улыбнулась ему.

Я пришла в Портман-центр, чтобы удовлетворить какую-то странную потребность снова увидеть его. И я дождалась его и увидела в нем другого человека: курящего, стоящего слишком близко к молодым женщинам.

Но и этого мне было мало. Во всяком случае, мой аппетит к встречам с ним усилился. Я простояла на улице еще полчаса, пока автостоянка не начала пустеть. Входная дверь постоянно открывалась и закрывалась: сотрудники расходились по домам, весело прощались, предлагали пропустить по стаканчику, жаловались на холод на улице. Я узнала некоторых из них – секретарш, администраторов, медсестер, – с которыми имела дело на протяжении многих лет. А потом вновь появился Роан. Он снова был с той девушкой. Он снова галантно придержал для нее дверь, и она, улыбаясь, нырнула под его протянутую руку, как в каком-то танце. Я сделала фото на телефон. Можете назвать меня странной, но мне казалось, что я должна на досуге поразмыслить над этим в уединении своей комнаты. Мне нужно было проанализировать язык тела этой девушки, улыбку Роана и понять, что происходит и что, собственно, я увидела.

Я почти ожидала, что они пойдут вместе, но нет. Они лишь слегка обнялись, что-то вроде полуобъятия, в котором соприкоснулись только их плечи и щеки, затем она закинула сумку на плечо и зашагала в сторону станции метро. Роан мгновение постоял, вытащил телефон и несколько раз провел пальцем по экрану. В свете экрана я увидела его лицо. Роан выглядел старым. Но затем его лицо просветлело, он убрал телефон в карман, повернулся и догнал девушку. Теперь они были довольно близко ко мне, и я услышала, как он окликнул ее.

– Подожди, Анна, подожди, – крикнул он.

Она остановилась и обернулась, и я увидела в ее ухе множество блестящих сережек.

– У меня есть полчаса, – сказал он. – Если ты не торопишься домой, может, выпьем кофе? Или что-нибудь покрепче?

Он откровенно нервничал, как идиот.

Но девушка улыбнулась и кивнула.

– Конечно, – сказала она. – Конечно. Я никуда не спешу.

– Отлично, – сказал Роан. – Как насчет нового заведения, что недавно открылось напротив метро?

– Только «за», – ответила Анна.

Они зашагали вперед, в холодной темноте их шаги звенели по асфальту. Они вышли на улицу, а я осталась стоять, промерзшая до костей, невидимая среди деревьев.

12

Оуэн

В окно вестибюля на третьем этаже Оуэн наблюдает, как с тяжелого серого январского неба лениво падают хлопья снега. Он ненавидит лондонский снег – тот многое обещает, но не дает ничего, кроме коварных скользких тротуаров, опоздавших поездов и хаоса.

Оуэн преподает информатику шестнадцати-восемнадцатилетним студентам в колледже Илинга. Он преподает здесь уже восемь лет. Но в данный момент он никого не учит. В данный момент он ожидает вызова в кабинет директора по некой неозвученной, но довольно зловещей причине. От такой перспективы его желудок неприятно урчит. Наконец, его вызывает секретарша директора.

– Джед готов принять вас, – говорит она, отложив в сторону телефон.

В кабинете Джеда Оуэн с удивлением видит Холли МакКинли, начальницу отдела кадров, и Клэрис Девер, школьного психолога. Атмосфера тяжелая и мутная. Клэрис не смотрит на него, когда он входит, а ведь он всегда воспринимал ее как друга или, по крайней мере, как человека, который иногда с ним разговаривает.

Холли встает из-за стола.

– Спасибо, что зашли к нам, Оуэн.

Она протягивает руку, и Оуэн пожимает ее. Чувствуя, что его ладонь влажная, он подавляет желание извиниться.

– Пожалуйста, присаживайтесь. – Джед указывает на пустой стул перед ними.

Оуэн садится. Он смотрит на свои туфли. Они совсем новые, он их купил только вчера, они ему не жмут. Это не его обычный стиль. Туфли из коричневой кожи, со слегка заостренными мысами, модные. Он все ожидает, что кто-то обратит на них внимание, скажет, мол, какие красивые туфли, но пока их никто не замечает. Поэтому он смотрит на них и недоумевает, зачем он их купил.

– Боюсь, – начинает Клэрис, – к нам поступила жалоба. На самом деле, даже две. Обе касаются одного и того же инцидента.

Оуэн слегка прищуривается. Его мозг судорожно пролистывает все, что происходило на работе за последние несколько месяцев, в поисках того, что можно было бы назвать инцидентом, но ничего не находит.

Клэрис бросает взгляд на свои бумаги.

– Четырнадцатого декабря прошлого года, на рождественской вечеринке?

Оуэн снова щурится. Рождественская вечеринка. Он не собирался идти на нее. Два предыдущих года он на ней не был. Штатный преподаватель на студенческой вечеринке – это золотая середина между строгим соглядатаем и чрезмерно активным участником. Но он уступил давлению двух девушек со второго курса, Моники и Мейзи.

– Да ладно, сэр, – сказали они (они настаивали на том, чтобы называть его «сэр», хотя все остальные называли его Оуэном). – Мы хотим посмотреть, как вы танцуете.

В этом, по сути, сексуальном домогательстве не было ничего нового. Такое происходило постоянно: Оуэн был человек тихий, не имел привычки распространяться о своей личной жизни. Склонный к застенчивости, он привык проводить четкую границу между своей профессиональной и личной жизнью. Неудивительно, что некоторые студенты пытались сломать эту линию обороны. Обычно это были девушки, и, как правило, они использовали для этого свою сексуальность.

Но они достали его, Моника и Мейзи, – «не будьте таким скучным, сэр, жизнь слишком коротка», – и в конце концов он капитулировал.

И остался на вечеринке до конца. Он пил. Он танцевал. Он вспотел – «Фу, сэр, да вы весь мокрый от пота!» – вернулся домой поздно вечером на метро, чувствуя странную смесь триумфа и стыда, и проснулся на следующее утро с головой, похожей на мокрое кухонное полотенце. Но, подумав, Оуэн решил, что неплохо оттянулся. Это был вечер, достойный своих последствий.

– Две студентки утверждают, что вы делали, – Клэрис снова смотрит на свои бумаги, – «неуместные комментарии относительно их сексуальных предпочтений».

Оуэн слегка покачивается на стуле.

– Я делал?..

Клэрис перебивает его.

– Что вы слишком подробно описали свои собственные сексуальные предпочтения. Что вы прикасались к ним ненадлежащим образом.

– Я…

– Прикасались к их плечам и волосам. Похоже, вы также намеренно смахнули немного пота со лба и волос на лица девушек.

– Нет! Я…

– Не только это, Оуэн, там также говорится о вашей манере общения с девушками на уроках, о вашем пренебрежительном тоне.

Руки Оуэна сжаты в кулаки, они лежат на коленях. Он смотрит на Клэрис.

– Нет. Абсолютно нет. Я разговариваю со всеми своими учениками одинаково. На сто процентов. Что касается пота, это была случайность! Я танцевал, крутился, с моей головы слетели капли пота! Это было абсолютно неумышленно! А те девушки, – я точно знаю, о каких девушках вы говорите, – они приставали ко мне, месяцами подначивали меня.

– Я боюсь, Оуэн, нам придется начать расследование по этому поводу. На данный момент мы не можем поверить вам на слово. Упомянутые девушки утверждают, что и другие студенты готовы засвидетельствовать ваш сексизм на занятиях. И готовы рассказать о вашем поведении на рождественской вечеринке.

В голове Оуэна образуется плотный сгусток ярости. Ему хочется вырвать его оттуда, швырнуть им в дисциплинарную комиссию, особенно в Клэрис, которая смотрит на него со странным сочетанием жалости и смущения.

– На рождественской вечеринке не было никакого «поведения». Я не позволяю себе никакого «поведения». Я всегда, в любой ситуации веду себя профессионально. В учебной аудитории и вне ее.

– Что ж, Оуэн, мне очень жаль, но мы начинаем расследование, и, пока оно будет продолжаться, боюсь, мы будем вынуждены отстранить вас от работы.