– Все.
– Все?
– Да. Все. Моя мама умерла до того, как я ее запомнила. И моя бабушка. Мой дедушка был отцом-одиночкой, воспитывал троих детей и внучку, но потом он сильно заболел, и мой дядя был вынужден взять на себя заботу обо всех нас, а он тогда был примерно моего возраста. У него не было нормальной жизни. Никогда. У нас был волнистый попугайчик. Он умер. Соседка, которая причесывала мне волосы, звали ее Джойс… она тоже умерла. Моя любимая учительница начальной школы, мисс Рэймонд, заболела раком и умерла вскоре после того, как вышла замуж. У моего дедушки артрит, и его почти все время мучают боли.
Я резко остановилась, как раз перед самым главным событием из всех этих плохих событий, событием, которое привело меня в его кабинет. Я смотрела на него, в его голубые глаза – как у тех собак, что похожи на волков. Я хотела, чтобы он сказал: «Бедняжка. Неудивительно, что ты все эти годы резала себя».
Но вместо этого он сказал:
– А теперь расскажи мне самое лучшее, что с тобой когда-либо случалось.
Честно говоря, я опешила. Как будто все, что я только что сказала, ничего не значило. Как будто он даже не слушал меня.
В первый миг я даже не хотела ему отвечать. Я просто сидела. Но тут кое-что внезапно пришло мне в голову. В начальной школе была девочка по имени Лекси. Она была всеобщая любимица, очень добрая. Все учителя любили ее, и все дети тоже. Она жила в красивом доме на красивой улице, с хрустальными люстрами и бархатными диванами и всегда приглашала на свои дни рождения весь класс, даже меня, хотя я на самом деле не была в числе ее подружек.
Однажды у нее была вечеринка с животными. Приехал старик с белыми волосами, в фургоне, полном ящиков и клеток, внутри них – по животному, и нам разрешили потрогать их. Он привез шиншиллу, змею, насекомых палочников, полевку, хорька, птиц, паука-птицееда. Еще он привез сову-сипуху. Мальчика. Его звали Гарри.
Мужчина с белыми волосами оглядел всех детей, увидел меня и сказал:
– Вот ты, например, не хочешь подержать Гарри?
Он вывел меня вперед и дал большую кожаную перчатку, а затем посадил сову Гарри на мою протянутую руку, и я стояла там, а Гарри повернул свою большую голову и посмотрел на меня, и я посмотрела на него, и мое сердце просто взорвалось чем-то теплым, бархатистым, глубоким и умиротворяющим. Как будто я любила его, любила эту сову. Что было просто глупо, потому что я его не знала, а он был совой.
Так что я посмотрела на Роана Форса и сказала:
– Я держала сову на дне рождения Лекси, когда мне было девять лет.
И тогда он сказал:
– Обожаю сов. Они удивительные существа.
Я кивнула.
– Что ты чувствовала, когда держала сову? – спросил он.
– Мне казалось, что я его люблю. Этого Гарри, – сказала я.
Он что-то записал.
– Кого еще ты любишь? – спросил он.
Я подумала: хм, разве мы не должны говорить о совах?
– Я люблю своего дедушку, – сказала я. – Люблю своих дядюшек. Люблю своих племянниц.
– А друзей?
– Я не люблю своих друзей.
– На что похожа любовь?
– Она похожа на… это похоже на потребность.
– На потребность?
– Да, вы любите кого-то, потому что он дает вам то, что вам нужно.
– А если этот человек перестанет давать тебе то, что тебе нужно?
– Тогда это не любовь. Это что-то другое.
– А сова?
Я опешила.
– Что?
– Сова. Ты сказала, тебе казалось, что ты любишь сову.
– Да.
– Но сова тебе не нужна.
– Нет. Я просто любила Гарри.
– Это было похоже на то, как ты любишь своего дедушку?
– Нет, – ответила я. – Это казалось… чистым.
Я поняла, что мои слова звучат неправильно, и поправила себя.
– Не подумайте, что в любви к дедушке есть что-то нечистое. Но я тревожусь о нем. Я боюсь, что он умрет. Боюсь, что он не сможет дать мне то, что мне нужно. И мне от этого плохо. Я не чувствовала себя плохо из-за совы. Наоборот, мне было только хорошо.
– Как ты думаешь, оба типа любви одинаковы?
– Да, – кивнула я. – Я так думаю.
Затем он умолк, посмотрел на меня и улыбнулся. Я не ожидала, что он улыбнется. Я думала, что его контракт запрещает ему улыбаться во время сеанса терапии. Но он улыбнулся. Возможно, потому, что мы только что говорили об этом, не знаю, но я вновь ощутила то мягкое, бархатистое чувство прикосновения к сове. Так что да, возможно, Роан Форс был нужен мне еще до того, как я это поняла.
* * *
Я впервые увидела Роана вне терапевтического сеанса в Портмане примерно через год или около того после нашей первой встречи. Я шла из школы домой, а он как раз выходил из здания школы напротив моей квартиры, где учился один из его пациентов. Он был весь такой щеголеватый, с портфелем, в голубой рубашке. Он разговаривал с другим мужчиной, тоже щеголеватым и портфельчатым. Затем они разошлись, он повернулся, чтобы перейти улицу, и увидел, что я смотрю на него.
Я подумала, он просто помашет рукой и пойдет дальше. Но я ошиблась. Он перешел дорогу и остановился передо мной.
– Привет, – сказал он. Он стоял, засунув руки в карманы, и слегка покачивался на пятках. Не знаю, почему, но из-за этого он напомнил мне учителя, и у меня возникло то самое чувство «фу-у-у-у», которое возникает, когда вы видите учителя вне школы, как будто он голый или что-то в этом роде. Но в то же время мне было очень приятно видеть Роана.
– Привет, – сказала я.