Царица Парфии

– Он вместе с финикийским купцом поднялся на корабль «Элисса». Корабль уже покинул гавань.

Домой тащились, едва передвигая ноги под тяжестью навалившегося несчастья. У Исаба было растерянное лицо, Хион словно закаменела, Юф-сенб, рыдая, громко причитала, рассказывая прохожим, какое несчастье посетило их дом. Девочки плакали, размазывая грязными кулачками слезы по лицу.

Из-за угла узкой улицы появился Хархуф. Все остановились, затаив дыхание в последней надежде. Напрасной надежде.

Весь вечер в дом Исаба приходили друзья и соседи. Они сочувствовали горю, давали советы, призывали обратиться за помощью к богам, к властям, подать жалобу в царскую канцелярию, ведь гражданин Александрии не может быть рабом. Каждый совет действовал на Исаба благотворно. Он словно воскресал в каждой новой надежде.

Жалоба была красиво и грамотно написана писцом Унамоном.

«…Я страдаю, подвергнувшийся такому несчастью», – записал он слова отца.

Но, сочувствуя и советуя, все друзья знали, что жалобы и просьбы напрасны. Украденный финикийцами человек исчезал навсегда.

Хион просидела весь вечер на низком табурете, сложив на коленях руки. Она молчала, и по ее лицу с плотно сжатыми губами было непонятно, слушает ли она говоривших или думает о чем-то своем. Как истинная египтянка, она верила лишь в силу и помощь богов.

Утром Хион направилась на берег Нила, наняла лодочника, который согласился отвезти женщину вверх против течения реки к храму Исиды. С глубокой древности Исида пользовалась в Египте всеобщим почитанием.

Основоположник династии Птолемеев Птолемей l ввел культ бога Сераписа, пытаясь связать религии двух общин – греков и египтян. Культ Сераписа почитали, но культ Исиды его затмевал. Хион верила, что богиня знает все помыслы и желания и может вмешаться в дела людей в любой момент.

Лодочник остановился рядом со ступенями лестницы, ведущей к храму. Медленно ступая босыми ногами, Хион прошла мимо массивных башнеобразных пилонов из красного гранита, сверху донизу покрытых барельефами. Между пилонами был узкий проход, одновременно как бы соединяющий и разъединяющий мир людей и божественный мир.

Далее шел отрытый двор, окруженный многочисленными гранитными колоннами. В конце двора находился вход в небольшой зал. После яркого блеска солнечных лучей тьма внутри храма казалась почти черной. Но вот глаза женщины привыкли к властвовавшему глубокому полумраку. Сквозь маленькое отверстие в потолке лился мягкий рассеянный свет, освещая барельефы на стенах. Между колоннами неспешно двигались озабоченные верующие, бесшумно скользили бритоголовые жрецы в белых льняных одеждах.

Далее находилось святилище, недоступное для непосвященных. Именно там начинались таинства. Там стояла статуя Исиды. Богиня держала на руках своего сына Гора. Издали Хион видела стройную молодую фигуру богини, полуприкрытую полумраком и курившимися благовонными смолами.

Хион, грузная, старая, медлительная, распростерлась перед статуей богини, заговорила проникновенным шепотом:

– О Исида, владычица всякой земли, рек, ветров, моря. Ты, что распоряжаешься молнией, укрощаешь и вздымаешь волны моря. Ты – старшая дочь Кроноса, жена и сестра царя Осириса, мать царя Гора. Ты положила закон людям, и, что ты положила, никто изменить не в силах. Ты положила, чтобы родители любили детей, ты установила наказание для родителей, не знающих любви. Ты утвердила силу справедливости. Ты сделала справедливость ценнее золота и серебра. Благодаря тебе различают по природе прекрасное и постыдное. Ты налагаешь кару на поступающих несправедливо. Ты милосердна к просителям. Все, что ты решишь, свершается. Ты побеждаешь судьбу. Радуйся, Египет, взрастивший тебя. Не перестану прославлять твое могущество, бессмертная избавительница, носящая много имен. Внемли моим молитвам, Госпожа великого имени, окажи свое милосердие, избавь от печалей. Я хотела порадовать тебя и принесла тебе прекрасную вещь. Прими ее, милосердная.

Хион вынула из сверточка бусы, тяжело подползла на коленях ко входу в святилище, положила подарок. Ярко блеснули красные камни. Отползла назад, зашептала страстно, заливаясь слезами:

– О Исида, отмеченная любовью и милосердием, верни мне, справедливейшая, моего внука. Накажи злодея, укравшего ребенка у матери, лишившего опоры отца, погасившего свет в моих глазах. Измени ветер, заставь корабль вернуться. Верни его, верни, верни![18 - Использованы тексты прославления Исиды из книг А. Рановича «Эллинизм и его историческая роль» (с. 322) и А. Кравчука «Закат Птолемеев».]

Хион упала на холодные камни пола, сотрясаясь в рыданиях. Полумрак, тишина, таинственность. Сквозь слезы показалось, что статуя шевельнулась. Может быть, Исида хочет ее утешить?

Глава пятая

Благими намерениями вымощена дорога в ад.

Утром Алексиона выпустили из каюты. Судно давно было в открытом море. Алексион даже не сразу смог понять, в какой стороне осталась Александрия. Свистел, шумел попутный ветер. Лицо обдавало солеными брызгами. Море бурлило. Было страшно смотреть в его зеленоватую глубину, в которой проносились неясные тени. Были ли это морские чудовища, мальчик не знал, но ясно представил себе, как он невзначай падает в волны и бездонная пучина затягивает его.

Видимо, лицо мальчика изменилось от охватившего его страха, и тут он услышал уже знакомый грубый голос:

– За непослушание выброшу за борт.

Это сказал тот огромный матрос, что ударил его. Как оказалось, он был помощником капитана. Звали его Асур. Массивный торс, суровые черты лица, хриплый голос, дыхание с отвратительным запахом прокисшего вина и разлагающегося мяса.

Но, как ни странно, Алексион не проникся к нему ненавистью, а вот Эшмуназара он возненавидел всеми силами души, хотя купец обращался с ребенком достаточно снисходительно. Скорее чтоб сохранить свой товар в целости, чем из личного расположения.

Долгое время Алексион без внутреннего содрогания и слез не мог вспомнить родной город. Но, как назло, все напоминало его. Выцветший шатер бледно-голубого неба. Плеск волн, запах соли, гниющих водорослей и йода. Закрой глаза и мечтай, что ты дома.

Через месяц корабль подошел к Делосу. Это был маленький скалистый остров, поросший скудной травой, с трудом пробивающейся сквозь камни. Но гавань была обширная, со множеством кораблей. С «Элиссы» перекинули мостки на берег. Вновь заспешили по ним грузчики с мешками зерна. Дощатые мостки прогибались, пружинили под шагами носильщиков.

Алексион одиноко стоял в стороне, прижавшись щекой к борту. Ему было непередаваемо тяжело.

Вскоре на корабль взошел мужчина с худым, озлобленным лицом и пронзительными недобрыми глазами. У мужчины был длинный нос, прорезанные морщинами щеки, тяжелые челюсти. Когда он улыбнулся, приветствуя Эшмуназара, его улыбка заставила вспомнить оскал хищного зверя.

При взгляде на этого человека Алексион неожиданно почувствовал, как у него похолодело в груди, а над верхней губой выступили мелкие капельки пота. Мужчина шел неслышно, ступая худыми, острыми, словно циркуль, ногами по деревянному настилу палубы, а мальчику казалось, он слышит грохот.

Он отвернулся от берега и смотрел теперь только на двух мужчин, разговаривающих на палубе, – Эшмуназара и того злобного, что только что пришел. Мальчик не слышал, о чем они говорили, но сердце его бешено колотилось в груди: он чувствовал, что его будущее, несомненно, будет связано с этим злодеем.

Эшмуназар позвал Алексиона. Тот с трудом перевел дыхание и приблизился, едва передвигая ноги, в какой-то детской надежде своей медлительностью задержать надвигающееся будущее, несомненно страшное.

Пришедший мужчина посмотрел на ребенка оценивающим взглядом, полным одновременно и равнодушия, и презрения. Затем схватил мальчика, пощупал руки, проверил зубы, больно ущипнул за ягодицы. От этих действий страх Алексиона неожиданно прошел, сменился ненавистью. Он понял, что его продают. Он видел, как Эшмуназар взял деньги. Лицо финикийца при этом выражало довольство: удачно, удачно…

Между тем мужчина, купивший Алексиона, связал мальчику веревкой руки и, дернув за конец веревки, приказал:

– Иди за мной.

Алексион повернулся к Эшмуназару. Горящие глаза мальчика, казалось, могли прожечь богатый наряд купца до дыр. Как истинный сын Египта, Алексион пожелал на прощание своему похитителю:

– Да не одолеет твой Ка[19 - Ка – важнейшая категория древнеегипетского мировоззрения. Под термином «Ка» понималось некое подобие самого человека, его двойник, который после физической смерти продолжает жить внутри гробницы.

Ба – термин «Ба» означал силу, придающую жизнь человеку. Если Ба оставляет тело, то сам человек умирает. Однако Ба способно вернуться в тело человека.] врагов твоих, да не ведает твой Ба дороги к вратам.

Мальчик был слаб в силу своего возраста и бессилен что-либо изменить в своей судьбе. Проклясть – это все, что ему оставалось.

И хотя Эшмуназар не признавал египетских богов и, казалось, их не боялся, спокойствие и убежденность, с какими ребенок высказал проклятие, шевельнулось беспокойством в его нечестном и подлом сердце.

Рынок рабов был недалеко. Тут же, на портовой площади. Нескончаемый гул, крики, возгласы, свист бичей. Обыденная брань продающих, бессмысленные проклятия продаваемых. Алексион все подмечал. И затравленные лица рабов с глазами одновременно испуганно-усталыми и надеющимися, и враждебные лица надсмотрщиков. Тяжкий запах пота витал над этим скопищем человеческих тел. Здесь были представители разных племен – сирийцы, фригийцы, египтяне, евреи, скифы, Мужчины, женщины, дети.

Алексиона поставили на помост среди десятка других продаваемых рабов. Он стоял почти нагой. Его смуглое тело было чистым, гладким и блестело, намазанное маслом. Ноги до колен были натерты мелом, это означало, что раб привезен из-за моря. На шее висела табличка с именем. Купец, прохаживаясь перед товаром, громким голосом расхваливал его.

Карвилий проходил мимо. Лицо Алексиона бросилось ему в глаза. В этом лице не было приниженности, свойственной детям, рожденным рабами. Напротив, мальчик был похож на маленького волчонка, попавшего в силки, которого неизвестно куда волокут злые руки безжалостных охотников. Его черные глаза сверкали исподлобья. Иногда он, стараясь быть презрительным и равнодушным, непроизвольно оскаливал в гримасе крупные белые зубы.

Карвилий остановился, рассматривая ребенка. Мальчик несколько раз сверкнул на него глазами. Все его тело напряглось, словно для прыжка. В это время один из покупателей попытался сунуть в рот Алексиону свой сомнительной чистоты палец. Алексион отшатнулся и выставил вперед руки, пытаясь оттолкнуть мужчину. Покупатель возмущенно повернулся к продавцу – мол, что это за товар – и демонстративно отошел в сторону, показывая своим видом, что товар плох. Возможно, таким маневром он пытался снизить цену.

Купец шевельнул тяжелыми челюстями, словно что-то прожевав, и сильно ударил Алексиона по щеке, напоминая ребенку о его новом положении. Щека мальчика запылала. Алексион вновь сверкнул черными глазами.

На продавца гневный взгляд мальчика не произвел никакого впечатления. Мало ли он их видел. Даже напротив – он тут же использовал эту вспышку ненависти для новой «рекламы» и завопил, усиленно разжигая интерес к своему товару:

– Посмотрите, сколько энергии и здоровья в этом ребенке. Как силен этот мальчик с берегов Нила. И всего-то я прошу за него семь тысяч сестерций. Это же просто даром. Наверное, я сошел с ума.

И тут Карвилий решил купить мальчишку. Он сделал шаг к помосту и остановился перед мальчиком, продолжая рассматривать его. Профессиональным чутьем купец почувствовал настоящего покупателя, придвинулся поближе к Карвилию, преданно склонился к уху, заговорил лебезящим приторным тоном, заглядывая в глаза, а в уме прикидывая, не совершил ли он оплошности, объявив вслух цену. Эх, надо было сказать восемь тысяч.

После длительного торга мальчик был продан за шесть тысяч. Причем покупатель, тот, что ранее пытался влезть в рот Алексиона грязными пальцами, увидев, что товар уплывает в другие руки, вынырнул из толпы и попытался оспорить продажу. Он, дескать, был первым и отошел лишь на минутку, опорожнить мочевой пузырь.

Из двух зол выбираешь наименьшее. И Алексион, стоя на помосте и слушая пререкания покупателей, занервничал. Он уже хотел, чтоб его купил именно Карвилий, а не этот, с грязными пальцами.