Вразумление Господне. Историческая и современная проза

«Господь наделил невероятной стойкостью и силой такое тщедушное тело!» – мысленно восхитился молодой воин.

Три года спустя. Вечер. Почти ничего не видно в сумерках. Катулл старательно водит пером по пергаменту: «Дорогой друг! Пользуясь редким моментом, спешу сообщить тебе наши новости, пока нет соглядатая. Мы неплохо устроились. Больной пастырь прилагает большие труды по распространению Православия на Востоке и очищению его от еретиков. Ты же знаешь его апостольскую ревность и горение духа!

Уже умерли его главные враги, в том числе императрица, но и оставшиеся успокоиться не могут. Они боятся, что император, в глубине души уважавший святителя, передумает, вернет назад. Каждый из них нашептывает слабовольному Аркадию о негодности и зловредности Иоанна Златоуста. И вновь умоляют перевести в еще более далекую провинцию, опасаясь мнимой расплаты со стороны опального патриарха при возвращении в столицу. Император не понимает, что Бог покарал его супругу за гонения праведника. И позволяет холить и выращивать, словно пышный цветок – злость к святителю, которую старательно сеют неверные люди…

Эти сведения мне передали друзья, предупредив, что я не смогу сопровождать святого в изгнание далее. Что же с ним будет? Представляешь мое отчаяние?..» Ночь, внезапно нависшая над землей, поглотила написанные строки…

Травля продолжалась. Изгнанник вновь в пути. Три месяца по солнцепеку. На голове уже нет волос, и она ничем не защищена от солнечных ядовитых лучей. Иногда приходилось ехать под проливным дождем. Тогда с его одежд стекали целые потоки… Почти не разрешалось останавливаться и для отдыха. А ведь ему уже шестьдесят… Был получен тайный приказ относиться к нему без пощады и сожаления. Но ни слова гнева или ропота не вырвалось из уст святого страдальца. Одна молитва. Он отошел в вечность в дороге со словами: «Слава Богу за все!».[22 - Святой Иоанн Златоуст скончался 14 сентября по старому стилю в 407г. в Каманах – в провинции Понта, на северо-востоке Малой Азии.]

Через девять месяцев скончался и жестокий император…

************

Минуло тридцать лет. На Константинопольский трон взошел сын Аркадия – император Феодосий II. Патриархом стал Прокл – любимый ученик Златоуста.

В столице конец лета. Тишь, благодать. Слабо покачивают листьями ветки платана, будто благодарят Создателя за счастье жизни. Тихо-тихо шелестит звуками улица. Утренний зной. Рябь листьев на деревьях напоминает море в безветрии, где иногда колышутся шаловливые маленькие волны. «Раскинуться бы на берегу и лежать, ни о чем не думая… Вот радость-то, вот наслаждение…» Воздух, точно парной. Ходят почти неживые, сваренные жарой люди, лениво шумят разбуженные ослы, мулы. Жизнь то приостановится, то вздрогнет и снова в путь, вновь за свою работу. «Надо спешить в храм. Сегодня день памяти любимого патриарха Константинопольского Иоанна Златоуста, " – думает Себастьян.

В день памяти Златоуста патриарх Прокл служил в собрании множества народа. Запах душистых восковых свечей плыл по храму. Ближе к алтарю располагались канделябры в виде деревьев, огни которых казались цветами. Мерцали серебряные и золотые паникадила и лампады в виде кораблей. Их отсветы, отражаясь в цветных переливах мозаичных стен и полов, сияли, одухотворяя все окружающее. Хор сладкозвучно пел псалмы и молитвы.

В конце литургии патриарх говорил о святителе, что он является столпом и утверждением Церкви, светильником и учителем всей вселенной.

– Им написано очень много трудов, а какие проповеди он произносил с амвона! – восхищался владыко.

Прихожане поддержали:

– Да, спасительно говорил, так за душу и брало!

Прокл продолжал:

– Огненное слово его, дышавшее любовью, обличало христианский мир, погруженный в беззакония, вызывало возрождение…

Слушавшие замерли. В храме стояла тишина.

Расчувствовавшийся патриарх добавил:

– Он лежит в Понте, а похваляется во всем мире!

Народ не выдержал, поднялся шум. Люди плакали и взволнованно восклицали:

– Тре-бу-ем, тре-бу-ем возвращения Иоанна Златоуста. Его у нас украли! Верните нам нашего Святителя!

Долго крики толпы разносились по столице. Прокл заспешил во дворец. Он объяснил императору волю народа, тот согласился перевезти прах Златоуста в столицу.

Высшая знать была отправлена Феодосием для возвращения останков святителя. Когда вскрыли могилу, гроб не могли не только поднять – сдвинуть с места. Ничто не помогало. Бились целый день. Наконец отрядили гонцов во дворец.

– Что же это такое? – с испугом спросил император у патриарха, которого позвали для объяснений, – может, он не хочет возвращаться из-за наших злодеяний?

– Может быть, – тихо прошептал взволнованный владыко.

– Так что же делать? Как объяснить такое народу? – недоумевал Феодосий.

– Следует, думается мне, написать святителю Иоанну письмо, как живому и попросить прощение от имени Ваших родителей за то горе, что те принесли ему…

– Видимо, придется, – в задумчивости протянул василевс.

Угодливые придворные, облаченные в золотую парчу, заметив взволнованный вид Феодосия, подобострастно склонились в поклоне. Благодаря сестре, почитавшей святого Златоуста, Феодосий был воспитан в любви к нему и сейчас очень страдал, не принимая никого в тронном пурпурном зале. Осунувшийся, он возлежал на кушетке с золотыми виньетками, облокотясь на шелковые подушки, расшитые жемчугом. Мозаичные стены палаты, точно осыпанные дорогими камнями, еще более подчеркивали бледность его лица. Мысли, будто вытекли из него. И чтобы заполнить затянувшуюся паузу, он стал механически рассматривать окружающие предметы. Вот неподалеку – изящная столешница из яшмы с золотыми ножками в виде лап непонятного зверя. Ее гладкая поверхность искрилась солнечными бликами. Живые узоры, мгновенно сменяя друг друга, трепетали подвижной рябью. Казалось, ожили какие-то старинные воспоминания и будто силятся о чем-то поведать… Император перевел взгляд на александрийскую ониксовую вазу. Она была несколько громоздка и вмещала множество цветов с еле уловимым сладковатым ароматом. Сейчас его все беспричинно раздражало. Он слегка поморщился. Наконец, его внимание привлек столик из индийского сандала. На нем помещались письменные принадлежности: чернильница, перья из тростника и тонкие листы пергамента. Они сами просились в руки. Василевс едва заметно кивнул головой. Слуги ловко и бесшумно перенесли все на столешницу, находящуюся поблизости, вазу с цветами убрали.

Напряженную тишину всколыхнул шепот присутствующих:

– А ведь святитель Иоанн отмечен Богом…

– Он молился целые ночи напролет.

– Откровением Божиим составил чин литургии, которую служат сейчас в храмах.

– Да, всю жизнь он думал о душе, а не о теле. Пил и вкушал крохи, спал мало и стоя…

– Все это верно, но я о другом. Рассказывали, что при посвящении его в сан священника, Антиохийский епископ Флавиан возложил на его голову руки. И над Иоанном появился голубь, как символ Духа святого…

Взяв в руки перо, император задумался, грустно опустил голову, замер. В глазах заискрились неожиданные слезы…

Письмо составляли долго, дополняя и помогая кто как мог. Суть его сводилась к следующему: сам Феодосий умолял Иоанна Златоуста забыть горе, причиненное ему ранее и вернуться к своей пастве. Под конец прочитали написанное. Духовенство, воины, среди которых присутствовал почтенный Катулл, сановники, окружавшие императора, застыли в смятении и испуге. Перед их глазами живой картиной прошел весь тот ужас, который пришлось пережить Божественному Иоанну. Присутствовавшие почувствовали, что он стал искупителем за грехи беззаконников…

Пергамент, скрепленный золотой печатью, быстро доставили к месту упокоения праведника. Приложили к груди и начали молиться, совершив всенощное бдение. И, наконец, гробницу подняли. Поблизости находился хромой нищий. Он приблизился к мощам, оторвал кусочек облачения, оттер им ногу и исцелился.

Гроб несли на своих плечах священники в сопровождении народа. К процессии ручейками стекались пустынники, духовенство, миряне. Все пели псалмы, молитвы, держали горящие факелы. Зрелище было необычным. Будто солнце, некогда сорванное злой рукой с небосвода, люди старались вернуть обратно.

В Халкидоне[23 - Халкидон – находился напротив Константинополя на Азиатском берегу Босфора.], в нетерпении от ожидания, вскипала на волнах разукрашенная императорская трирема. На ней повезли честные останки святого к столице. Все море было усеяно большим количеством разукрашенных, точно к празднику, судов, лодок, лодчонок. И создавалось впечатление, что мощи передвигались не по воде, а по суше. Ударяясь друг о друга из-за сильного ветра, лодки вздрагивали, пританцовывали на волнах и как бы раскланивались.

На берегу подъезжающих ждали император с сестрой, свита, духовенство, народ. Мощи под пение псалмов были сняты с судна и бережно уложены в праздничную колесницу Феодосия, которая мягко покатила к церкви святых апостолов. Название свое та получила из-за четырех крестообразно расположенных нефов. Пересекаясь, они образовывали четырехугольник, где возвышались двенадцать колонн, поддерживающих золоченый купол. Колонны эти символизировали двенадцать апостолов. Здесь особенно любили молиться верующие.

При перенесении мощей в церковь народ ликовал, плакал от радости. Царь, преклонив колени, скорбно целовал руку святителя. И просил прощение за преждевременную кончину, полученную из-за подлости его родителей. Казалось, Феодосий был безутешен. Сорвав с себя знаки царского достоинства, он, как простой смертный, провинившийся перед угодником Божиим, все молил и молил простить его отца и мать. Несколько успокоившись, накрыл святого своей порфирной мантией…

Когда василевс отошел, мощи, издававшие благоухание, водрузили на патриарший престол. Народ, забывая себя, в блаженном восторге стал громко взывать к усопшему:

– Святейший Отец, прими свой престол, как много лет назад!

– Святейший Отец, не оставь, осиротели! – умоляли миряне.

Уста святого Иоанна Златоуста открылись для благо пожелания. И в напряженной тишине храма любовно прозвучал голос святителя:

– Мир Вам!

И вновь произошли чудесные исцеления со многими болящими. Все плакали от радости.

В толпе находились и двое приятелей: отважный военачальник Катулл и его друг, уже известный поэт Себастьян. Благородные лица, убеленные сединами, смягчились. Суровый воин, разукрашенный шрамами, печально улыбнулся и произнес:

– Ну, теперь Константинополь благословенный город…