Вразумление Господне. Историческая и современная проза

А он мне передал слова Серафима Саровского. Сейчас я осмысливаю их, и, понимая свою немощь, грущу. Хотите, прочитаю Вам это место?

– Be so kind.[11 - Сделайте милость. (англ.)]

– «Если враг рода человеческого заставляет тебя падать, соблазняя чем-нибудь, против чего у тебя не хватает сил бороться, усиливай, удесятеряй покаяние, благодарственные и славословные молитвы тотчас после совершения греха твоего, и тогда лукавый перестанет тебя соблазнять, ибо не захочет давать тебе повод к усиленной молитве».

Слушая ее, я вздрогнула, нервно теребя кружевной платочек… Какой пример духовности подает мне великая княжна в своем стремлении стать еще чище!»

Далее Тамара Александровна читать не могла. Слезы застилали глаза, разъедали. Плакала так, будто вновь стала маленькой, беспомощной девочкой. А горе предстало большим – не хватало сил объять… «О, что народ мой обманутый, помраченный содеял! От Бога мы отступили, руки на святость подняли!..»

Проснулась бабушка, выглядевшая бодрее. Глаза, уставшие от мучений, были когда-то серого цвета. Лицо – матовой белизны. Даже в глубокой старости она не потеряла еще привлекательности и благородства. По красоте и величию в родне ее называли Екатериной II.

Внучка вытерла глаза, успокоилась, подошла и ласково уговорила ее сделать укол. Умыла, напоила чаем. Пристроившись около кровати, смутившись, произнесла:

– Моя дорогая, прости за нетактичность и своеволие. В старой шкатулке я нашла твой дневник?

– Mon ami.[12 - Мой друг. (фр.)] Он принадлежал одной из фрейлин, находившейся постоянно при царских детях. Она последовала за ними даже в ссылку, предварительно оставив его на сохранение мне, о чем я долго умалчивала…

– Пока я не нашла эту рукопись. О, как интересно! С тех пор человеческая рука не касалась ее?

– На все Господняя воля. Исполнились Божьи сроки… Искренне рада, что именно к тебе попали записи. Ты одна достойна, понять и правильно распорядиться ими…

Вскоре появилась сестра Инесса, и Тамара Александровна решила вернуться домой. Медленно бродя по улицам, прощалась с городом. Грустно смотрела на милые сердцу соборы, мосты, речушки: «Осени приближение, как остро чувствует сердце этот момент, когда тоска противоборствует успокоенности…» – рождалась в душе печальная музыка.

Приехала уставшей. Ничем не хотелось заниматься, кроме чтения литературы о царевнах-мученицах. А дел – множество. Давно не выбивалась пыль из ковров, не блестел пол от идеальной чистоты, не готовился вкусный обед на кухне…

Как-то вечером ее навестила старинная приятельница. Высокая, белокурая, с чёрно-золотыми глазами, худощавая, подтянутая, казалась младше своих лет. Одета в теплый изящный костюмчик серого цвета и такого же оттенка туфельки. Принеся с собой оживление, новизну, стала расспрашивать о поездке. Восторженная поклонница монархии рассказала подруге о внезапной находке, кое-что прочитала.

Приятельницу звали Галиной Ивановной. Она задумалась, долгим, грустным взглядом посмотрела в окно. Увидев на улице догорающий, кроваво-красный, зловещий закат, вздрогнула. И будто сразу спала с нее маска, которую она надевала утром, почистив зубы… Медленно повернувшись, прошептала с содроганием:

– Видно Всевышнему угодно рассказать тебе об их жуткой, безвременной кончине. Надо же, какие бывают совпадения в жизни!..

Задумалась. Неуверенно, с болью выдавила из себя:

– Дед у меня, понимаешь ли… – и вдруг обмякнув, как бы решившись, добавила, – принимал участие в их убийстве. То есть, косвенно, но принимал, – и вновь Галина Ивановна беспомощно сжавшись и задыхаясь, сделала паузу. Передохнув, продолжала, – точнее сказать, сам не расстреливал, а доступ в Ипатьевский дом имел, кое-что из материалов по делу видел и часто беседовал с фрейлиной, находившейся в заточении. Он очень переживал из-за причастности к этой трагедии, и чтобы не сойти с ума, стал вести записи-воспоминания. Завтра, если позволишь, принесу их.

– Я заинтригована, безусловно, поспеши, не верится, что услышу конец, – жалобно взмолилась Тамара Александровна. Про себя подумала: «Вот как Господь сжалился надо мной, послал возможность все узнать…»

«В спальной комнате Ольги Николаевны в тот день было мрачновато. Воздух спертый, редко проветриваемый. В углу, напротив окна, узкая кровать. На ней плачет великая княжна. Ей снится страшный сон: будто идет она по полю, и невидимая сила толкает ее к краю дороги, где находится обрыв. И она падает, падает, падает… Кошмарный сон повторяется, преследует…

Проснувшись, измученная, расстроенная, поняла значение сна. Скоро-скоро наступит конец страданиям. Отрешенным взглядом уставилась в пространство. Пахло затхлой сыростью. В углах мелькали угрожающе-диковинные тени… При бледном мерцании тонкой свечи они перебегали с места на место. Дверь скрипнула, вошла взволнованная сестра Татьяна. Похудела, черты благородного лица заострились, ореховые волосы разметались, одухотворенные глаза мерцали тихим, теплым огнем. Маленькие ножки, почти босые. Казалось, она не идет, а парит в воздухе.

Ольга вздрогнула. Быстрым движением руки провела по лицу, поправила прическу, успокоилась. Надевая туфельки, спросила:

– Как ты здесь оказалась, дорогая, и почему не спишь?

– Перехитрила стражу, мне страшно!

– Не бойся, девочка, не думай о плохом. Если появится малейшая возможность тебя спасти, постараюсь, ценой своей жизни. Ты веришь мне, милая?

– Да, родная. Но я не приму твоей жертвы. Ты постоянно оберегала меня в детстве. Сейчас я взрослая и хочу сама заботиться о тебе.

Два сердца одним порывом раскрылись навстречу любви, и они обнялись. Вдруг на глазах у старшей появились слезы. Они стекали с ресниц одна за другой, лицо же оставалось спокойным. Страшная картина, когда человек плачет, не замечая этого. Мужественная, добрая Ольга дрогнула? Настала очередь Татьяны поддержать и успокоить ее:

– А помнишь, как мы в госпитале, после курсов, работали сестрами милосердия? Видели смерть постоянно, и на операциях, и в больничных палатах, мы уже не боимся ее… Нас укрепляет Бог!

Плачущая прислушалась, успокаивающая продолжала:

– Ты же у нас молодец, девочка! Когда тебя сватал наследный румынский принц – Карол, и ты отказала ему, заявив, что за иностранца замуж не выйдешь и из России не уедешь, как я восхищалась тобой![13 - Алферьев Е. И. Император Николай II как человек сильной воли. М. СП, Рюрик, ЛТД, 1991, с.139]

– Нет, не из-за себя расстраиваюсь. Жаль брата. Знаешь, он сказал: «Если будут убивать, то только бы не мучили».[14 - Дитерихс М. К. Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на Урале. т.1, с.183]

– Мы вверили свои жизни в руки Господа, будем надеяться на Его милость… Родная моя, мы же все вместе, какое это счастье!

Насторожившись, прислушались. Со стороны коридора доносились возня, шорох, поскрипывание. Обычное – подслушивают? Сделав знак объясняться жестами, Татьяна взяла в руки одну из духовных книг и попросила сестру прочитать, что особо отметит в ней:

«Верующие в Господа Иисуса Христа шли на смерть, как на праздник… становясь перед неизбежною смертью, сохраняли тоже самое дивное спокойствие духа, которое не оставляло их ни на минуту… они шли спокойно навстречу смерти потому, что надеялись вступить в иную, духовную жизнь, открывающуюся для человека за гробом».[15 - Алферьев Е. Е. Письма Царской Семьи из заточения. Джорданвиль, 1974, с.469—480.]

Ольга догадалась – сестра навестила не из страха, но чтобы успокоить, отвлечь от тягостных мыслей, сердцем почувствовав ее состояние.

Просветленные, молча, встали на молитву. Молились долго. Господь умножал их силы…

Когда Татьяна взялась за ручку двери, благодарная Ольга прошептала:

– Не волнуйся за меня. С Божией помощью я выдержу, мы выдержим.

Через некоторое время, глубокой ночью, в коридоре раздался истошный, пугающий крик:

– Всем выходить, быстрее, поторапливаться! Эвакуация! Мгновенно захлопали открывающиеся двери.

И вдруг желтые, полуистлевшие листы задрожали в руках Галины Ивановны, и она беспомощно выронила их. Наклонившись, стала старательно собирать…

– Извини, видишь как трудно и больно касаться этой темы…

– Понимаю и сочувствую…

– Этих событий дедушка сам был очевидцем. Другую историю – продолжение, узнал случайно, за что поплатился жизнью. Но тайну через записи успел передать своей жене – моей бабушке. Она, по его просьбе, послушно уехала вглубь России…

Немного сообщу о дедушке. Он был очень образованным человеком. Умел рисовать, играть на флейте, сочинять стихи, вел наблюдения за жизнью людей. Молодой, особенно сокрушался о двух старших княжнах… Говорил: «Распустились светлым утром нежные розочки, а вечером душным увяли…»

Женился, чтоб все забыть, но покоя не было…

«В ту ночь сменили охрану, состоявшую из жителей Сысертского завода. После полуночи прибыл специальный отряд латышей, с поручением расстрелять всех заключенных. Был такой некто Юровский. Он «по-деловому» руководил намеченной «операцией».

Когда члены августейшей Семьи вместе с фрейлиной вышли из спален, им зачитали смертный приговор. Ольга побледнела, сердце застучало быстро-быстро, голова сделалась удивительно ясной. Татьяна изменилась в лице, покачнулась. Старшая сестра поспешно прикрыла ее плечом. Юровский выпустил первую пулю, подавая пример другим. Латыши поддержали. Испуганные, Мария с Анастасией громко закричали. Приблизившись к великим княжнам, принялись стрелять в упор, в головы, решив: в корсетах зашиты бриллианты, оберегавшие от пуль. Обнявшиеся сестры дрогнули. Ольга еле слышно прошептала:

– Господи, прости их, не ведают, что творят…

Татьяна добавила безжизненными устами: