Жила-была одна семья

– Так кого ты встречала в космосе?

Саша поморщилась, демонстративно отвернулась и снова пошла в глубину. «Хам», – приклеила она ярлык и потеряла всякий интерес к тому, что происходило у нее за спиной. А оттуда все же долетали фразы:

– Слышь, красотка, поделись опытом! Русалка, не уплывай! А… ты, наверное, с другой планеты. Ку-ку, я есть человек разумный.

Последнее привело Сашу в восторг: кто бы говорил об уме!

– Э-э-э! Может, ты оглохла?! Я же с тобой разговариваю.

Она поежилась. «Скорее бы исчезнуть из поля зрения этого придурка!» Встала на мысочки, вытянула руки, приготовилась оттолкнуться от дна, чтобы погрузиться в воду и оказаться хотя бы на несколько метров подальше от неугомонного преследователя, как вдруг:

– Да ты ведь стоишь неправильно! Смотри, как надо нырять!

– Сашуля, ты неправильно стоишь. – Папа ласково хлопнул ее между лопаток. – Выпрями спину, вытянись в струнку. Вот, уже лучше. Давай, теперь пошла. Ну! Раз, два, три!

Саша сделала вдох, с силой оттолкнулась от бортика и в который раз свалилась в бассейн беспомощным кулем. Вынырнула злая, расстроенная. Еще больше расстроилась, когда увидела, как смеется отец.

– Нодарчик, умоляю тебя, покажи этой дурехе еще раз. Сил моих больше нет.

Девочка не успела обидеться на «дуреху», засмотрелась, как высокий черноволосый дядя Нодар не спеша подошел к бассейну, чуть присел, улыбнулся сквозь густые усы, подмигнул ей заговорщицки, легко оттолкнулся и исчез под водой. Ни всплеска, ни брызг. Лишь легкое колыхание зеркальной глади. И вот он уже на поверхности. Теперь в бассейне снова много шума: растирание плеч, фырканье, сплевывание капель с усов. А сверху, как из другого мира, доносится папин голос:

– Вот. Вот как надо. А у тебя какая-то ерунда получается.

– Ладно тебе, – дядя Нодар снова подмигнул Саше, – не кипятись, не обижай дочку. Я ведь не кто-нибудь, а мастер спорта. Я десять лет тренировался, а ты хочешь, чтобы она за пятнадцать минут научилась.

– Я просто хочу, чтобы она умела красиво прыгать.

– Вай. Да зачем ей это?!

Саша с любопытством крутила головой. Обычно папа и дядя Нодар не спорили, а тут вдруг начали, и не из-за чего-нибудь значительного, а из-за нее, из-за десятилетней девчонки!

– Любое умение в жизни пригодится, – сказал папа, и Саша даже кивнула. Это аргумент. С ним нельзя не согласиться. Вот и дядя Нодар не спешил отвечать. Вылез из воды, вытерся махровым полотенцем, обдумал что-то, взвесил, потом все-таки решил ответить:

– Так-то оно так, – («Неужели сдастся?»), – да не совсем.

«Ух ты!» – Саша выпорхнула из бассейна и пулей скользнула на шезлонг: затихла, притаилась, пока о ее присутствии не вспомнили и не прекратили эту весьма интересную дискуссию. Она знала: обычно о детях при детях не разговаривают. Надо ловить момент.

– Если мы рухнем в воду, мне мое умение не пригодится, – дядя Нодар сказал это нарочито грустно, а потом рассмеялся.

– Хармс! – отреагировал папа непонятным словом и тоже расхохотался.

Одной только Саше было не до смеха:

– Что за глупости! Почему вы должны рухнуть? Никуда вы не рухнете. – Она вскочила с шезлонга, возбужденно размахивая руками. Она-то думала: они о ней, а оказывается, опять о своих самолетах. Так всегда бывало, когда папа с дядей Нодаром оказывались вместе. Мама говорила:

– Неужели вам неба мало? И так в нем все время проводите. Хоть бы на земле о своих железяках помолчали! – И она махала рукой, подчеркивая этим всю бесполезность своих нотаций. А тетя Эсма красиво изгибала бровь, прищуривалась и изрекала иронично: «Мужчины!» И они с мамой понимающе переглядывались, как будто это слово все объясняло.

Папа поспешил успокоить Сашу:

– Конечно, не рухнем! Это у Нодара такой черный юмор. Не обращай внимания.

Ей хотелось спросить, каким образом у юмора различаются цвета, и разве они вообще существуют, но не успела.

– Юмор юмором, но, знаешь ли, в каждой шутке… – не собирался останавливаться дядя Нодар, – я считаю, что в ребенке надо развивать природные таланты. Ну потратит она время на красивые прыжки с трамплина, и что?

– Стоп, Нодарчик, ты мне ребенка не сбивай с пути истинного.

– Так я с истинного как раз не сбиваю. Ты же девчонку мучаешь. Она уже ненавидит и эту поездку, и бассейн, и нас с тобой, вместе взятых. Правда, Сашуля?

Саша никого не ненавидела, но на всякий случай кивнула. В бассейне было здорово, но прыгать уже надоело. Тем более что ничего достойного у нее пока не получалось.

– Вот видишь. А ты, когда ее с собой брал, наверняка хотел, чтобы ребенок пользу какую-то получил от поездки?

– Да какая там польза, Нодар. Она же меня годами поедом ела, чтобы я ей кабину показал. Представилась возможность, и полетели. Вот и все дела.

– Но ведь если возможность представилась, надо использовать ее на полную катушку, разве нет?

– А мы этого разве не делаем? Загораем, купаемся, учим ребенка нырять…

– И?..

– И все.

– Вот именно! Такое ощущение, что ты привез дочь в какую-нибудь деревню под Анапой, где, кроме моря, фруктов и местного памятника неизвестному солдату, и посмотреть-то не на что. Но мы, если мне не изменяет память, уже третий день жаримся не где-нибудь, а в Неаполе, и, кроме бассейна, Сашуля до сих пор ничего не видела. Ладно уж мы с тобой, тертые калачи, на все поглазеть успели, но ее-то тоже просветить надо.

– Думаешь, ее впечатлят развалины Помпей и куски застывшей лавы вдоль дороги? По-моему, она еще мала для того, чтобы получать эстетическое удовольствие от прогулки по полуразрушенным камням в сорокаградусную жару. Ну а в Неаполе ей и вовсе нечего делать.

Саша хотела сказать, что она с удовольствием отправилась бы посмотреть на то, что осталось от Помпей. В художественной школе им показывали репродукцию картины художника со смешным именем Карл и рассказывали, что на полотне изображено извержение вулкана Везувий. Хорошо бы поглядеть, как теперь выглядит чудовище, уничтожившее целый город, да и взглянуть на Неаполь, в котором было совершенно нечего делать, она бы тоже не отказалась. Только собралась заявить о своих желаниях, как дядя Нодар снова ее опередил:

– Во-первых, десять лет уже вполне достаточно для того, чтобы оценить величие истории. У вас Иринка – пятнадцатилетняя барышня на выданье, вот вы Сашуру как в малышки записали, так и не выпускаете из детского сада, а она, между прочим, о-го-го!

Саша залилась краской. Оказывается, она «о-го-го» в глазах дяди Нодара! Стоило провести не один час в изнурительных прыжках с бортика, чтобы получить такое признание!

– А во-вторых, совсем не обязательно показывать ей Неаполь. Прокатись с ней до Венеции. Не так уж и далеко, между прочим. Там ведь маски, костюмы, комедия, Пьеро, Коломбина. Вот где живое искусство. Она же будущий художник…

– Это мы еще посмотрим, – папа возразил скорее для порядка.

– Это мы с тобой, может быть, посмотрим, а она больше смотреть не собирается, правда, Сашура?

Теперь Саша кивнула без малейшего промедления. Конечно, художник! А кто же еще? Путь известен: художественная школа, Строгановка, Эрмитаж. То, что конечным пунктом для многих современных живописцев был отнюдь не главный музей Петербурга, а в лучшем случае мостовая Арбата, десятилетнюю Сашу в отличие от ее родителей нисколько не волновало. Она, как и все не битые жизнью дети, видела мир исключительно в розовом цвете.

– Даже если и так, – папу заметно задел Сашин уверенный кивок, – пока она все-таки еще ребенок.

– Какой ребенок? Она – художник. А для художника главное что?

– Что? – Саша и папа спросили хором, а дядя Нодар произнес уже знакомые Саше слова, добавив для пущей важности в речь грузинский акцент:

– Впэчатлэние. – И с нескрываемой гордостью заключил: – Так говорила моя мама.