Двойное кольцо

Мы обменялись кольцами и, рассмеявшись от счастья, начали взахлеб целоваться. Тоже впервые. До сих пор наши с ним поцелуйчики при встречах и расставаниях были детскими и словно бы не всерьёз – чмок да чмок.

Из дома послышалась музыка. Иссоа пела, одновременно играя на скрипке, и кто-то подыгрывал ей на стеклянном органчике.

Нам деликатно напоминали: нас ждут.

Мы явились под руку, как теперь уже законные жених и невеста. Раскрасневшиеся, взъерошенные, дурацки блаженные. На органчике, как оказалось, играл барон Максимилиан Александр (Ульвен это делать прилюдно не стал бы).

Нас благословили старшие – барон, принц Ульвен и госпожа Файолла Киофар – и поздравили наши друзья, Иссоа и Маилла с Ассеном.

На маленьком столике уже лежали подарки к моему совершеннолетию и нашему обручению. Помимо разных красивых и нагруженных символическим смыслом вещиц, украшений и очередного электронного девайса от бывшего опекуна (лингвочип новейшей модели), там лежала настоящая книга в тисненом кожаном переплете с золоченым обрезом. Карманная немецкая Библия. Напечатанная на Земле почти забытым готическим шрифтом. Сама книга не слишком старинная, но в дальнем Космосе столь же редкая, как и скрипка.

– Я дарю вам с Карлом не просто книгу, милая Юлия, – пояснил барон. – Это семейная Библия. Мы взяли ее, улетая с Земли. Всё время она хранилась на «Гране». Записи на форзаце открываются поколением моих дедов и бабушек, поскольку более дальние предки записаны в прежней Библии, куда более старой, оставшейся в родовом имении Волькенштайн. Эта, можно сказать, космическая. И… раскрой и взгляни.

По обычаю, в Библию вписывались все важнейшие события в жизни семьи. Запись о браке Максимилиана Александра с Гизелой Валерией Кримхильдой – ну, дальше не буду, имена безумно громоздкие. Запись о рождении их сына Карла Максимилиана. Запись о гибели Гизелы Валерии. И – последнее, самое свежее, нынешнее, от седьмого июля: «Обручение барона Карла Максимилиана с благородной девицей Юлией Лаурой, дочерью Антона Васильевича Цветанова и Лауры Флорес Гарсиа. Тиатара в системе Атона, Тиастелла, дом его императорского высочества, принца Ульвена Киофара Уйлоанского».

Свадьба, конечно же, не могла состояться скоро. Об этом мы говорили уже за столом, без шуток, серьезно. Мне нужно закончить Колледж. Студентам не разрешается обзаводиться семьями, потому что в кампусе для этого нет условий, и вообще учебные нагрузки не предполагают нормальной семейной жизни с хозяйством, детьми и прочими хлопотами. Можно пожертвовать Колледжем ради семьи, и некоторые так и делают, уходя после третьего или четвертого курса, но магистр Джеджидд огорчился бы, если бы всё, что он в меня вкладывал, оказалось напрасным. Карлу-Максу тоже пока рановато становиться главой семейства. Он еще не вполне оправился от последствий своих переломов. Курс реабилитации продолжается и продлится как минимум год. Потом ему предстоит принять решение, чем он намерен заняться. Вряд ли он сможет вернуться к дальним полетам, но на Тиатаре пилоты тоже нужны. Работа найдется либо на станциях общественных флаеров, либо в космопорте, на челноках, летающих до орбитальной платформы, где разгружаются транзитные космолеты.

Сейчас нам попросту негде устроить семейное гнездышко: бароны снимают две маленьких комнатки в доме неподалеку от медицинского центра. Арендовать целый дом Максимилиану Александру не по средствам. Он тоже потратил на Карла всё свое состояние, а когда даже этого не хватило, продал «Гране», и трудно сказать, чья жертва оказалась значительнее – барона или магистра. Космолет для барона значил едва ли не всё. Пока ни отец, ни сын не нашли себе новой работы, живут они крайне скромно. Мои небольшие деньги пусть станут «приданым», то есть вкладом в наше общее будущее, сейчас их трогать не стоит.

Мы заверили всех, что согласны ждать, сколько нужно. Главное – мы с Карлом вместе, остальное как-то уладится.

Прощание с магистром

Счастье длилось и длилось. Иногда мне становилось страшно: неужели всё наяву? Вдруг проснусь – а тут буря, мрак, содрогание недр, разрыв всякой связи, крышеснос и стенотрясение… Но ничего подобного больше не повторялось. Не каждый же год на Тиатару падают метеориты.

В Колледже мои дела шли успешно, друзья относились ко мне хорошо, хотя мы общались уже не так часто, как раньше – свободное время я проводила с Карлом, а в рабочие дни занималась как проклятая. Я не рвалась в отличницы, чтобы получать награды и прибавки к стипендии, но мне было интересно узнавать новое, и я понимала, что надо использовать все возможности, которые предоставляет нам Колледж. Скоро моей студенческой жизни конец, я стану самостоятельным специалистом, и никто не будет заботливо пичкать меня такими изысканными угощениями, как жаргон космолетчиков, окуданская иероглифика или проблемы передачи метафор на языке математических символов.

Поэтический перевод у меня по-прежнему двигался туговато. Магистр Джеджидд обычно ставил мне «хорошо с недочетами». Переводила я точно, но избегала следовать метру и рифме. Отыгрывалась на верлибрах, хотя и в них обнаруживалась масса тонкостей, о которых я раньше не подозревала. Зато меня часто спасало знание множества языков и культурных реалий, и в нашей маленькой группке на меня смотрели как на ходячий словарь. Когда магистр задавал какой-нибудь трудный текст вроде гимнов Гуош-и-Дакыр (о да, биксанийский «высокий язык» я всё-таки выучила!) и докапывался до значения каждого слова, он первым делом сурово смотрел в мою сторону, чтобы я не выскочила вперед без его разрешения.

Рэо, чувствующий себя среди рифм как в родной стихии, рвался в бой и порой попадал впросак. А поскольку он продолжал осваивать русский у Миши Назировича (виссеванца Варданнуихха Мишшаназира), он принес однажды на семинар стихи совершенно мне неизвестного поэта по имени Блок. Магистр Джеджидд мог читать на русском, но не говорил. Он взглянул в файлы Рэо и ткнул наобум в первый попавшийся текст: «Произнесите, пожалуйста, вслух. Оценим ритм и фонетику».

«Мой любимый, мой князь, мой жених,

Ты печален в цветистом лугу.

Повиликой меж нив золотых

Завилась я на том берегу»…

– Будьте добры, сначала переведите подстрочно, – остановил магистр вдохновенную декламацию Рэо с его неистребимым рычащим орифийским акцентом (получалось забавное «крряссь» вместо «князь», и так далее).

На «повилике» мой друг запнулся. И про «нивы» он тоже не знал ничего. В нашей группе никто не мог догадаться, что бы всё это значило. Коллективный инопланетный разум всё же сообразил: наверное, подразумевалась какая-то фауна или флора. Даже я с «повиликой» замешкалась, предположив, что, раз она от слова «повиливать», то, наверное, это скорее животное с хвостиком. Мы залезли в межгалактический справочник и с трудом добрались до истины. Рэо признался, что он представлял себе повилику в виде узорчатой водяной змеи. Почему водяной? Сказано же: «на том берегу». Значит, переплыла! Наелась и отдыхает. Лежит, переваривает. Ей хорошо.

Развеселился даже магистр. Все прочие, кто умел хохотать, хохотали до слез.

Потом мы это переводили стихами. На космолингве получалась ужасная гадость. Смысл терялся. В обратном переводе на русский получилось бы: «Я представляю себя в виде вьющегося растения, укоренившегося среди сельскохозяйственных злаковых посадок, цвет которых в период спелости напоминает блеск желтого нержавеющего металла».

– А всё потому, что поэзия непереводима! – заявила Эйджонг.

– Иногда приходится совершать невозможное, – возразил магистр. – Юлия, вы могли бы попробовать перевести это на какой-то другой язык? В данном случае можно взять один из земных. Это нужно ради примера.

Естественно, я начала по-немецки:

– 

Mein Geliebter, mein Prinz…

Ой. Я сразу запнулась. «Мой принц». Следовало бы выбрать синоним «mein F?rst», дабы это звучало не столь вызывающе. Но F?rst и Prinz – не вполне заменимы, если речь о стихах. F?rst – владыка, правитель, иногда самодержец, а принц… Это принц.

– Что вас так озадачило? – хладнокровно поинтересовался магистр.

– Я… у меня не влезает в строку «жених». Если вставить «mein Br?utigam», то нарушится метр.

– Поищите синонимы.

– Mein Verlobter?

– Неплохо.

– Всё равно никак. «Mein Gelieber, mein Prinz, mein Verlobter»…

– Либо нужно менять размер, либо переставить слова. Скажем, так: «Mein Geliebter, Verlobter, mein Prinz»…

Он произнес эту строку не моргнув и не дрогнув. И дальше работал с текстом как хирург работает с обездвиженным телом. В группе мало кто знал немецкий дальше нескольких обиходных фраз, но курс аудирования хорошо прочищает мозги и настраивает слух на любую фонетику, вдобавок у всех, кроме нас с ним, были включены лингвочипы, и за всеми действиями магистра Джеджидда студенты следили, затаив дыхание от восторга. Мой подстрочник в его руках превращался в подобие оригинала, не во всем тождественное, но отнюдь не мертвое. Попутно мне пришлось пояснять выражения про церковные свечи и Царицу небесную – в некоторых мифологиях эти понятия есть, только порознь. Наконец, мы дошли до конца, и последнюю строку я уже выдала самостоятельно:

– «Всё невеста и вечно жена» – «Immer Braut und ewig dein Weib».

И тогда едва ли не в первый и единственный раз за семестр магистр поставил Рэо «удовлетворительно», а мне «отлично».

Когда мой перевод показали Карлу, он восхитился:

– Юльхен, я не подозревал, что ты поэтесса!

– Это магистр – поэт, а я так, подмастерье.

– Я всего лишь опытный переводчик, – возразил магистр Джеджидд. – Не путайте искусство и технику.

– А звучит так красиииво, – мечтательно произнесла Иссоа. – Ульвен, ты не мог бы переложить эту песню на уйлоанский?..

– Может быть, если выберу время, – обещал он сестре.

– Я бы спееела… Я уже слышу мелоодию…

В тот день я даже вообразить не могла, что из этого выйдет.

Как обычно, мы встретились у магистра Джеджидда. Маиллы с Ассеном не было, госпожа Файолла, пообедав с нами, ушла по делам, обещав вернуться не поздно. Мы сидели в малой гостиной и впятером наслаждались непринужденной беседой. Я рискнула спросить у магистра Джеджидда, не слишком ли мы зачастили к нему в выходные, но он ответил: дескать, если он сам нас зовет, значит, это не просто вежливость. Ему нужен дружеский круг. При его положении завести друзей почти невозможно. В колледже все другие преподаватели общаются с ним чрезвычайно корректно, с большим уважением, но отстраненно. Госпожа Файолла порой принимает здесь близких и дальних родственников, но магистру не все они интересны. Маилла с Ассеном – да, остальные – не в равной степени. Как я поняла, со старшей сестрой, госпожой Ильоа, у него большой близости нет, хотя она, на мой взгляд, достойная и приятная дама. Но она занимается только домом, светской жизнью и благотворительностью. Им с братом не о чем разговаривать. Приглашать ее в нашу компанию тоже не стоит, она плохо владеет даже простой космолингвой. И она не сможет участвовать в наших разноязыких беседах на самые изощренные темы, вроде астрономии, поэтических переводов и искусства игры на скрипке.

Мне кажется, есть и другая причина, по которой Ульвен постепенно отдаляется от семьи. Я думаю, что, когда нас тут нет, госпожа Файола вновь и вновь заводит с ним речь о женитьбе. У нее, конечно же, есть основания беспокоиться.