Последнее хокку. Сборник рассказов

– голос старушки дребезжал.

Веяло от него старинными временами. Кира с Сергеем сидели на сложенных возле забора бревнах. Вначале от них отмахивались, ссылаясь на дела. А дела, как известно, в деревне никогда не заканчиваются. Но все-таки Мария Андреевна, соседка бабы Федоры, за принесенную в баню воду пела тоненьким девичьим голоском песню о тех, кто в конце 18 века по приказу Екатерины был отправлен за крамолу на вечное поселение в Сибирь. Да и вообще лучшие люди часто оказывались в этом дивном, но суровом крае. Что должны были ощущать выдернутые из привычной жизни люди, отправляющиеся на край земли, где и жизнь, казалось, заканчивалась? И выживал здесь только сильнейший. И расселялись они по негостеприимной стороне, и пускали корни в мерзлую землю. Для многих Сибирь становилась могилой. Для иных настоящим домом. И чем глубже врастали люди, тем счастливее они становились. Отлетало все наносное, ненужное. И становилось вдруг понятно, что на самом деле ценно в этой жизни. Честный труд, чистая совесть, согласие с миром и с самим собой. Сибиряки – люди немногословные и, на первый взгляд, не эмоциональные, но настоящие. Песня закончилась, а Кира все еще находилась под впечатлением.

– Мария Андреевна, спасибо.

– Что Федора? – вдруг спросила старушка.

– Да вроде хорошо. Накормила, напоила, спать уложила, – улыбнулась Кира.

– Даже в бане попарила, – хмуро добавил Сергей.

– Рассказыват про свово друга? Кошея Бессмертного?

– А вы в эту историю не верите? – заметила Кира, ей почему-то стало обидно за Федору Ивановну.

– Вот и кот у нее странный, и она сама. Дальше свово носа не видит. А тут узнала, – поджала губы Мария Андреевна, она явно не считала себя подругой Федоры Ивановны.

– Что за Кощей? – спросил Киру Сергей, когда они возвращались обратно.

– Ты вчера проспал безумное чаепитие со Шляпником. Говорит, знает человека, который шестьдесят лет не стареет.

– Пришли Альцгеймер с Паркинсоном и долго руку ей трясли? – мрачно пошутил Сергей.

– Я понимаю, как это звучит, – Кира не улыбнулась.

– Кира, – Сергей вдруг остановился и взял ее за плечи.

Она покусывала травинку и, прищурившись, смотрела на зеленеющий невдалеке лес.

– Что? – холодно спросила Кира.

– Мне плохо, – Сергей убрал руки с ее плеч.

– Это пройдет.

– А если нет?

– Ничто не длится вечно, – Кира повернулась и медленно пошла в сторону избушки Федоры Ивановны.

Это было ровно год назад. А казалось, очень-очень давно. Она снова ехала по знакомой дороге. Кира любила скорость. Убегающая вдаль асфальтовая лента (хорошо, если лента) давала предвкушение новой жизни, нет, жизни вообще. В салоне машины пел низкий странный голос:

Сигареты в руках, чай на столе —
Так замыкается круг,
И нам становится
Страшно что-то менять.

– Перемен, – подпевала Кира, и нога сама давила на газ. Машина шла легко и послушно. Скоро, правда, хороший асфальт закончился, а грунтовая дорога была испытанием не для слабонервных. Кира закрыла окна. Клубы пыли оседали на боках Сида. К тому же она с сомнением поглядывала на небо. Свинцовые низкие тучи сгрудились на горизонте. Они были прекрасны в своей страшной силе. Было похоже, что совещаться им по поводу дальнейших действий недолго.

– Эпичненько, – подытожила Кира.

Если она не успеет приехать до дождя, путешествие перестанет быть приятным. Ее вдруг снова толкнуло утренней волной. Кира к снам относилась без фанатизма, но Зеланда почитывала и с важностью снов соглашалась. Сегодня проснувшись, она не могла вспомнить свои видения, только обрывки. Странные, тревожные, а вот чувство щемящей, прямо-таки космической тоски помнила хорошо. Она несколько раз пыталась сложить обрывки, но они ускользали, видимо, проснулась Кира в медленной фазе сна. Какие-то необычные во все небо конструкции, очень много света, ощущение невесомости – это все, что удержало сознание. Она чувствовала, что что-то важное было в этом сне. Автомобиль тряхануло на неровностях, ветер, судя по деревьям, усиливался. Впереди Кира увидела одинокую фигуру с рюкзаком за плечами.

– Неужели турист? – удивилась Кира.

Ветер дул мужчине в лицо, кидая в глаза серую пыль. И он обернулся. Кира никогда не брала попутчиков, тем более попутчиков мужчин. Она проехала было мимо. В зеркале заднего вида фигура становилась все меньше, а тучи впереди все больше. До Ужанихи оставалось еще несколько километров, и Кира решительно нажала на тормоза.

Поравнявшийся с ней мужчина был достаточно молод, лет 40—45. Борода его совершенно не портила. Это у современных юношей на тоненьких ножках она смотрелась инородно, словно приклеенная на Новый год к детскому личику борода деда Мороза из ваты. «Но юность, наверно, тем и прекрасна, – думалось Кире, – что смешна и нелепа и совершенно не понимает этого.»

Она еще раз кинула взгляд на мужчину. Лицо загорелое и, кажется, доброе. Да и все его снаряжение говорило о том, что он не деревенский грибник. Одна хорошая кожаная обувь с высокими голенищами чего стоила.

– Неожиданно, – произнес мужчина в открывшееся стекло.

Глаза у него были не просто серые, а как будто подернутые пеплом. И странные. Кира не могла объяснить, в чем была эта странность.

– Сама не ожидала, – согласилась Кира. – Садитесь.

– Не бойтесь меня, – мужчина стряхнул с себя пыль прежде, чем сесть в машину. – Я геолог.

– Никогда раньше не приходилось общаться с геологами, – искренне удивилась Кира.

– Йонас.

– Кира.

– Хорошая музыка, – заметил Йонас. – Настоящая. Как книги.

– Жаль, что ушел рано.

– Все уходят вовремя. Не рано и не поздно.

– Вы так думаете?

Йонас промолчал. Он тоже поглядывал на свинцовую завесу.

– Да, наверно, вовремя уйти – это главное.

– А что могут искать здесь геологи?

– Счастья для всего человечества.

– Думаете, это реально? «И чтоб никто не ушел обиженным»?

– Уже нет. Раньше думалось. Но человечество не хочет быть счастливым.

– По-моему, человечество просто не хочет быть.

Разговор походил на ее любимую игру в бадминтон. Подача отбита, следующий удар. Потемнело как-то сразу. Вначале небо пересек огненный зигзаг, похожий на кровеносный сосуд, и через мгновение свинцовая ткань порвалась. Оказалось, что выражение «льет как из ведра» – это не просто метафора. В машине сразу стало темно, за стеклами тоже. По крыше и лобовому стеклу лились потоки. Кира съехала на обочину и заглушила мотор.