Я – мать ваша!

Совсем как Баба-яга в сказках сделала бы. Лара через силу улыбнулась и кивнула.

Избегая смотреть на место казни, она присела на корточки и принялась выщипывать перья со спины несушки. Сладковатый запах крови бил в нос, вызывая тошноту. Лара старалась не прикасаться к тушке еще теплой птицы, захватывала перьевую массу поверху.

Работа оказалась тяжелой: пальцы проскальзывали. Выдернув верхний слой, Лара ухватила мягкий внутренний и с легкостью вытащила. Не перо, а пух, тончайшие ворсинки колыхались на воздухе даже без ветра. Лара оттянула руку и посмотрела сквозь округлое пушистое перышко на небо. Какое милое облачко получилось бы!

Она очистила спинку птицы, когда показалась мать, держащая нож.

– Что копошишься? Ничего толком сделать не в состоянии. Иди домой! Сестру разбуди и в порядок приведи. Потом завтракать будем, каша напаривается.

09.20 С женой не повезло

Лара прошла в бывшую родительскую спальню, здесь ночевали мама и младшая из детей Кася. Отец давно обитал отдельно, в большой комнате.

Сестра смешно сопела во сне: втягивала воздух с шипением через нос, а выдыхала ртом, опуская нижнюю губу.

– Косуля, вставай! Утро уже, кушать скоро будем. – Лара погладила малышку по голове.

Кася недовольно хмыкнула, потянулась и села на кровати. Лара одела ей ситцевое платье, желтое в красный цветочек, и серые носочки. Затем причесала сестру и, с трудом собрав короткие волосы на макушке, заплела миниатюрный хвостик-пальму. Они прошли в кухню и сели дожидаться родительницы.

Та вернулась злая. Засунула куру в холодильник, нещадно ругаясь:

– Ни единого ножа острого в доме нет. Мужик есть, а ножей нет! Как мне это надоело!

Мать из широкой низкой кастрюли отложила в отдельную тарелку кашу Косуле, оставшуюся массу разровняла, поделила на четыре равных сектора и выставила посудину на центр обеденного стола.

– Ешьте! – велела она.

Лара бросила быстрый взгляд на еду: сегодня густая пшенная, форму хорошо держит, за границы не расплывется, братья по краям не подъедят. Успокоившись, Лара усадила Касю в низкий детский стульчик, уселась на пол перед сестрой и принялась, долго дуя на каждую ложку, кормить Касю.

Родительница тем временем вытащила из хлебницы четвертинку буханки черного, положила ее на разделочную доску на втором, хозяйственном, столе и приступила к нарезке. Нож безобразно давил мякиш хлеба. Мама откинула тупой инструмент, схватилась за следующий.

Незримое напряжение повисло в пространстве: мать раздувалась воздушным шариком; скоро взорвется и разбрызгает вокруг тысячи невидимых колючек. Больно будет всем.

Сжавшись, Лара кормила сестру и наблюдала: хлеб снова лишь мялся.

– Все тупые, – сокрушалась мать и грозилась, – Ими бы яйца скотине пропитому отрезать!

Она отшвырнула в ярости нож, тот ударился о стену и упал на пол, воткнувшись острием. Тима восторженно распахнул глаза и радостно хмыкнул.

Мама не сдалась, а достала из ящика третий инструмент, гораздо крупнее первых двух. Она ожесточенно принялась пилить несчастную четвертинку – хлеб то резался, то давился.

Хлопнула дверь на веранде.

– Кого нелегкая принесла?! И так сплошные проблемы, – со вздохом прокомментировала родительница.

Во внутреннюю дверь постучали. Вошла улыбающаяся соседка из дома напротив.

– Людка, займешь соли? – с порога попросила тетя Лида и, зайдя в кухню, протянула солонку из толстого рифленого стекла, – Закончилась у нас.

– Нельзя соседям соль занимать, – монотонным голосом отчитала мать, – Одолжишь – в ответ насолят.

– Тьфу, опять я забыла. – От досады тетя Лида махнула рукой.

Мать довольно улыбнулась.

– Ничего, сейчас порешаем, – успокоила она гостью и обратилась к Ларе, – Старшая, найди-ка монету поменьше у меня в кошельке.

Лара бодро вскочила с пола, схватила потрепанный вязаный кошель и, покопавшись, вытащила десять копеек.

– Тете Лиде отдай и скажи: «В долг даю», – проинструктировала мама.

Лара повторила заветные слова, протянув монету соседке. Та взяла, прищурилась и спросила:

– Сколько лет-то тебе уже?

– Тринадцать.

Тетя Лида развернулась к матери, произнесла:

– Дочка твоя красавицей растет.

– Чего удумала! – фыркнула мать и вскочила с табуретки.

Она подошла к Ларе, схватила ее за предплечье и, указывая пальцем, обратилась к соседке:

– Внимательнее посмотри! Нос картошкой, глаза коровьи и губ нет. Тощая, неуклюжая. В бабку, Витькину мать, уродливостью пошла. Пока худая, потом в бочонок на ножках превратится. Где красоту ты только углядела?! Вот Тимка… – мама призывно махнула рукой.

Брат бросил ложку на стол, вылез с углового дивана и послушно встал рядом с Ларой.

Мать продолжила говорить:

– Смотри, очей не оторвать! В меня весь: подбородок волевой, губки пухлые, нос ровненький, брови знатные, волосы черные и гладкие. А глаза какие?! Цвета синеватой стали и светлыми звездочками по радужке. Не зря бабушка меня Звездоглазкой называла… Тима единственный из детей в меня пошел, остальные отцовской породы: болотный мутный взор, волосы-мочалка. Кажется, копна, а в пучок сожмешь, так кот наплакал – до чего жидкие. Разве что пыль в глаза пускать годится.

Мама замолчала, победно улыбнулась и окинула взглядом стоящих детей.

– Ну-ка, встаньте бочком! – велела она.

Лара и Тима послушно подвинулись плечом к плечу. Мать положила ладонь на голову брата и медленно переместила к середине уха Лары.

– Тимоша на два с половиной года младше сестры. А, вишь, высокий какой! Скоро догонит и перегонит. Статный богатырь растет.

Родительница гордо взглянула на соседку. Та, улыбаясь и покачивая головой, произнесла:

– Странные дела творятся… Дочь хвалю, а мать против.

– Нечего ее хвалить! – возмутилась мама и поджала раздраженно губы, – Возгордится, зазнается, испортится. Место свое знать должна, а не комплименты получать забесплатно.

Мать обратилась к стоящим детям: