Но, наряду с белокаменными церквями и резными домами в центре города, на окраинах всюду была грязь. К тому же приближался паводок – Волга стремительно выходила из берегов. Старожилы опасались очередного половодья.
Пока Глафира сидела на лавочке в центре города и тревожно посматривала на суетливых прохожих, Татьяна обежала несколько рабочих кварталов и даже нашла место для ночлега.
– Ну вот, завтра нас должны принять на работу, в швейный цех. Пошли в комнату, – Татьяна показала Глафире ключи.
Через четверть часа они оказались в длинном рабочем бараке, разделенном тонкими перегородками на маленькие комнатушки. Как только девушки вошли в барак, в нос ударили отвратительные запахи – кислых щей, гнилой картошки, сажи, пота и немытых тел. В одной из комнат пиликала гармошка, раздавался грубый мужской смех, женские визги, и матерная брань. Глаша побледнела.
– Ну, чего ты нос морщишь? Переночуем пока здесь, а там как бог даст.
Глаша с брезгливым отвращением смотрела на закопченные стены их нового жилища.
– Таня, гляди, тут тараканы!
– Да, а где ж им быть-то еще? Где человек, там и эти твари пробавляются, – успокаивала ее Татьяна. – Обожди чуток. Зимой их выморозим.
– А до зимы? – Глаша делала страшные глаза.
– Я тут все побелю, салфеточки постелем, простыни чистые. Распаковывай пожитки.
– Нет, Таня, обожди. Не мило мне здесь. Гнусно все…
– Полюбовницей у Махнева было мило?
Глафира с гневом смотрела на Татьяну. Она с ужасом поняла, что совершила непоправимую ошибку, отправившись в город с Таней.
Ночь, последовавшая за сумбурным днем, окончательно привела ее к мысли о том, что они должны покинуть Нижний.
То плача, то слегка упрекая друг друга, подруги ближе к вечеру улеглись на ночлег.
– Завтра нас ждет у себя портниха с соседней улицы. Она готова нас взять на работу. Деньги, конечно, небольшие, зато кормежка бесплатная. Ну, чего ты молчишь?
– А что тут скажешь?
– Ну, раз неча, тогда спи, – зло отозвалась Татьяна. – Нам завтра вставать рано.
Но спать спокойно им не дали. Примерно в полночь в коридоре раздались громкие шаги, шум и мужские пьяные голоса. Дверь, закрытая на плотную щеколду, затряслась.
– Бабоньки, откройте, – раздалось за дверями. – Мы к вам в гости. У нас вино и закуска.
– Проваливайте, не надо нам вашего вина.
– А, это ты долговязая? Можешь и не пить. Мы не станем за то печалиться. Ты нам подружку свою мягонькую отдай. Мы потискать ее хотим. Не пойдет с нами по-хорошему, поколотим вас обеих.
– Я сейчас в участок пойду, – гневно отвечала Татьяна.
– Тю-юю, напугала, дылда. Не успеешь добежать. Открывай лучше по-хорошему. Не то в окно влезем.
Бледная Глафира тряслась от страха. А Таня, схватив полено, подошла к двери.
– Только попробуйте, – воинственно крикнула она. – Живыми не дадимся. Трех из вас я точно покалечу.
– Васька, ну их к лешему. Пошли лучше к нашим бабам, – предложил кто-то невидимому Ваське.
Но тот продолжал колотиться в плотную дверь. Татьяна выудила из чемодана портновские ножницы.
– У меня нож в руках! Всех вас порежу! – крикнула она.
– Вася, пошли от греха. Ты же видишь, они полоумные. Может, монашки… Ну их.
– Видал я их днем. Не монашки, не… Одна длинная, как мужик. А другая – пригожая. Я ее сразу заприметил, – заплетающимся языком пояснял Васька, – только ночи ждал.
– Вот эта длинная-то тебя и отходит поленом по башке, – раздался дружный смех Васькиных собутыльников.
Какое-то время невидимый Васька продолжал колотить в дверь новой комнатки подруг. Пока Татьяна переругивалась с незваными гостями, Глафира, зажмурив глаза, читала про себя молитву. Чуть позже Ваське надоело биться возле девичьих дверей. Шумная компания скрылась в глубине барачного коридора. Они приходили еще раз, под утро, но были уже не столь настойчивыми – выпитое вино валило их с ног, делая желания слабыми, а поступки невнятными.
– Ну, погодите, бабоньки. Дайте только проспаться. Завтра вы обе моими станете, – пообещал им разбойник-Васька.
Глаша не спала всю ночь. А когда первые лучи рассвета забрезжили за пыльными окнами барачной комнаты, она решительно поднялась с кровати.
– Мы едем в Санкт-Петербург. В этом городе я не намерена оставаться ни минуты.
– Полюбуйтесь-ка на нее, калика перехожая выискалась! – злобно огрызнулась Татьяна. – Я могу найти другую квартиру, где мужиков нет, а женщины живут.
– Нет, благодарю. Мне не нравится этот город.
– Воля твоя. Пошло-поехало… По дорогам охота, значит, мотаться.
– Не охота. А только тут я не останусь. Пьяниц здесь много.
– А в столицах-то поди-ка меньше?
– Может и меньше.
– Ну, будь по-твоему. Ты же у нас барыня, тебе и приказывать.
Собрав свой нехитрый скарб, подруги покинули на рассвете сей неласковый приют, а заодно и сам город. Голодный до утех Васька так и остался ни с чем.
Дорогие читатели, мы не станем утруждать вас подробным описанием дороги двух наших героинь. Больше месяца они добирались до Санкт-Петербурга, ночуя на постоялых дворах, пугаясь и радуясь безотчетной надежде, которую связывали с прибытием в столицу. Глаша стремилась туда всей душой, ибо юность ее и учеба были связаны с гранитными берегами Невы. В Москве Глафира простудилась, и им пришлось задержаться там на несколько дней. Татьяна, раздобыв мед и листья малины, ухаживала за своей любимой барынькой. Но молодой организм быстро справился с простудой, и девушки продолжили свой путь.
Санкт-Петербург встретил их июньским теплом. Легкий ветерок с Невы трепал Глафире волосы. Всей грудью она вдыхала знакомый воздух. Татьяна любовалась огромными домами, широкими улицами, соборами, мраморными львами и тайком крестилась.
– Гляди Танечка, это и есть столица! – на осунувшимся лице лихорадочно блестели фиалковые глазищи. – Как тебе, нравится?
– Камней больно много, – супилась Татьяна. – Тут человеку пропасть, все равно, что чихнуть. Раз – и нет тебя. Потерялся, и не сыщут.
– Да, ладно тебе, – смеялась Глаша.
– О, гляди, какие ноздри у львов. Отчего таки страшные? Как есть, бесовский город.