Это называется – жизнь

Увидев ее, он остановился как вкопанный.

Анна чертыхнулась про себя, вот повезло так повезло.

– Зд дравствуй – те, – заикаясь, поздоровался с ней вошедший.

Она кивнула ему и уткнулась в книгу.

Он стал устраиваться. Также опустил свою полку, положил чемоданы наверх, переобулся, присел.

Анна читала и чувствовала, как он смотрит на нее, и злилась. Потом стала успокаиваться. Ну что с того, что мужчина. Может и лучше, женщина бы привязывалась с разговорами, а ей сейчас ох как не хочется вести беседы.

Приоткрылась дверь купе, вошел проводник.

– Ваши билеты, – попросил он, – и паспорт.

Сверил данные, вернул документы, выдал белье.

– Чай, кофе, кондитерские изделия, продукты можно приобрести у меня в первом купе, обращайтесь, – улыбнулся он им.

Сидящий напротив мужчина все смотрел на нее. Анна поежилась, подняла глаза:

– Что? – спросила у него.

– Извините меня, вы очень похожи на одну мою давнюю знакомую, просто одно лицо, – у него была хорошая, открытая улыбка, – Я – Геннадий, – представился он.

– Варвара, – ни с того ни с сего брякнула Анна.

Тогда он рассмеялся, громко и заливисто, так искренне, что Анна и сама улыбнулась.

– Нет, – сквозь смех помотал он головой, – нет, вы вовсе не Варвара.

– Почему это? – не признавалась Анна.

– Не похожи, Варвары они не такие, они Вар-ва-ры, а вы – Анна.

В паспорт подсмотрели, – догадалась она.

– Может быть – да, а может быть – нет, – тут он перестал смеяться и как-то странно посмотрел на нее.

Анна тоже посмотрела на него. Он был молод, пожалуй моложе ее. Худощавый и высокий, со светлыми волосами. Нос с горбинкой, широковатые губы не слишком гармонировали с узким лицом, зато глаза – серые, обрамленные густыми соломенными ресницами, глубокие, умные и ласковые, компенсировали это с лихвой. Какое-то подозрение мелькнуло у нее, какое-то едва уловимое ощущение, как будто эти глаза, этот взгляд она уже встречала, но когда? Где? Она нахмурилась, пытаясь вспомнить. Нет, наверное, просто показалось. Людей, похожих друг на друга много, был бы кто-то знакомый, сразу бы поняла, откуда его знает. Ладно, не важно. Она пожала плечами, как будто заканчивая свой внутренний диалог. Была у нее такая привычка. Римма, ее коллега по работе, в таких случаях шутила:

– Приятно поговорить с умным человеком – с самим собой, да, Анна?

– Да, – обычно соглашалась с ней Анна.

Геннадий видел, что она его рассматривает, и в его позе читалось какое-то напряженное ожидание, но он молчал.

Разговаривать по-прежнему не хотелось, Анна снова взялась за чтение.

Геннадий достал ноутбук, в купе воцарилась тишина.

Поезд шел, мерно покачиваясь, постукивали успокаивающе колеса. Читать Маринину Анне нравилось. Беря в руки очередную книгу, Анна всегда испытывала удовольствие и волнение. Книги, с захватывающими сюжетами, с серьезным смысловым содержанием и философскими вставками, отражающими мудрость жизни, были всегда интересными, и отвечали на вопросы, которые давно сидели в голове и не находили ответа. И закрывая прочитанную книгу, Анна каждый раз приобретала ценный опыт, как будто после беседы с мудрым учителем.

Так было бы и теперь, но мешало ее состояние, подавленность, которую она сейчас испытывала. Не желая портить впечатление и удовольствие от чтения, Анна закрыла и отложила книгу на «потом», сейчас лучше было просто по одному из рецептов отчима, «сохранять спокойствие».

– Давайте-ка чаю попьем, у меня есть отличный шоколад, горький, – предложил Геннадий, – Возражения не принимаются – остановил он ее движением руки, – я за чаем.

Она проводила его глазами, и, как только за ним закрылась дверь, расплакалась. Со всхлипами, вздохами, согнувшись пополам и обхватив себя руками. Ей показалось, плакала она долго. Потом рыдания начали стихать, дыхание понемногу восстанавливалось, голова прояснялась. Стало чуть легче. Геннадия все не было. Очень было похоже на то, что он специально вышел, чтобы оставить ее одну. Как он почувствовал, что сейчас ей больше всего хотелось остаться одной и выть как волчице, пока не извоется, не выйдет наружу тоска, которая поселилась внутри?

За окном стемнело. Анна уже совсем успокоилась, только глаза болели, и скорее всего были красными.

Открылась дверь купе.

– Чай, – торжественно провозгласил Геннадий, – с замечательными вафлями в придачу к шоколаду, – берите, берите, – он протянул ей стакан в традиционном подстаканнике.

– Спасибо, – она в знак благодарности кивнула головой.

– Пожалуйста, угощайтесь. – Геннадий придвинул вафли и шоколад. Она обратила внимание на его руки. Они были сильными, а пальцы длинными и гибкими. «Как у пианиста», подумала Анна.

– А я и есть пианист, и не только, я – музыкант – ответил он вдруг.

– Ой, – она поняла, что сказала эту фразу вслух.

– Пригласили принять участие в благотворительном концерте. Вот, еду. Завтра поработаю днем, а уже вечером назад. А вы? Далеко?

– Да, – она не хотела отвечать.

– Анна, я не лезу к вам в душу, я просто хочу, чтобы вы пришли в равновесие, отвлечь вас и может быть повеселить. Я же вижу, насколько вам плохо.

– «Откуда?» хотелось ей спросить. Она всегда считала, что ей хорошо удается справляться с эмоциями и «держать лицо».

– По глазам видно, в них искорки потухли сейчас, – пояснил он спокойно. Это было уже слишком. Что за телепатия?

– У меня все хорошо, Геннадий, правда, не нужно меня отвлекать и веселить, спасибо вам за чай, пожалуй пора отдыхать.

– Вот и хорошо, – улыбнулся он понимающе, – просто живите.

– Я живу, – ответила она ему уверенно.

Тогда он наклонился и поцеловал ее. Нежно, как целуют юную невинную девушку, или только что распустившуюся утреннюю розу. Странное дело, вместо того, чтобы возмутиться, отшвырнуть его от себя, Анна почувствовала странное волнение, какое-то головокружительное беспокойство. Он не хватал ее, не тискал, он сидел рядом, и тихонько целовал ее губы, мягкими ласкающими движениями своих губ. Так, как будто скалывал с них лед. Он чуть отстранился, внимательно и вопрошающе посмотрел на нее, в его глазах был какой-то свет, идущий изнутри, он очаровывал и зачаровывал, внушал доверие и желание погрузиться в него, растаять и стать частью его самого.

Анна замерла, она сидела не шевелясь, крепко стиснув руки и не понимала, что с ней. Она, обычно резко и непреклонно отталкивающая от себя любые посягательства, сейчас совсем не хотела этого делать. Ей было уютно, легко и не страшно, как когда-то в детстве, когда она была под защитой родителей.

От Геннадия приятно пахло каким-то свежим, чуть горьковатым ароматом. Она не хотела, чтобы он останавливался. Он и не останавливался, но и не спешил. Он ждал, когда она сама начнет идти ему навстречу. Он целовал ее долго – губы, лицо, глаза «такие любимые», шептал как будто сам себе, волосы, потом шею и грудь, лаская поглаживанием рук, опустился ниже к животу и к самому сокровенному, что являлось тайной и открытием, символом и вечностью, что ждало и жаждало любви так, как никогда раньше. Она откликнулась. Тогда он осторожно, с великой нежностью и настойчивостью, вошел в нее, слился с ней так, как будто они были едины уже давно, всегда, вечно, двигались в едином ритме, понимая и слушая друг друга без слов, разговаривали движениями, объятиями, стали целым морем, океаном ощущений, которые передавались от одного к другому теплыми сладкими волнами. Они не спешили. Они любили друг друга, прислушивались к этому, удивлялись и наслаждались каждым мгновением их единения. Не было ни стыда, ни неловкости, ни жажды быстрого удовольствия. Это был их танец, танец любви, неожиданно случившийся и оттого еще более ценный, как давно ожидаемый подарок. Анна нежилась в его руках, чувствовала себя маленькой, беззащитной и желанной, желаннее всех на свете. Он шептал ей ласковые слова, и она тонула в них, как в букетах роскошных цветов, вдыхала их аромат, и впитывала его в себя, чтобы сохранить надолго, может быть, навсегда. «Люблю тебя, всегда любил» слышала Анна, и не понимала, где она, почему ей это не говорил он раньше, почему она так долго ждала?