Джек-потрошитель с Крещатика. Пятый провал

Виiсть роса тобi очi
За моi сльози дiвочi…

И Чуб вдруг показалось, что изуродованная побоями русалка с безумным взглядом внимательно слушает песню – до странности уместные здесь слова о гибели и мести.

– Еще раз милостивейше прошу вас поторопиться, милые барышни, – сказал сторож. – Времени почти не осталось, – Харон извлек из под пледа часы на цепочке, покачал всклокоченной седой головой и вдруг выкинул штуку – передернул плечами, сбросил себе на руку клетчатый плед, словно романтический плащ, и предстал перед ними во фраке с белой манишкой.

– А может, я в театр иду! – с непонятным весельем пояснил он. – Здесь тоже театр, знамо… но иногда хотелось бы и на живых посмотреть актеришек, тоже занятное дело.

Они вышли из здания, следуя за огоньком прихваченной сторожем керосиновой лампы, зашли во двор и спустились в подвал по узкой крутой и склизкой каменной лестнице. Здесь, в наполненном тяжелыми миазмами небольшом помещении, со стенами-сотами-ячейками, такими узкими, что в первый миг было трудно понять, как туда можно поместить человека, хранились десятки трупов. Едва ли не из каждого отверстия торчали чьи-то голые ступни, дотошно помеченные номерками.

– Кажись, вот эта, – ухватившись за голую ногу, как за рукоятку, Харон вытащил на свет маленькой лампочки закостеневшее, неподвижное тело и без всякого почтения швырнул его на каменный пол.

Холодом и безнадегой дохнуло на них, – в медицинском зале была своя торжественность, скупое благородство науки, здесь безотрадное убожество нищей смерти было не прикрыто ничем.

– Прошу любить и жаловать… Ирина Степановна Покобудько, 37 лет от роду, между прочим, потомственная аристократка. Видно, была у нее и своя история. Может, девицей из отчего дома с офицером сбежала, может, батюшка ейный разорился да оставил нищей семью… теперь уж никогда не узнаем.

Чуб с печалью смотрела на изношенное рыхлое тело с обвисшими грудями, лежащими на выпирающих ребрах как два опустевших мешка, ноги, покрытые болезненными пятнами, и изуродованное страшной мукой лицо.

На худой желтой шее виднелись два характерных пореза – крест-накрест. Брюшная полость была аккуратно заштопана умелой рукой медика. Акнир присела и провела пальцем по швам:

– Так ее здесь уже вскрыли или так привезли – с порезами на животе?

– Нам на этот вопрос отвечать не положено.

– А деньги за показ ты взял, – укорила Акнир.

– Взял за показ – показал. А за сказ мне ничего не давали, – охотно парировал сторож, точно между ними шла непонятная игра.

– А если дадим?.. – начала Даша.

– Полиция и профессорам-то лишнее болтать не велела.

– Если полиция говорить не велела, это, само по себе, уже кое о чем говорит, – заметила Даша. – А если мы немного приплатим?

– То я скажу, что был у нее порез на животе, но так чтоб все нутро навыворот… подобного не было.

– Это ничего не опровергает, но и ничего не доказывает, – процедила Акнир. – Убийцу могли спугнуть. Или это был подражатель, не решившийся довести до конца. Или сутенер, посчитавший, что пришла пора ее наказать. С другой стороны, у самой первый жертвы Джека тоже было перерезано только горло и слегка поврежден живот.

Даша покосилась на сторожа. Тот кивнул со знанием дела:

– Первая жертва Энн Николз, 43 лет, убита в пятницу 31 августа 1888 года. На горле два пореза, в брюшной полости рваные раны. Да не конфузьтесь, вы ведь не первые, кто думает, что у нас свой Потрошитель объявился. Чего ж нет? Не я один, всякий мог газету взять и про Jack the Ripper прочитать и проникнуться, так сказать, идеей веселых дамочек резать… из соображений нравственной гигиены, к примеру. Знаете, сколько у нас таких, как она… Не знаете? А я вот знаю из тех же газет – тысячи, каждый день поступления. И еще скажу вам: все это – скверное дельце! Раз есть одна «потрошеночка», будет у нас и вторая.

– То есть вам их не жалко? – свела брови Даша.

«Вдруг он и есть киевский Ripper?» – подумала Чуб. Во всяком случае, психологический портрет был весьма подходящим.

– Такое добро что жалеть? – ответил Харон. – Непотребство одно, чем меньше их будет, тем лучше. Я вам так скажу: многие этого Джека за героя считают… вот, говорят, волк – санитар леса. Он убивает больных и старых животных. И заметьте, кого Джек убивал… не молодых да красивых, а старых, страшных, опустившихся дам, которые дают за копейку, или что там в ходу у тех англичан. И кабы Джек не убил их, что, скажите мне, ожидало бы старых шлюх дальше? Всего через год или полгода, когда бы и у последнего пьяного солдата они бы уже не могли вызвать желание… Только медленная, страшная, голодная смерть на помойке.

– То есть, по-вашему, Джек-потрошитель – благодетель? – изумилась Даша.

– Отчего же и нет? Быстрая смерть – это благо. Он ведь сначала по шее их чиркал… а после над трупом бездыханным свои поэмы плоти творил.

– И его поэмы плоти вас не смущают?

– Меня-то?.. – едва не засмеялся Харон из трупарни. – Да я тут каждый день этих потрошителей вижу. Медики, профессора, студиозусы с медицинского факультета – все приходят сюда, чтоб крошить трупы, как кур.

– Так они же над мертвыми…

– Так и я вам о том – Джек тоже над мертвыми вершил свое дело. В чем же разница между ним и почтенным профессором, который приходит сюда потрошить тех же бедняг? – спросил он с видом заправского адвоката дьявола. – Для потрошения трупов наш Анатомический театр и построили, это, если хотите, киевский Храм Джека-потрошителя!

И что-то в этом странном любителе обстоятельных дискуссий показалось Чуб инфернальным, точно рожки проглядывали в его шевелюре, черти плясали в глазах с нехорошей искрой. И почудилось, что вот сейчас он откинет со лба седую прядь, и они увидят под ней кровавую смертельную рану – и дивный фрачник, принимающий их на Хэллоуин в царстве мертвых, окажется таким же мертвым, как и другие обитатели киевской анатомички.

– Но ведь сюда привозят покойных, а Джек сам убивал их, лишал жизни! – вступила в спор Акнирам, сохранявшая полное равнодушие к их философским конструкциям – на ее юном лице не было ничего, кроме явного недовольства бестолковым вояжем сюда.

– Ах, оставьте, вы положительно меня удивляете! – сторож точно только и ждал сего аргумента, мечтая продолжить диспут. – Никого не интересуют убитые, ни здесь, ни в Лондоне. Вы знаете, сколько в большом городе умирает людей? И никому нет до них дела… Вот вы не верите, что Джек – благодетель? Значит, больно нежны, не бывали на самом-то дне, не видали, как гибнут старые, никому не нужные шлюхи… как их гонят словно паршивых собак, как, завидев их гнилые носы, не пускают даже в ночлежку… как забивают насмерть ради потехи… Может, вам не на этот труп стоит смотреть… Может, вам другой труп показать – пострашней? Шлюхи, не встретившей вовремя своего Потрошителя! Есть у меня и такой…

– Хватит… не надо.

Даша выскочила из подвала и побежала по лестнице в темный двор… и песня, возникшая вновь из ниоткуда, опять побежала за ней, прилипла к ушам:

Ой, той, що згубив мене, той, що згубив,
Вийди нiччю в садочок…

Акнир и Харон появились две минуты спустя.

– Я не хотел вас стращать, – примирительно сказал сторож, явно надеясь получить обещанный остаток оплаты. – Негоже дамочкам такое смотреть.

– Да, из женщин мы здесь, наверное, первые, – сказала Акнир.

– Нет, была одна и до вас… интересовалась. Настоящая дама, под вуалью. Мы славно с ней побеседовали о Дантовом аде. Она и картинку любопытную мне подарила.

– Что за картинка? – оживилась Акнир.

Сторож полез было в карман, но ничего не достал – выжидательно посмотрел на барышень.

За его богомерзкие речи Чуб уже пообещала себе зажать остаток, но местный Харон был хорошим психологом, и она сдалась – протянула монетку и получила взамен гладкий листок.

На белой мелованной бумаге совсем из другого, ХХ столетья, была изображена средневековая церковная фреска: поджаривающаяся на адском огне грешница с разорванным алым чревом, над которым склонились три страшных Демона, зубами и когтями они тянули из несчастной кишки.

– Если милые барышни пожелают взглянуть на коллекцию черепов и зародышей профессора Вальтера – всегда милости просим, – попрощался с ними сторож.

И пока Акнир рылась в своей сумочке, подмигнул Даше так внезапно, азартно, недобро, словно пообещал: скоро встретимся, милая барышня!

– Пожалуй, мы все же сходили не зря, – признала Акнир, когда они вернулись в буфет цирка и заняли свой любимый столик напротив двери, надеясь высидеть тут встречу с Врубелем. – Мама тоже была в анатомичке… не сомневаюсь, сторож ее позабавил. Она верит в киевского Джека.

– С чего ты взяла?

– Ты видела картинку, где Демоны вскрывают в аду грешнице живот и выедают кишки? Тоже своеобразные джеки-потрошители. Да и разве сам ваш Бог – не Потрошитель, если после смерти наказывает грешников так?