Количество ступенек не имеет значения

– Нет, – тряхнула волосами Любовь и засмеялась счастливо. – Я им такое выдала тогда, а одного сковородкой огрела, он так растерялся.

– Ну слава богу, – сказал, – хорошо, что ты такая смелая.

Через месяц она уезжала. Рассчиталась с работой, собрала чемодан и сидела на нём в аэропорту, решительная, напряжённая.

– Я попробую, – сказала. – А то не решаюсь никак, а время уходит. Кстати, Антонас сделал мне предложение, но я отказала. Хочу всё-таки увидеть небо.

– Куда ты?

– В Архангельск, там школа стюардесс.

Покопалась в сумочке, достала фотографию и протянула её:

– Это тебе…

Фотография была сделана давно. С неё смотрела девочка-подросток широко распахнутыми глазами.

– Нет, – сказал Алексей, – это не ты, не возьму.

Она покраснела от обиды, опустила голову и рывком отвернулась.

Алексей сел перед ней на корточки.

– Не надо, не плачь, ты же сильная, – обнял. – Помнишь, кто-то когда-то хотел знать, хотя это уже неважно… – и с трудом выговорил: – Я люблю тебя.

Раздался металлический голос дикторши:

– Пассажиры… рейс номер… регистрация…

Она вырвалась и побежала со всех ног, в охапку схватив чемодан.

Под серым небом гулял холодный ветер. Снизу, с земли, медленно, уверенно, чуть покачивая крыльями, тронулся самолёт. Развернулся. Выехал на прямую и, взревев моторами, стремительно прыгнул вверх.

В полупустом вагоне, загородившись от неяркого жёлтого света, чтобы никто не видел, и прижав лицо к холодному стеклу, он повторял и повторял про себя, не зная зачем, одно и то же:

– А я верила вся и, как роза, цвела, потому что любила его…

Дебют

Восьмидесятые. В магазинах плодово-ягодное и портвейн в бомбах из тяжелого, мощного стекла. Город Череповец полон химических заводов – облака розовые, трава пока ещё зелёная. Пацаны с заточками, мат, переполненные автобусы. Речечка течёт, слабеньким летом одеяльце принёс, «жигуль» открыл, лежишь, загораешь. По бережку битое стекло – не один ты пивком балуешься. А допил «жигуль», размахнулся и забросил в воду – плыви, бутылочка!

Общежития стоят, окна открыты. Одна высунулась, сиськи выставила, сигаретку курит.

– Эй ты, блядь!

– Сама блядь!

И пошла перекличка.

Вот в такой Череповец на берегу реки Шексны приехала на практику сугубо мужская компания студентов. Ну, первым делом они решили отметить приезд. Пошли в магазин, встали в весёленькую очередь. Июль – тепло, безмятежно, ветерок листья рябит. Опять же город новый, вдруг что хорошее выйдет. Только пузырями отоварились, рядом жареным запахло – мужик в очках наскакивал на белобрысого толстяка.

– Да я тебя! – толкал в грудь.

Толстяк качался, качался, вдруг взмахнул рукой, сбил с мужика очки и двинул его под дых. Подскочил – и по сопатке!

Мужик упал, закрыл руками лицо, кровь размазывает, зуб выплюнул. Девочка обхватила его, ревёт:

– Папа, папа!

Толстяк ухмыльнулся, пошёл себе.

Толпа оторопела, потом зашевелились, задвигались, кто-то подбежал помогать. Высокий усатый Глеб в компании студентов опомнился первым:

– Если в очках, в драке делать нечего.

– Так точно, учитель! – отозвался быстрый в движениях Павел. Поймал по своему обыкновению из воздуха сигаретку, закурил.

– Во фокусник! – восхищённо прореагировал Филя. – Никак не пойму, как ты это?

Павел подмигнул.

– Ну, что застряли? – напомнил Глеб. Мотнул головой. – Пошли.

В общаге сиротливые кровати, казённые одеяла, плоские подушки, яркий свет без полутонов. Сели у окна, открыли консерву, хлебца нарезали. Стаканов на всех не хватило, наливали по очереди.

– Надо будет их в столовке свистнуть, – заметил Павел.

Лёшка как винцо глотнул, так сразу рот и зажал.

– Ты дыши, дыши, – посоветовал Филя, – пройдёт.

– Что ж это за гадость такая? – с трудом выговорил Лёшка. – «Золотистое», – прочитал на этикетке.

Со внутренних стенок стакана медленно ползла вниз красноватая плёнка.

– Нет, не могу! – рванул в уборную, и там его вырвало.

Когда вернулся, ребята добродушно рассмеялись.

– Повторим? – Филя подмигнул.

– Пас, пас!

– Хорошо, нам больше останется.

– Картишки? – Павел стал мешать.

– С тобой, фокусник, только и играть!