Василиса Премудрая. Нежная жуть в Кощеевом царстве

– Так путь наш в печку ведет, – пожал плечами Мыш. На всякий случай спрыгнул на стол, отошел подальше и уже оттуда, с безопасного расстояния, признался: – Без их разрешения ты все равно не выберешься. Все другие выходы под надзором Кощея находятся.

На одно короткое мгновение невыносимо сильно захотелось не сыр для Мыша у домовых попросить, а его тушку мне на стол подать, запеченную с яблоками и черносливом. И чтобы непременно кусочек сыра в его пасти торчал.

Но я вдохнула, выдохнула, покрепче закуталась в покрывало и смиренно попросила. Вежливо, робко, с самым трогательным выражением лица, на которое только была способна… С няньками это никогда не проходило, домовые же, будто только просьбы моей и ждали, целую головку сыра притащили, перед Мышем положили и на меня уставились.

Жутко.

Но я уже была научена, как правильно реагировать надо, и старалась радоваться, благодарить, восхищаться…

– А теперь ешь, – велел Мыш, голодным взглядом оглаживая сыр.

Домовики активно закивали, эхом подхватив слова Мыша:

– Ешь!

– Ешь!

– Ешь!

Если до этого зловещего рева я еще могла бы как-то сговориться с аппетитом и съесть все на радость местной нечисти, не избалованной людской благодарностью, то теперь у меня точно кусок в горло не полез бы.

– Только они могут ход открыть, – как бы между делом напомнил Мыш, примеряясь к сыру, решая, с какой стороны к нему лучше подступиться.

Я не хотела есть, я хотела вернуться домой, повиниться перед батюшкой, согласна была даже стать женой Ивана-царевича.

Хотела перевернуть тарелку, раскрутить за хвост Мыша и запустить его в окно.

Очень хотела расплакаться.

Но покорно взяла ложку и с натужной улыбкой, не чувствуя вкуса, проглотила первую порцию щей.

– В этом деле главное – искренность, – сварливо заметил Мыш, когда домовые, не удовлетворенные моей фальшью, подались вперед в надежде нащупать и уцепить хоть крупицу истинной благодарности.

Спасла меня, как ни странно, кикиморка. Тощая, нескладная, неожиданно серая, похожая на своих сестриц исключительно длинным тонким носом да копной черных курчавых волос с явной прозеленью. Одета она была не в простое платье, а в дорогой мужской костюм (становой кафтан, богато отделанный вышивкой, свидетельствовал о высоком положении кикиморы при дворе Кощея), а украшения из жемчуга и ракушек заменяла одна тонкая золотая цепочка, на которой висела связка ключей, тяжелая на вид.

Кикимора была в панике, на серых щеках горел нездоровый румянец, зеленые глаза лихорадочно блестели, а кончик острого носа нервно подергивался:

– Он за мной пришел! – верещала она. – За мной! Конец мне! Заберет обратно, на озера, заставит провинность отрабатывать! Пропала я! Пропала!

Пока кикимора носилась по кухне, рвала на себе волосы, заламывала руки и паниковала, Мыш успел пережевать жадно отхваченный кусок сыра, умыть мордочку и только после этого важно рявкнул:

– Тиха!

Странное дело, но она послушалась, замолчала, замерла посреди кухни, ломая пальцы и жалобно поскуливая, с надеждой глядя на Мыша.

– Бежана, ты прям как не нечисть. Что случилось-то?

– Водяной к Кощею заявился, – простонала она, обессиленно закрыв лицо руками. – Небось меня возвращать пришел, не может смириться с тем, что кикимора в замке освоилась да до звания ключницы дослужилась. В Озерноводье свое вернет и лягушек ловить заставит.

– Водяной здесь?! – встрепенулась я.

– Ты тоже считаешь, что он за тобой явился? – уперев лапки в бока, Мыш с чувством сказал: – Жена у Водяного имеется, понимаешь? Нет у него нужды за убогими девками гоняться.

Бежане же достался снисходительный взгляд красных глазок и наглое:

– Убогие кикиморы ему тоже без надобности.

– Умный, да? – вызверилась задетая Бежана. – Вот если такой умный, может, объяснишь мне, зачем он к Кощею на поклон пришел? С какой просьбой?

– Не ведаю того, но сейчас узнаю, – ткнув коготком в сыр, он велел мне: – Присмотри.

Мыш собирался бросить меня здесь, на кухне, среди домовых и реальной угрозы оказаться закормленной до смерти… Я не раздумывала: когда мимо меня по столу прошествовал наглый белый крыс, прихлопнула его хвост ладонью, с удивлением почувствовав, как шипы мягко ткнулись в кожу – и не острые совсем, – а на взбешенный взгляд ответила злым:

– Никуда ты без меня не пойдешь, – я уже решила, что проще всего и безопаснее будет переждать, покуда Водяной с Кощеем сговорятся, а когда мой зеленомордый спаситель замок покинет, и мы с Мышем из него выберемся. Настигнем Водяного, да и потребую я у него тогда помощи.

Надеюсь, не откажет.

Мыш загрустил сначала, но быстро принял решение. Кивнул невозмутимо:

– Твое желание.

Я думала, злорадные нотки, проскользнувшие в его голосе, мне почудились; как выяснилось позже, ничего мне не почудилось. И кикиморе, пытавшейся напроситься вместе с нами, но не сумевшей сговориться с вредным Мышем и оставшейся на кухне, я начала завидовать очень скоро.

Прямо от домовых, смотревших нам вслед с тоской, мы отправились по прямой, по относительно чистенькому освещенному коридору… а потом свернули в узкий проход, поднялись по неудобной лестнице с высокими ступенями, послонялись немного в темноте – Мыш, удобно устроившийся на моем плече, руководил нашим продвижением, так как неплохо ориентировался в пространстве даже без освещения; потом еще несколько раз поднимались по лестницам разной чистоты и удобности. Я успела попасть в несколько паучьих ловушек, с содроганием вспоминала, как разгорались красным огнем глаза пауков, чью паутину я унесла на себе… В итоге вынуждена была проползти по какому-то совсем уж узкому ходу, явно не предназначенному для людей… или для достаточно высоких нелюдей.

Наградой за мучения мне стала еще одна паутина, облепившая все лицо, едва не нагнавший меня сердечный приступ из-за излишне близкого знакомства с пауком и вполне удобное место наблюдения.

Мы затаились в одной из низких арок, расположенных почти под потолком, и могли хорошо разглядеть, как внизу, в мрачном тронном зале, вела беседу нечисть.

На возвышении из дюжины ступеней стоял страшный трон, черный, украшенный черепами и укрытый паутиной, а на троне том сидел Кощей, и в этом не было сомненья.

Худой, уставший, с присыпанными сединой висками и парой нитей серебра в коротких волосах. С такого расстояния было не разглядеть, но я откуда-то знала, что и лицо у него худое, с длинным носом, впалыми щеками и острым подбородком, совсем не такое, какие я привыкла видеть. Не румяное, не полнокровное, не пышущее здоровьем и жизнью.

Но сила в этом лице была, в плотно сжатых, неуступчивых губах, в темных, почти потухших глазах…

Там же, рядом с троном, по каждую из его сторон, стояли двое. Тугарин в кольчуге, отливающей зеленью, и незнакомый мне Змей в кольчуге из червленого золота. Он сам будто был весь из золота: золотые волосы, собранные в высокий хвост, золотые глаза, ярко сияющие в полумраке, золотая чешуя на висках…

Водяной на их фоне выглядел совсем не страшным, очень мирным и даже дружелюбным монстром.

– Нет, ты мне все-таки скажи, – Тугарин был раздражен, но почему-то пытался сдерживаться, словно следовал чьему-то приказу, – с чего бы нам ее тебе отдавать? Я ее нашел. Я, а не ты, что бы твои рыбины ни думали.

– Милада ее спасла. Выловила из Гиблой реки, – утомленно, будто не в первый раз об этом говорит, заметил Водяной. – Если бы не она…

– Если бы не она, царевна бы и сама выбралась, точно так, как ее кобыла, – огрызнулся Тугарин.

– Это не доказано!

– Как не доказано и обратное.