Любовь всей моей жизни

– Придется кесарево, раскрытие совсем слабое, ребенок долго без воды.

–Да, вы главное Олю спасите,– ответила Маня каким-то стальным голосом.

– Иди, домой, Маша, отдохни, это нескоро,– сказала Надежда Сергеевна участливо.

– Нет, можно я здесь? Пожалуйста.

– Ладно, сиди.

После Манефа не могла вспомнить, как тянулось или летело время, она продолжала только читать молитву: Господи, Иисусе Христе, сыне Боже, помилуй рабу божью Ольгу. Господи, Иисусе Христе, сыне Боже, помилуй рабу божью Ольгу, твердила она про себя, боясь, остановится. Пальцы ее крепко сжались и побелели ,ноги затекли, но она не разрешала сдвинуться себе с места, будто это могло помочь дочери.

Она закрыла глаза и вспомнила крошечную малышку. Как девочка ждала ее в яслях. Маня бегала с обходом. Летела в ясельную группу, а нянечка уже качала голодную, орущую малышку.

– Все, Манефа Ивановна, – в следующий раз дам бутылку. Где вы бегаете вечно,. ждет ведь она Вас, изревелась вся,– с укором говорила нянечка.

Младенец жадно хватал грудь, и Маня чувствовала такое блаженство и одновременно облегчение. Ласково глядела на крошечное личико, целовала пухлые щечки, вдыхая свежий запах ребенка.

– Девочка, девочка, говорю. Манефа Ивановна! – кто-то трясет ее по затекшему плечу.

Маня не понимая, где она находится, с недоумением смотрит на медсетсру .

– Внучка у вас. Славная девочка.

– Оля, как?

Все хорошо, оправится.

– Пойдете внучку смотреть?

– Не знаю.

– Да пойдемте, такая девчонка славная.

Часть вторая

1 Елена

После родов Оля медленно, нехотя, приходила в себя. Дочку приносили только на кормление, шов после операции ужасно болел, облегчение было лишь после укола. Мама приходила к ней ежедневно, помогала дойти до туалета, приносила вкусные гостинцы. На второй день пришел муж со свекровью, постояли под окном и передали пакет с фруктами, который Ольга незамедлительно отдала на пост. Есть совершенно не хотелось, лишь пить. Но она все же поддавалась на уговоры матери и немного ела в ее присутствии. Через неделю, она стала чувствовать себя лучше, беспокоила только постоянно переполненная от молока грудь. Октябрь стоял пасмурный и холодный, на десятый день Олю с малышкой выписали, и она вернулась в квартиру к родителям. Потому что после такой сложной операции и затяжного выздоровления, она нуждалась в заботе, которую по – мнению Манефы, не мог дать дочери муж. К их приезду в квартире оборудовали маленькую комнату, поставили туда обогреватель и детскую кроватку. Манефа нагладила и приготовила детское приданое: пеленки, распашонки, чепчик. Олю тоже ждала чистая, наглаженная одежда. Впервые после замужества она вздохнула, свободно. Как хорошо и уютно было дома. Игорь пришел проведывать дочь с женой, чувствовал при этом он себя неуютно. Взял малышку на руки, рассматривая смуглое личико.

–На маму похожа, – сказал он, вглядываясь в детские черты младенца. Девочка вдруг открыла ясные голубые глаза, и они с Олей замерли на долю секунды.

– Давай, назовем ее Оксаной?– предложил супруг.

– Еще чего,– непреклонным тоном, возразила вошедшая в комнату Маня. – Оксана , да еще Кондюрина, ужас какой.

– Людмила,– вмешался дед Николай.

– Ну конечно, Руслан и Людмила,– опять возразила Манефа. – Я нарекла ее уже: Елена.

В комнате повисла тишина, и это была тишина общего согласия.

–Да, красиво,– подвел за всех итог Игорь.

Первые два месяца Лена не доставляла особых хлопот: она спокойно спала у груди, хорошо кушала и очень любила купаться. Отец часто навещал их с Олей. Он подолгу держал дочь на руках, разглядывая ее с особой нежностью. Никогда Игорь не испытывал таких трепетных чувств к живому существу. Он стал звать супругу вернуться, но теща была непреклонна, что для малышки и Оли в доме нет никаких условий. С супругой между собой Игорь решили, что когда девочке исполниться три месяца, они передут к Игорю. Хотя, если быть откровенной перед самой собой, Оля совершенно не хотела возвращаться. Дома было спокойно, уютно, окруженная заботой, она чувствовала себя всеми любимой. В выполнении домашних дел, все принимали активное участие, на Ольге была главная забота о ребенке. Максимум, что она успевала сделать за день: покушать, развесить пеленки, погладить и погулять с Леночкой. Возвращение к мужу, страшило ее, потому что Оля боялась возврата к интимной жизни. Эта часть супружеских отношений была ей неприятна, и она всячески пыталась оттянуть моменты близости. Когда Игорь приходил навещать их, она старалась не оставаться с ним наедине, не закрывала дверь в комнату, отстранялась, если супруг хотел обнять или поцеловать ее. Оправившись после тяжелых родов, Оля расцвела в своей красоте, как распустившийся бутон: волосы отросли во время беременности и красиво вились вокруг лица, высокая, округлая грудь подчеркивала тонкую талию. Но она будто не замечала и не хотела этих изменений в себе. На первое место в ее жизни, выступила любовь к дочери. Она крепла с каждым днем, уход за ребенком доставлял Оле удовольствие, даже отец стал меньше пить и частенько стоял возле кроватки или брал девочку на руки. Но казалось крепче всех, полюбила малышку Манефа. К трем месяцем девочка приятно округлилась, глаза стали менять цвет и были похожи на отцовы. Светло- зеленые с разным отливом в течение дня. Аккуратно вздернутый носик, темные реснички и будто нарисованные бровки, все в этом ребенке умиляло домашних.

Зима выдалась в этом году холодная, и прогулки с малышкой пришлось на время отменить. Олина жизнь замкнулась в небольшом пространстве квартиры , что совершенно не тяготило ее. Как- то вечером она почувствовала ломоту в теле и боль в груди. Вернувшаяся с работы мать сразу поняла, Оля простыла.

– Опять пеленки, на балконе раздевшись, весила?– с укором спросила она дочь.

К вечеру температура поднялась уже до 39 градусов и одна грудь вся разбухла, покраснела и ужасно болела. Оля металась в жару по подушке, а мать носила на руках плачущего младенца. Голодный ребенок требовал грудь. Манефа прикладывала внучку к здоровой груди, но от начинавшегося прилива молока, Оле было только хуже. Наутро домой пригласили хирурга. Был поставлен диагноз: мастит. Ребенка было велено отлучить от груди, хотя бы на время. Оле назначали лечение и примочки. Девочке стали давать смесь, начались капризы, из-за проблем с животом. Ребенок не спал ночами, беспокоился и плакал. Оле не становилось лучше, был поставлен новый диагноз: гнойный мастит. И Манефа договорилась с врачом, что разрез груди проведут дома, потому что здесь она считала, обеспечит дочери и внучке лучший уход. После операции, Оля медленно шла на поправку, и только родители выдохнули, что страшное позади, температура поднялась у малышки. Манефа с мужем раздели и стали осматривать ребенка, на правой груди, у девочки обнаружили гнойник. Опять пригласили хирурга – Тамару Устиновну и в этот же вечер девочке сделали надрез, выкачав гной и наложив шов. Маня ухаживала за дочерью и внучкой, надо отдать должное Коле, он очень хорошо помогал ей: стирал пеленки, готовил, даже не перестал пить. Игорь тоже каждый вечер, если не работал, приходил навещать свою семье. Подолгу качал Лену, сидел с женой, приносил продукты. Вся они сплотились из-за такого несчастья.

Как только малышка пошла на поправку, Оля с дочкой переехали в дом к мужу. Наступила безоблачная пора их брака. Игорь стал спокойный, более терпеливый и ласковый с женой. А на дочь вообще не мог наглядеться. Вернувшись с работы, брал к себе малышку и подолгу любовался ей. Часто Оля наблюдала такую картину, как он гладит девочку по щеке, нюхает макушку, целует крошечные пальчики. Лена радостно аукала в ответ и улыбалась отцу, от чего совершенно растопила его сердце.

Пришла весна, солнце ласково светило в окно и Оля с нетерпением ждала, когда наступит настоящее тепло, они по долгу гуляли с дочкой и даже стали встречать мужа с работы. Как она любила эти прогулки домой, когда дочка сопела в коляске, а они шли рядом и потихоньку разговаривали. Как-то вечером малышка долго не просыпалась, была вялая и отказалась от еды. Обеспокоенные родители измерили температуру, на градуснике выше 38. Девочка начала беспокойно плакать, часто дышать и стала какого-то неестественного бледного цвета. Игорь быстро закутал младенца, и они как могли быстро пошли в детскую больницу. Их встретила обеспокоенная Манефа. По пути в палату, расспрашивая о симптомах. Дышать теперь девочка стала, с каким-то надрывом и решено было, сделать рентген, взять анализ крови. После всех проведенных исследований, был поставлен диагноз: сепсис, народное название «заражение крови». Собрали консилиум педиатров и назначили необходимое лечение, но ребенку не становилось лучше. Сейчас, как никогда ранее, девочка нуждалась в родительской любви, но эта болезнь малышки, казалось , разрушила взаимность всех членов семьи. Внутри Ольги поселился такой дикий страх за дочь, острое состояние напряженности не покидало ее ни на минуту, а постоянные придирки и нравоучения матери только усугубляли ситуацию. Манефа обвиняла дочь в нерадивости, в недосмотре за ребенком, будто сейчас самое важное было найти виновника болезни внучки. Оля не оправдывалась, лишь плакала в отсутствии врачей, прижимая к себе крошечное, такое горячее тельце. Сама не являясь психологически взрослой личности, живя вечно с чувством вины, она не умела справиться с таким испытанием, и оно для нее было сродни безысходному горю. Оля старалась скрыть свою тревогу, взять эмоции под контроль, но неуверенность и страх с легкостью побеждали ее. Это ее состояние передавалась малышке, с миловидного личика исчезли яркие эмоции и живость, девочка перестала улыбаться, даже плакать, а лишь смотрела на мать большими, ясными глазами. И этот взгляд вызывал в Ольге паническое бессилие, у нее опускались руки, и она думала, что впереди ее ждет что-то страшное и неумолимое, превосходящее ее своей силой.

Через несколько дней было ясно, что лечение не дает результата, состояние ребенка вызывала опасения у всех. Врачи приняли решение делать переливание крови от отца прямым путем. В сложившейся ситуации, один Игорь оставался спокоен и собран. Ему очень хотелось поддержать жену, но она была слишком зависима, от мнения материи и не имела доверия к супругу.

Игорю провели все подготовительные процедуры, переливание прошло успешно и девочка пошла на поправку. Чем крепче становился ребенок, тем больше Оля чувствовала в себе опустошенность, подавленность и растерянность. Испытав дикий страх за жизнь дочери, не чувствуя в себе силы, самостоятельно справится с болезнью и воспитанием ребенка, она как прежде, во всем положилась на мать. Не муж занимал главное место в ее сердце, а именно мать. С ней было спокойно и комфортно. Не нужно было брать на себя ответственность и что-то решать.

Летом Лена окрепла, научилась быстро ползать, вставать возле опоры и радостно гулить. Манефа, не чаяла, души во внучке, и все свое свободное время проводила у дочери, помогая с домашними делами и радуясь успехам ребенка. Осенью приближался ее юбилей и проводы на пенсию. Конечно, это были формальные «проводы» и все это понимали: коллеги, домашние и близкие друзья. Отмечать свой день рождения Маня решила в столовой, при мебельной фабрике. Там очень вкусно готовили, сама являясь отменной хозяйкой, Манефа любила угощать с шиком. Меню обговорили заранее: бутерброды с черной икрой и красной рыбой, различные нарезки, салаты, на горячее – «молочный поросенок» с картофелем, различные фрукты. На десерт пирожные, да шикарный торт с именной надписью и бутылкой шампанского в середине лакомства.

Вечер удался на славу: множество комплиментов, в том числе от мэра города, пригласив юбиляршу на танец, он спросил: Манефа Ивановна, расскажите секрет молодости. И правда в свои пятьдесят пять лет выглядела Манефа прекрасно. Чуть располневшая фигура с гладким лицом и красиво завитыми волосами. Специально для праздника она сшила костюм, который очень шел ей: пиджак с прямой юбкой, белого цвета в черный горох и красивые белые туфли на небольшом каблуке. Коля тоже выглядел элегантно в своем единственном костюме и голубой рубашке, которая подчеркивала его глаза. В этот вечер он совсем не пил, мало ел. Почти не танцевал, был молчалив, только изредка, с гордостью, искал взгляд дочери. Оля была ослепительно красива в новом шелковом платье голубого цвета , с высокой талией, перехваченной под грудью широким поясом, завязанным сзади на небольшой бант. Небольшой в образный вырез декольте, подчеркивал красивый изгиб шеи. Игорь тоже любовался женой, приглашая ее танцевать. Танцевал он и с тещей и вообще был непривычно галантен.

В качестве подарка коллеги преподнесли Манефе деньги и выпустили огромную стенгазету с фотографиями за всю ее трудовую деятельность, с юмористическими подписями и стихами. Особенно запомнился и понравился Мане стих про садоводство.

Родные, зная ее любовь к красивой посуде, подарили большой чайный сервиз. Бордового цвета, из тонкого фарфора, внутри он был покрыт настоящим золотом. Из такой красоты не то, что пить чай, даже держать в руках не возможно было без внутреннего трепета.

2 Другие

Находиться дома, стала для Манефы настоящей пыткой. В последние годы принятие алкоголя у мужа усугубилось еще снотворными препаратами, без которых он не мог засыпать. Николай стал редко выходить из дома, лишь по выходным они навещали родных. Личность его изменилась до неузнаваемости из интеллигента и умницы, он превратился в раздражительного и агрессивного человека. Во всей его даже внешнем облике чувствовалось внутреннее напряжение и тревога. Полнейшая антипатия к людям и полная замкнутость. Стоили Мане переступить порог собственного дома, навстречу ей неслась фраза: «Иди, за вином и сигаретами. Таблетки принесла?». Отдушину Манефа находила только в работе и внучке.

Николай чувствовал себя пленником собственного тела, блеклой версией себя . Уснуть удавалось только при помощи снотворного и у него выработалась стойкая зависимость от этих препаратов, а так же ужасная паника, что таблетки закончатся. Но сон так же не приносил покоя и отдыха, после пробуждения жутко болела голова, находясь в заторможенном состоянии, он не хотел, есть, лишь курить и пить крепкий чай. Иной раз боли были такие не выносимые, что Николай обещал себе не прикасаться к таблеткам и алкоголю. Тогда сон не приходил к нему, он лежал без сна до утра, предаваясь мрачным мыслям. Начиналась тошнота, тряслись руки, снова дикая головная боль. И он уже был готов пойти на что угодно, лишь бы прекратить эту пытку. Забыться, провалиться в сон. И снова как замкнутый круг: таблетки, алкоголь… Жена предлагала обратиться за помощью, но став чрезмерно мнительным , Коля не верил никому.

– Я алкоголик, Маша. Теперь еще и наркоман. Кто меня вылечит? Надо золотой памятник при жизни поставить тому врачу, который вылечит хоть одного алкоголика,– говорил он с горечью.

В редкие моменты просветления, он просил прощения у жены, за обидные фразы, которых было немало между ними.

– Ты, прости, прости меня Маша! – твердил муж со слезами на глазах,– Я ведь когда пьяный ничего не помню. Прости, меня.

Манефа испытывала к мужу смешанные чувства от жалости до ненависти. Проходя вместе с ним все круги ада, ощущала полное бессилие и невозможность помочь родному человеку. Она уговаривала его делать капельницы, чтобы вывести из запоя. После этого, хоть и на короткий промежуток времени в доме воцарялся мир. По выходным они даже стряпали вместе пельмени или Маня пекла пирог с рыбой, который обожал муж. Но стоило ей оставить его одного, как бутылка сразу становилась заменой жене. При легком опьянении Коля встречал ее с работы в прекрасном расположении духа, ласковый и веселый. Часто начинал читать стихи любимого Лермонтова. Но вскоре наступали резкие перепады настроения, и радостное состояние сменялось злобой и вспыльчивостью. Казалось, что он начинал полностью терять контроль над своим поведением, стараясь вызвать ссору и побольнее обидеть жену.

Маня понимала, что муж уже не может обходиться без спиртного, но в последнее время, после принятие даже небольшой дозы, ему становилось только хуже. Иногда ей казалось, что перед ней совершенно незнакомый человек, изменившийся духовно, физически и эмоционально. Он потерял интерес ко всему: работе, своим увлечениям, семье…Запои продолжались до тех пор, пока муж не доходил до полнейшего истощения.

Николай же совершенно не замечал происходящих с ним перемен: его некогда красивое лицо приобрело нездоровый серый оттенок, глаза поблекли и выцвели, кожа рук стала сухой, местами даже шершавой. В последние время его стала беспокоить нестерпимые головные боли. Бессонница сводила с ума.

Наступил теплый март, и Манефа заметила, что муж изменился, был подавленный и замкнутый. На ее расспросы жаловался на боль в плече, опять начала беспокоить старая военная рана. После ухода жены, Николай достал, спрятанную бутылку красного вина, начал по немного выпивать, так хотелась забыться, уснуть, чтобы отступила эта боль и постоянное чувство вины. Он включил классическую музыку, выпил пригоршню оставшихся таблеток, задремал. Потом вдруг резко вскочил, вокруг шла стрельба, взрывались мины, бой шел полным ходом. Дикая боль, пронзила все тело. «Ранили»– пронеслось в мозгу, мне нужно вырваться, убежать. «Выбраться из танка»– эта единственная мысль билась в воспаленном мозгу. Он схватил ботинки, тщательно их зашнуровал, туго завязал, заправил рубашку в брюки, гладко причесал волосы и рванулся их этого замкнутого пространства, из этой сжимающей со всех сторон стальной машины. Рванул на себя люк, свежий весенний ветер дохнул ему в лицо, растрепал волосы, солнце ослепило его. Он стал быстро выбираться из танка, занес высоко ногу и шагнул в пустоту. «Почему- то мимо ступеней»,– пронеслось у него в голове. Он ощутил под собой воздух, будто летел с крыльца, как когда-то в далеком детстве. Зацепился рубахой, с силой рванул ее на себя. Почувствовал боль, удар в висок, вспышка света и долгожданный покой…

– Манефа Ивановна, вас к телефону! – Позвала ее санитарка.