Фатум

– Девушку надо лечить.

– Пусть пишет, только ничего больше не присылает.

Алиса подглядывала за редакторами, которые жестокими словами терзали её несчастную рукопись и собирались устроить торжественные похороны под издевательское чавканье уничтожителя бумаги. Один из критиков, как будто почувствовав на себе взгляд чужака, обернулся. Он смотрел прямо на Алису, уставшую прятаться, но делал вид, что никого не замечает. А она увидела прыщавое лицо подростка – знакомого долговязого парнишку в вязаной кофте. Почему он здесь? Нет, всё-таки показалось: это мужчина средних лет с охапкой каштановых кудрей и веснушками на щеках. Наваждение рассеялось, и девушка даже немного успокоилась. Правда, она не хотела наблюдать, как её текст пожирает безобразная машина.

– Один мудрец сказал, что мысль есть стрела, пущенная из лука.

Чёрные остроносые ботинки уверенно застучали по деревянному полу. Алиса сжалась, испугавшись решительного тона, способного пробудить дьявола. Но незнакомец прошёл мимо, задев её плечом, и, казалось, не обратил на бедную графоманку никакого внимания. Девушка перевела взгляд на свои руки и вскрикнула: она на самом деле превратилась в невидимку. Крик растворился в угрюмой тишине, которая даже не повела ухом. Жужжание надоедливой мухи казалось оглушительным в сравнении с человеческим голосом. Никто не слышал и не видел автора осмеянной рукописи, и, если бы не странное чувство стыдливой жалости, Алиса сама бы усомнилась в собственном существовании.

Вошедший человек был в маске из чёрной ткани; он спрятал волосы под капюшоном тёмно-серого плаща, но невидимая наблюдательница знала его имя. Оно сорвалось с губ, повиснув на качелях в воздухе: что-то произошло, и те не вернулись. Продолжили танец над землёй, избегая смертельно опасных прикосновений.

– Кто вы? – спросил человек с веснушками. Он повернулся в профиль, и Алиса внезапно узнала в нём избалованного одногруппника. Но как Миша Андреев смел судить о качестве чьей-то рукописи? Странно, что она приняла этого самоуверенного юнца за серьёзного мужчину.

– Бродяга-философ, – незнакомец в маске повёл плечами. Ледяной ветер щекотал босые ноги Алисы. Девушка обняла себя, надеясь согреться и немного успокоиться. А между тем обняла лишь пустоту.

– Не бойтесь, я услышал запах роз и решил заглянуть на огонёк. В конце концов розовый куст – это только этап.

Рудольф Безуглов снял капюшон: густые чёрные волосы рассыпались по плечам. Он достал из кармана плаща сигару и спички, равнодушно выслушал отказ редакторов и закурил в одиночестве.

«Ещё один графоман», – раздалось в голове Алисы. Сама она ни о чём не думала: это была чужая мысль.

«Кажется, здесь пора открывать психиатрическую клинику», – ещё одна не выпущенная наружу реплика, которую Алиса услышала так отчётливо, как если бы её произнесли вслух.

– Позвольте спасти эту небрежную рукопись от коварного уничтожителя бумаги. – Рудольф опустился на корточки перед машиной, которая замерла в покорном ожидании расправы. Её создали только для того, чтобы разрушать.

– Наверное, тот, кто придумал этот агрегат, мнил себя богом.

Редактор, похожий на Мишу Андреева (девушка, правда, уже начала сомневаться, что это действительно был он) толкнул в бок молчаливого коллегу.

«Не стоит с ним спорить, лучше на всё соглашаться», – услышала Алиса, когда Рудольф Безуглов с беспечным видом принялся топтать сигару ботинком. Поднялся, вытянувшись во весь рост, снова надел капюшон и протянул редактору руку в кожаной перчатке.

– Алиса Лужицкая, – прочитал таким удивлённым голосом, точно никогда раньше не слышал её имя. – Я бы посоветовал этой девушке взять мужской псевдоним.

Безуглов сунул рукопись в рюкзак и направился к выходу, так и не удосужившись поднять с пола потухшую сигару.

– Зачем же вам этот мусор? – крикнул ему вдогонку веснушчатый редактор, но никто не отозвался. Графоман исчез, украв чужую графоманскую историю.

Алиса открыла глаза и облегчённо вздохнула: руки и ноги на месте, значит, это всего лишь очередное сновидение. Слишком много побочных эффектов от снотворных. Девушка скомкала пустую пачку и бросила в урну. Часы показывали три часа ночи, и можно было перевернуться на другой бок и отключить назойливое сознание, но спать совершенно не хотелось. Она натянула пальто с оборванными пуговицами прямо на ночную рубашку, завязала шнурки на старых ядовито-жёлтых кедах и выскользнула за дверь.