Мы нарушаем правила зимы

Уносясь в эти мечты, Анна в итоге лишь вытирала слёзы, когда вспоминала, как далеко до их воплощения. По ночам её мучили кошмары; она в страхе просыпалась, гадая про себя – сон то был, или явь? Ей снилось, что и матери, и любимого уже нет в живых, а она ищет их всю жизнь и не может найти…

Клаша замечала, что по утрам Анна приходила к ней с заплаканными глазами и припухшими губами. Подруга не задавала вопросов, за что графиня Левашёва была ей ужасно признательна. Впрочем, Клавдия уже знала про неё почти всё, за исключением, разве что, её странного дара и таинственных превращений. Клаша поддерживала Анну в желании встретить и узнать матушку и запрещала даже думать, что они никогда не увидятся.

– Ты и не говори, Анюта; нет, если только Бог мамашу твою сохранил – встретишь её обязательно! Вот не бывает так, чтобы запросто дитя своё бросить! Про мою-то мамку я точно уверена, что померла, даже и могилку видала – а то хоть весь город перевернула бы, а нашла её!

– Дело в том, Клаша, что я о ней не знаю вообще ничего! Может быть, она и не в Петербурге вовсе… Знает только князь Полоцкий, а он то ли уехал насовсем, то ли слышать обо мне больше не хочет.

– Так напиши ему!

Анна ничего не ответила, лишь опустила голову. Она не говорила Клавдии о той странной ночи с Полоцким. И о том, что она, Анна, можно сказать, вешалась князю на шею, а тот отверг её, да ещё и отослал прочь.

– Ну, какая ты, Анютка! Подумаешь, что тут такого, возьми да напиши! Чай, корона не свалится! – в своей обычной манере посоветовала Клавдия. – А хочешь, я сама напишу: так мол и так, ваше сиятельство, не угодно ли вам перестать ломаться, будто пряник копеечный, да про матушку моей подруги всё, как на духу, поведать? Могу и по-французски, коли требуется!

Анна даже рассмеялась – а ей нечасто приходилось смеяться в эти дни! Однако пока Илья скитался где-то неведомо где, ей было не до Полоцкого. Не хотелось даже думать, чтобы снова писать князю и назначать ему встречи. К тому же она помнила – со слов доктора Рихтера и Завадских – что Вацлав Брониславович всякий раз пропадал на лето из города, и пребывал в своих дальних поместьях, а то и вовсе уезжал из России.

– Сначала нам надо с тобой устроиться где-то, подальше от Лялиной, да от мужа моего бывшего, – сказала она Клаше. – Не под кустом же будем ночевать, покуда князь к себе вернётся! И Илья, он… Он, может быть, найдёт меня! Ведь невозможно, чтобы так…

Голос Анны дрогнул, сорвался; жалостливая Клаша сама едва не расплакалась. Она лучше подруги знала жестокий мир петербургских трущоб, представляла себе окружение Сенной, где и здоровому человеку легко попасть в беду. А уж Илья, который сам себя не помнит, без копейки денег, без ночлега… Но вслух этого Клавдия, разумеется, не сказала.

* * *

В итоге Анна приняла решение поселиться в той части города, где не было большого шанса встретить старых знакомых. Петербургская сторона, центр города, окрестности набережных Невы, Фонтанки и Мойки, и тем более Сенная не годились. Она выбрала Васильевский остров: ей понравилась близость воды.

На Васильевском Анна отыскала несколько мест, где можно было нанять комнату вдвоём с подругой и остановилась на небольшом, деревянном, на вид уютном доме с мезонином. Там, в мезонине, и отдавали внаём маленькую комнату – из разговора с хозяйкой выяснилось, что раньше там жил её старший сын с супругой, который ныне получил место уездного секретаря и отбыл на службу.

Дом пришёлся Анне по душе. Там проживала семья: подполковник в отставке с супругой и четверо их младших детей. Хозяин почти не показывался. Хозяйка, Арина Ивановна, была грустной, тихой, немногословной дамой. Судя по всему, семья нуждалась в средствах, и не только из-за детей, а и от того, что глава дома имел сильное пристрастие к выпивке.

При виде усталого от борьбы с жизненными невзгодами лица хозяйки Анна испытала к ней сочувствие и спросила, какова цена за комнату в мезонине. Оказалось, комната внаём с дровами, мебелью, завтраком, ужином и чаем будет стоить десять рублей; Анна подумала и согласилась. Эта Арина Ивановна, казалось, отчаянно желала скрыть бедственное положение семьи. В отличие от коварной Лялиной, манеры нынешней хозяйки располагали к себе – графиня Левашёва понадеялась, что от неё не стоит ждать никаких каверз.

* * *

Вещи и платья Клавдии пришлось оставить; Клаша рассчитывала, что их разберут её подруги по «Прекрасной Шарлотте». С собой они захватили лишь деньги, заработанные Клавдией и драгоценности, подаренные бароном: за них можно было выручить неплохую сумму. Анна заранее наняла извозчика, которого оставила на соседней улице. Они вышли с Клашей на улицу под предлогом прогулки – и более уже не вернулись под кров Аграфены Павловны Лялиной.

* * *

Они переехали в дом с мезонином на Васильевском, прихватив ещё кошку Альку, которая, разумеется, всюду следовала за хозяйкой. Дальше нужно было справить Анне и Клаше хоть по паре платьев, несколько перемен белья, головные платки и ботинки. Анна старалась беречь деньги изо всех сил. Подруги сговорились не закладывать и не продавать драгоценностей барона, а пока это будет возможно, оставить их на чёрный день.

Впрочем, расторопная Клаша, не обращая внимание на своё нездоровье, в первый же день спросила хозяйку: не знает ли та, как можно здесь поблизости получить работу белошвейки? Арина Ивановна обещала показать все окрестные магазины, где Клаше могли бы дать заказы от тридцати копеек, и даже до рубля. Разумеется, Клавдия согласилась и на следующее же утро отправилась с хозяйкой в ближайший магазин.

С поиском работы для Анны выходило не так просто. Она не была опытной швеёй, и, хотя рвалась помогать Клаше, всё равно не могла за ней угнаться. В первый же день Анна сильно наколола палец, оттого что очень торопилась. Клавдия побранила её и сказала, что, если у Анны на месте укола сделалась бы ногтоеда и воспаление, работать она ещё долго не смогла бы.

– Ну, а чем тогда я могу тебе помочь? – воскликнула на это графиня Левашёва. – Не могу же я жить твоим трудом! Я бы пошла в учительницы французского или рисования… Да ведь рекомендации нужны! А так просто, с улицы, и не возьмут, пожалуй…

Впрочем, она не оставляла надежду пойти в учительницы, лучше всего в какой-нибудь скромный пансион для девочек. Анна знала, что дочурка хозяйки ходит на уроки в пансион какой-то почтенной немецкой дамы и пообещала себе непременно поговорить об этом с Ариной Ивановной.

* * *

Но графиня Левашёва совсем позабыла, что подходила к концу первая неделя мая. Её непонятное проклятье, отравившее всё детство и юность, как она надеялась, давно отошло куда-то в прошлое… Однако – нет, ничуть не бывало! Хорошо ещё, Клаша по своей привычке воздержалась от ненужных вопросов.

Анна куталась в платок, гадая про себя, навсегда ли вернулась её несчастная особенность. Получается, теперь она снова будет превращаться в странное, неуправляемое существо каждый раз в начале мая? Вот и сейчас – она едва не навредила Клаше, которая и так ещё не оправилась от побоев!

Анна поглядела на Клавдию: та присела за узкий стол и, вооружившись большими ножницами, быстро кроила что-то.

Тогда графиня Левашёва достала альбом, с которым так и не смогла расстаться, совершая побег. Она закрыла глаза. Раньше портрет матери – она была в этом уверена – посылал видения, которые она запечатлевала на бумаге или холсте. И это была для них единственная возможность как-то почувствовать друг друга. Или же Анна просто всё это себе выдумала? И ведь теперь скорее всего, тот портрет она больше не увидит.

«Маменька, маменька!» – мысленно воскликнула она. – «Как же мне поговорить с вами?»

На лицо ей упал солнечный луч из открытого окна; он высветил узор простенького покрывала, что лежало на постели. Этот узор образовал золотое колесо, которое, казалось, начало стремительно вращаться вокруг своей оси…

Анна быстро начала набрасывать этот сверкающий круг в альбоме; рядом текла речка, на которой лёд уже тронулся, и вода освобождалась от оков. На берегу неслись в стремительном танце прекрасные собою существа, девушки с длинными, до пола, волосами, в светлых рубахах. Они плясали, и только одна из них пела – она стояла вполоборота к Анне, и та не могла увидеть её лица – лишь горделивую осанку и буйные чёрные кудри. Затем она допела свою песню: волосы её взметнул ветер, руки взлетели…

…Анна едва успела отпрянуть, когда большой чёрный ворон, неизвестно откуда взявшийся, вспорхнул с её рисунка. Птица устремилась прямо к ней – но на полдороге резко захлопала крыльями и метнулась в сторону. Анна протянула руки: этот ворон казался ей сейчас ближе родного!

– Пожалуйста, останься! Пожалуйста! – прошептала она.

Увы, удивительная птица не вняла её мольбе. Ворон взмахнул крыльями, взмыл в воздух, уселся на окне – взгляд его чёрных глаз-бусинок так и впился в зрачки Анны…

– Ох ты, Господи! Откуда же он взялся? – раздался удивлённый голос Клаши.

Ворон же несколько мгновений не отрывал взгляд от Анны; затем крупные сильные крылья распахнулись – птица вылетела из комнаты и исчезла в тёплом голубом небесном мареве.

Анна подбежала к окну: от слёз у неё двоилось в глазах, и она ничего не могла разглядеть. Будто и не было ворона, будто приснился! Но ведь Клаша тоже его видела…

– Ну что ты, Анюта, что ты плачешь! Испугалась, что ли? Не верь в глупые предсказания, враки это всё, что вороны несчастья приносят! – заговорила Клаша.

– Я и не верю! – всхлипнула Анна. – Он и вообще… Он хороший!

– Ну вот, видишь. – Клаша вернулась к работе.

Анна же незаметно глянула на собственный рисунок: там всё оставалось, как и прежде. За исключением той девушки, что пела песню и кружилась, раскинув руки ещё несколько мгновений назад. Теперь она бесследно исчезла.

* * *

Злата стояла у каменных ворот на берегу реки. Ох, зря она не совладала с желанием откликнуться на зов дочери. Она и не хотела напрасно рисковать Анной – но та стала слишком сильна. Сейчас Злата чувствовала, что её словно вышвырнули обратно в Обиталище мавок, из той, прошлой жизни. Как там она, Анна? У неё грустное лицо, заплаканные глаза… Она и правда несчастлива в эти мгновения.

Злата заставила себя думать о другом – главное, что дочь в безопасности, она не попадёт сюда, не окажется во власти проклятия, тяжесть которого легла на всех сестёр с рождения… Анна должна остаться человеком и жить человеческой жизнью!

И всё было бы хорошо, если бы не Всеслав… Сколько они не виделись, год или уже дольше? Он не забудет её – Злата это знала – станет вечно ждать, никогда не взглянет на другую. Он не смирится, и этот грех тоже тяжким камнем лежал на её душе.

Злата вздрогнула, почувствовав ледяное дуновение в воздухе. Неужто Она? Но ведь Она никогда не появлялась здесь так рано. Несомненно, Ей что-то нужно. Или… Или почувствовала, что Злата вновь не смогла противиться призыву Анны?

Шаги приближались: тихие, как будто шаркающие. Со всех сторон слышались ликующие голоса сестёр – и Злата поспешила присоединиться к их серебристому смеху. Она изо всех сил оттолкнулась от земли: после долгого зимнего пребывания в Обиталище она ещё чувствовала небывалый прилив сил. Прямо с берега Злата со всего маху нырнула в ледяную воду реки и устремилась за резвящимися сёстрами.

Глава 2

Наступило лето, и Владимир Левашёв с трудом удерживался, чтобы не приходить с приёмов домой, напевая и улыбаясь. Этим летом должна была состояться свадьба Софьи Нарышкиной и графа Шувалова – но никто уже не сомневался, что до свадьбы дело у них не дойдёт.

Софья Дмитриевна открыто чуралась общества бывшего жениха, тот иногда поглядывал на неё с видом побитой собаки, но претензий не предъявлял. Левашёв уже торжествовал победу. Почти.