Хмельной транзит

– Не курю…

– Вот это правильно. Ты закрой глаза и представь, что попал в санаторий. Круглогодичный. И у тебя есть теперь несколько лет активного отдыха. Экстремального, но все же отдыха.

– Какой отдых, Дед Филимон? В бараке на сыром полу или на лесоповале?

– Ну, во-первых, есть вещи, которые ты изменить не можешь, значит, отгородись высоким забором и старайся в каждом моменте заметить хорошее… Не захочешь работать – не заставят.

– Как это?

– Просто в передовиках и шестерках не будешь числиться. Зато будешь жить по справедливым понятиям. Читать тут можно до одури! Станешь образованным, на воле на книжки времени всегда не хватает. А главное – человеком станешь!

– Это как? Я, по-твоему, что же – не человек?

– Нет, ты – малявка, слюни распустил, тебя проткнуть одной левой, защитить самого себя не сумел… Жалобы строчишь…

– Дед, – раздался настойчивый шепот сидельцев с дальнего угла, – хорош воспитывать первоходку, спать дай!

– Все, Федор, спим, завтра спозаранку начнем новую жизнь. Не кисни!

Следующим утром Дед Филимон на самом деле взялся за физическое воспитание малахольного Федора. С какой стати татуированный сиделец с многолетним стажем обратил внимание на слезливого пацана, было непонятно. Одни обитатели барака определили, что Дед готовит смену с прицелом на будущее, другие решили, что подобное покровительство и есть один из способов защиты мальца от поползновений беспредельщиков, для которых не писаны законы принятой жизни по понятиям. Во всяком случае цепляющая своей новизной нескучная картинка из опостылевшей нелегкой лагерной жизни привлекла внимание всех. Для начала Дед сконструировал грушу из сломанной табуретки, обложил ее русским матом, жестяным листом и сложенным в несколько слоев тонким дырявым одеялом, подвесив к балке перекрытия на потолке между шконок. Затем новоиспеченный воспитатель перебинтовал невесть откуда взявшимися старыми бинтами руки неуклюжему и хилому Федору, завершив подготовку амуниции дефицитными грубыми перчатками, предназначенными для работы на лесоповале.

– Становишься в стойку и наносишь удары по груше с такой силой и скоростью, с какой можно идти только на таежного медведя!

– Я и в глаза его ни разу не видал… – пролепетал Гриша, но послушался.

Федоров сосредоточенно прицелился к боксерской груше, несколько раз ударил, но самопальный спортивный снаряд лишь слегка покачнулся… Послышались ехидные смешки и смачные сплевывания в дальнем углу барака, однако это лишь подзадорило будущего боксера, и он выдал серию неплохих тумаков. Через несколько минут тренировки у Федора пересохло в горле, в висках застучало, в глазах потемнело и перехватило дыхание. Филимон бросил колючий взгляд в сторону дальнего угла, откуда все еще доносились ехидные словечки, докурил папиросу и смачно сплюнул. Казалось, ему одному было ясно, что успех в воспитании нового чемпиона не за горами.

– Не будь слабаком, – Дед явно вошел в раж. – Только так ты можешь добиться невероятной выносливости, чтобы вести бой в нужном темпе! Отдохни пару минут и продолжим!

Удивительно, но Федор оказался весьма одаренным учеником. И не только в боксе. Как будто на самом деле он выстроил для себя установку жизни в экстремальном санатории. Без вертухаев, сирены, вонючей баланды и колючей проволоки. Уже через месяц усиленных тренировок парень показал недюжинные способности в футболе, хотя на свободе вообще играть не умел. Как пнет мяч, тот неизменно летит в ворота. Правда, лагерные ворота сильно отличались от настоящих, размер прогулочного дворика явно уступал футбольному полю, и все же далеко не каждый игрок на воле обладал таким умением обработать мяч. Кроме всего прочего, Федор проглатывал книги, словно горячие пирожки. Точнее, даже не книги, а журнал «Знание – Сила», который в большом достатке в лагерной библиотеке всегда присутствовал. От научных статей по физике и химии у Федора дух захватывало больше, чем от тренировочного процесса и спарринг-боев с наставником. Но признаться в этом Деду Филимону Федор не смел. Засыпая, он мечтал о покорении космического пространства, если не им самим, поскольку реально понимал, испорченная приговором биография не позволит стать даже простым летчиком, так хотя бы конструктором корабля или каким-нибудь научным исследователем межгалактического пространства. И видел по ночам Федор всегда один и тот же сон, в котором укутанный в пеленки парень размером с младенца в маленькой капсуле вместе с тысячами таких же парней парит в космическом бесконечном просторе и тянется к яркому солнечному свету. И ощущение от полета было настолько умиротворяющим и счастливым, что, просыпаясь утром, Федор на самом деле чувствовал себя как в настоящем санатории. Правда, жизнь в параллельной реальности, так или иначе возвращала в лагерное бытие в виде громогласной сирены, хамства вертухаев и отвратительной пищи, но энергию и силу духа восполняла определенно.

Несколько месяцев упорных тренировок с учителем, который ставил жесткую манеру ведения боя, дали результат – Федоров сильно выделялся среди сидельцев реакцией и скоростью. И однажды в затянувшемся спарринге Филимон стал медлить и пропускать удары, так что Гришке дважды удалось отправить Деда в нокдаун. После второго такого приема тренер не поднялся, потеряв сознание. Испугавшись, мальчишка заботливо отнес поджарого Филимона на шконку и облил водой. И тогда у очнувшегося учителя обнаружилась частичная потеря памяти. Когда боксер вспомнил детство, отрочество и юность, стало понятно, что в спарринг-партнеры Дед Филимон больше не годился. В тот же вечер перед отбоем тренер, хитро прищурясь, сел на шконку и закурил папиросу.

– Две минуты и двадцать секунд… Столько времени мне понадобилось, чтобы стать самым молодым чемпионом в полутяжелом весе. Мне было двадцать, и я в финальном бою отправил одного финна в нокаут. Я был не очень сильным, как ни странно это звучит, но у меня была репутация нокаутера. Меня даже прозвали художником нокаута. Это когда у тебя на ринге появляется бешеное чутье, которое и стало моим главным козырем. Я бил в тот момент, когда надо было ударить, когда соперник этого меньше всего ждал… Вскоре меня настигла слава. Как лавина… И я с ней не справился, – Филимон замолчал, глубоко затянулся, выпуская клубок дыма, и продолжил. – Мне трудно было пройти по улице, останавливали на каждом шагу, и все желали со мной выпить… Мог выпить с соседом, дворником во дворе, с сантехником, который чинил в квартире трубы… Боялся отказать, неловко как-то… Я готовился к Олимпиаде, но к 24 годам моя карьера внезапно закончилась. Тяжелые нокауты начали сказываться на быстроте реакции. Я все еще пытался жестко и неожиданно наносить удары, но чаще всего запаздывал. И это не удивительно. К тому времени я перестал серьезно относиться к тренировкам и спортивному режиму. Был в себе уверен, в своих исключительных природных данных, не хотел тренироваться в полную силу… Вино, друзья, девочки, потом семья… В общем, часто к соревнованиям подходил не в лучшей форме. И только коронный нокаутирующий кросс спасал от постоянных поражений…

– Дед Филимон, а как же… Как же ты здесь? За что?

– Это не твое дело. Не твой базар… Сейчас о другом… Ты готов. У тебя есть чутье… Можешь играть…

– Где? В бараке? На лесоповале? – Федор не скрывал удивления. – Мне дали пять лет!

– Здесь. И на тебя уже делают ставки. Все случится завтра. И помни: дело не в силе. А в том, насколько ты готов идти до конца. Мы – победители. Особенными делает нас страх. Но когда страха нет, значит, ты умер. Так что ничего не бойся.

Своего первого соперника Федор увидел перед самым боем. Справедливости ради, конечно, надо отметить, что иногда в бараке на 140 зэков ему попадался на глаза этот большой человек в тренировочных штанах и дырявом замызганном свитере, но официального знакомства не было. Был он широкоплечим, мускулистым с маленькой лысой головой, значительно превосходил в росте Гришку Федорова, и потому решительно считался фаворитом боя. Ставки были явно не в пользу новичка. Впрочем, это не пугало Федора, напротив, он был как никогда спокоен, уверен в себе, потому что верил слову учителя – авторитетного чемпиона, который случайно оказался изолирован на 15 лет.

«Что могло произойти с таким правильным поджарым человеком в искусных живописных татуировках по всему телу?» – долго задавал себе вопрос Федор, пытаясь заснуть в ночь перед боем. Мысль о том, что, быть может, он тоже, как и Федор, не виновен, роднила и согревала душу. И если Дед Филимон – настоящий чемпион – не сломался, выжил в нечеловеческих условиях, так и ему, Григорию Федорову, тоже удастся прожить оставшиеся четыре года. А потом на свободе отомстит своему обидчику по полной.

В назначенный час, когда законопослушные зэки отправились на лесоповал кормить армию насекомых, барак загудел в истошном исступлении в ожидании яркого спортивного зрелища. Алюминиевые тарелки гремели, как ударные инструменты, заключенные орали по очереди имена героев схватки, готовясь вцепиться в глотку каждому несогласному с его мнением о возможном победителе. Лишь Дед Филимон спокойно крутил «Беломорканал» в углу огражденного табуретками самопального ринга, на месте, где должен был находиться тренер и назначенный жребием рефери.

Перед первым боксерским поединком у Федора, глянувшего на мускулы соперника, в животе посеялся страх, но он вышел на ринг, и неуверенность понемногу рассеялась. Лысая глыба мяса то и дело пыталась настигнуть Федора мощной лавиной ударов, но тот каждый раз ловко увиливал в сторону. В первом же раунде после небольшой пристрелки под истошные крики сидельцев Федор в защите вдруг почувствовал момент и внезапно нанес в челюсть сопернику тот самый правый кросс навстречу – убийственный удар, после которого уже мало кто мог встать. Лысая огромная статуя зашаталась и брякнулась на пол. Так молодой боксер вынес могучую глыбу с ринга за один раунд. Зэки замерли на несколько мгновений, ошарашенные тем, что все случилось так быстро и неожиданно, и в оголтелом улюлюканье застучали тарелками в честь рождения нового чемпиона барака. Федора принялись качать даже те, кто ставил на победу проигравшего соперника, и только лишь Дед Филимон с удовольствием разминал самокрутку, понимая, что это и его победа. Игра принесла слегка прихрамывающему учителю заслуженные дивиденды – обшарпанная тумбочка бывалого арестанта к вечеру наполнилась настоящей лагерной валютой – выигранными папиросами и чаем. К тому же из соседнего барака сидельцами был послан поистине царский подарок – эксклюзивная деревянная трость с рукоятью в виде парящего орла, как знак уважения и признания заслуженного авторитета.

О тренировках, спарринге и боксерских боях со своеобразным лагерным тотализатором вертухаям доложили вездесущие стукачи, так что ничего удивительного, что вскоре для профилактической беседы в свой кабинет Федора пригласил начальник лагеря Бобров.

– Ну что, чемпион, про твою победу уже легенды слагают, – подстриженный под бобрик с чуть побелевшими висками коренастый начальник, пытаясь быть добреньким, указал Федору на стул. Парень отказался, – он четко усвоил наставления Деда Филимона: чтобы не попасть впросак, надо держать ухо востро. – Чаю выпьешь?

– Никак нет, гражданин начальник! – вытянулся по стойке смирно Федор.

– Ишь, какой гусь… Я смотрю, ты слюни-то подобрал… И жалобы больше не строчишь…

– Учителя хорошие были, гражданин начальник! – моментально отрапортовал Федор.

– Слышали мы про твоего учителя – убийцу…

– Как это?

– Ты не знал? Милиционера прикончил. Не кого-нибудь… Но я не об этом. Хочешь скостить срок по амнистии?

– Да кто ж не хочет… Но сразу скажу, гражданин начальник, стучать не буду.

– О! И без тебя такого добра хватает. Драться будешь? На звание чемпиона исправительной колонии? – начальник, которого зэки за глаза называли Бобром, вопреки ожиданиям, оказывается, не имел ничего против лагерного бокса, более того, сам предложил Федору проведение неслыханного чемпионата. – Только не в бараке, а в клубе, с настоящим рингом и перчатками.

– А в чем корысть?

– Ты про свою выгоду не думай, тебе амнистия светит, а там, глядишь, твой срок половиной окажется.

– Подумать можно? – Федор, боясь сделать неверный шаг, хотел посоветоваться с Дедом Филимоном.

– Можно. Минуты хватит? Или я снимаю предложение…

– Согласен! – выдохнул заключенный.

– Вот и славно. Бой на следующей неделе. Выигрываешь – подаю на тебя документы. Сам Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев ко Дню Победы обещал амнистию.

– Вы же, гражданин начальник, обещали просто так…

– Просто так даже прыщ не вскочит. Ты мне веришь?

– Нет.

– Правильно. В нашем мире никому верить нельзя. На вот, подкрепись! – стриженый Бобр неожиданно бросил в мальчишку банкой тушенки, словно футбольным мячиком, а тот быстротой реакции не подвел.

Мистер неизвестный

Дотошный капитан отдела по борьбе с хищением социалистической собственности Корнеев, отправив на положенные по закону трое суток в изолятор временного содержания невозмутимого пижона в белоснежной рубахе с золотыми запонками, стал немедленно наводить справки о владельце «пахучего» автомобиля. Из паспортного стола прислали документы задержанного, а по телефону сообщили, что Александр Соловьев родился на Урале, много лет назад приехал в Минск поступать в институт физкультуры, во время учебы стал мастером спорта по боксу в полутяжелом весе. Прививать любовь подростков к этому виду спорта Соловьев решил в одном известном спортивном обществе, куда пошел работать тренером сразу после окончания института, при этом некоторое время еще выступал на международных соревнованиях. Женат, есть две несовершеннолетние дочки-двойняшки. В общем, обычный советский гражданин, оригинальным способом обеззараживающий поливочные шланги.

– Знаешь, что меня смущает в этих документах? – перед тем как еще раз побеседовать с задержанным владельцем шикарного автомобиля, капитан Корнеев решил приобщить к своим рассуждениям заглянувшего в кабинет инспектора Бусько.

– Что же?